О войне, любви и жизни как чуде
Шел пятый год кровавой войны. Пять лет хаоса, раздоров и зверской жестокости, которой еще не ведало человечество в 21 веке. В моей родной Сирии, где некогда уживались мусульмане с христианами, алавиты с суннитами и шиитами, разгорелся костер «черной чумы»: нелюди из ДАИШ («ИГ», запрещено в РФ) не щадили никого на своем пути. Почти вся страна погрузилась в хаос. Наша семья проживала в Хомсе. Недалеко от христианского квартала. С детства отец воспитывал в нас чувство любви и уважения к окружающим людям. В том числе и к христианам, проживающим рядом с нами.
— Басим, Амир, подойдите ко мне, — звал нас с братом отец. — Завтра праздник — Курбан-байрам, да будет благословен Всевышний, идите и пригласите наших друзей: Анаса и Марию.
Для нас с братом это было лишь лишним приятным поводом, чтобы повеселиться с Ханаан и Маркусом — детьми Анаса, которые были нашими ровесниками. Их семья жила в христианском квартале и, естественно, исповедовала восточное христианство (православие. — Прим.).
Шли годы. Мы росли. Началась учеба в школе. Из класса в класс мы ходили с Ханаан вместе: из дома в школу и из школы домой. Наш маршрут не менялся. Как бы ни было странно и одновременно приятно, но я упустил тот момент, когда внезапно осознал, что Ханаан стала мне ближе чем друг или просто соседка из христианского квартала. Все чаще мы возвращались из школы вместе, беседовали на разные темы. И чем старше мы становились, тем серьезнее были темы наших ненавязчивых бесед. Взгляд Ханаан стал более жгучим и пронзительным. От него мне становилось одновременно тепло и немного тяжело в груди. Однажды, в сердцах, я схватил ее за руку, а она, вырвавшись, стремительно забежала домой, напоследок улыбнувшись мне из окна. Естественно, такие перемены не остались без внимания родителей. И вот однажды отец решил навестить своего закадычного друга-христианина. Меня как одну из причин предстоящего разговора отец взял с собой.
— Здравствуй, Анас, да пошлет Всевышний тебе и твоему дому мир и благодать. — Отец обнялся с хозяином дома.
— И тебе всего самого наилучшего, — с радостью отвечал отец.
Мария, как и принято у восточных христиан (православных), подала нам угощения и решила немного побеседовать с нами за столом, но Анас сделал ей знак, и она удалилась в комнату к Ханаан.
— Наши дети уже взрослые, — начал отец, — так незаметно летит время, а вроде бы вчера только отвели их в школу.
— Да, Афраим, время что песок: дети незаметно взрослеют, мы стремительно стареем, — согласился Анас. — Я давно тебя знаю, Афраим, и мы всегда хорошо общались. Теперь же стало очевидно, что моя Ханаан нравится Басиму. Я не буду против, если они создадут семью. Ведь у вашего рода есть и алавитские корни (что не может меня не радовать).
— Хорошо, пусть будет так, — ответил отец, — но свадьба будет у нас двойная: отметим согласно вашим, христианским традициям, и, естественно, по мусульманскому обряду.
На том и порешили. Когда мы окончили школу, в каждой семье встал вопрос о дальнейшем образовании. Родители Ханаан решили, что она будет учиться в университете «Аль-Баас» в Хомсе. Мой же отец уже давно мечтал, чтобы я поехал учиться в Россию, так как сам в молодые годы с отличием выпустился из университета Дружбы народов в Москве. Мне же повезло немного меньше — я поступил в Воронежский государственный университет, на исторический факультет, но все равно это было для всех нас достижением. Перед тем как я уехал в Россию, над нами с Ханаан прочитали никах (обряд духовного бракосочетания в исламе, аналог венчания у христиан). Наступили одни из самых счастливых дней в моей жизни — дни, когда мы с Ханаан были вместе, и ничто не могло нарушить наш покой. Разве что грядущий отъезд в неизвестный и загадочный Воронеж.
Мы проводили с Ханаан все свободное время. Даже ночью, когда улицы и переулки Хомса наполнялись людьми, вышедшими прогуляться после удушливого дневного зноя, мы оставались дома или уезжали в район замка Крак де Шевалье, где было тихо и умиротворенно.
— Слышишь, Басим, это ангелы вместе с Пресвятой Богородицей поют на небе, — говорила Ханаан, прижавшись ко мне, когда мы лежали под ярким небосводом.
— Наверное, дорогая Ханаан, ибо ночь сегодня поистине божественна, да будет благословен Всевышний, мир ему, — отвечал я…
Незаметно подкралась пора моего прощания с родителями, Ханаан и всей Сирией. Впереди открывался новый, неизведанный и интересный путь в моей жизни — Россия. Первый год обучения на подготовительном факультете дался мне непросто. Совершенно чуждый язык, жизненный уклад и тоска по родным и близким выбивали из учебного процесса. Но выпускной экзамен из подготовительного факультета я более-менее успешно сдал и был зачислен на первый курс исторического факультета. За это время выяснилось, что Ханаан беременна, и к моему приезду на каникулы нашему сыну было уже три с половиной месяца. Посоветовавшись с родителями, мы назвали его Амуда.
Ранее не знал, каково это — держать на руках новорожденного, но когда я впервые взял с рук Ханаан сына, мною овладели странные чувства. Держа у себя на руках Амуду, я смотрел на этот маленький теплый комочек, в котором только-только зарождалась жизнь. Еще ничего не понимающий, такой хрупкий и несуразный, но в тоже время прекрасный — в нем била ключом новая, чистая и непорочная жизнь.
— Не знаю, кем ты вырастешь, Амуда, но ты будешь счастливым человеком, потому что мы с матерью любим тебя и любим друг друга, — сказал я отдавая ребенка Ханаан. А время шло. Амуда рос. Я уже заканчивал университет и был в раздумьях: ехать в Сирию, к семье и устраиваться на работу, или продолжить обучение в аспирантуре. Но в одночасье в мои планы вмешалась война. Так предательски подступившая к нашему народу. Меня срочно отозвали на Родину. Распределили переводчиком в политическое управление Вооруженных сил. В Хомсе в это время уже начались беспорядки, и мне пришлось вывести родителей и семью к нашим родственникам в Латакию. Первые годы войны я провел исключительно в Дамаске, редко выезжая на передовую, как, впрочем, и к семье. Но когда наша армия стала нести тяжелые потери и оставлять большие территории, то по долгу службы меня прикомандировали к 18 танковой дивизии, выполнявшей задачи вблизи Хомса, а также на подступах к Тадмору (Пальмира). После завоевания отрядами народного ополчения совместно с регулярной армией плацдарма недалеко от аэродрома Тифор началась подготовка к штурму древнего города, уже год находившемуся под гнетом экстремистов.
Война стала для меня некоей чертой в жизни, разделившей все, что было, на «до» и «после»: брат Амир незадолго до моего приезда неожиданно пропал. Позже выяснилось, что он завербован в ДАИШ. Эта новость, как гром в пустыне, скосила мать. Отец сказал, что Амир больше ему не сын, так как он встал на сторону убийц и маньяков, не жалеющих женщин и детей. Вскоре отец заявил нам, что решил записаться в народное ополчение, а затем собрал вещи и уехал в район формирования отряда — город Кинсибба. После этих трагических событий мое отношение к людям, друзьям, близким — все претерпело кардинальные изменения. Некоторые поступки, на которые я раньше мог обратить не столь пристальное внимание, теперь стали казаться мне крайне важными, показывающими истинное человеческое лицо. Может, поэтому со временем я ушел в себя, и круг моего общения значительно сузился. Тем временем мы уверенно продвигались вперед. Сквозь шум и рев моторов, под свист вражеских пуль, неся потери, но все-таки мы вышли к Невесте пустыни (так в Сирии называют Пальмиру).
Начался долгожданный штурм. Командование нас убеждало: возьмем Тадмор, а там отдых и войне практически конец. Но мы понимали, что до конца еще очень далеко и надеялись лишь на какую-нибудь передышку. В ходе наступления нашу дивизию, как и отряды ополчения, с воздуха интенсивно поддерживали российские летчики. Стоит отдать им должное: работали русские отлично, добросовестно и на результат. Собственно говоря, в мои обязанности как раз входило осуществлять перевод переговоров нашего руководства с российским командованием.
Помню, как бились наши отряды с боевиками за Цитадель, что расположена на горе вблизи исторического города. Являясь самой высокой точкой в городской черте, крепость не утратила своего стратегического преимущества спустя тысячелетия, являясь господствующей высотой при контроле за городом. Отряд «Соколы пустыни» при поддержке артиллерии успешно выбил экстремистов с прилегающих к Цитадели высот и приступил к ее штурму. Появились первые серьезные потери. Оказалось, что боевики тщательно продумали оборону города и заминировали все подступы к нему, в том числе и Цитадели, противопехотными, противотанковыми минами и минами-ловушками. Стоит отдать должное «соколам» — сражались они под стать своему названию: уверенно продвигаясь вперед, бойцы буквально вгрызались в каждый занятый метр.
Спустя сутки крепость была полностью очищена от неприятеля. Мы перешли к активной фазе штурма Тадмора. Взять город с марша не получилось: боевики грамотно продумали систему обороны: практически каждый дом превращался в хорошо укрепленную огневую точку. «Сокола» вместе с отрядами народного ополчения и «Мухабарат» откатились на исходные позиции. Если ранее, в пустыне, российская авиация просто сметала вражеские опорные пункты и укрепленные позиции, помогая нам уверенно и быстро продвигаться вперед, то в городской черте решили не применять авиацию, чтобы не повредить как античную часть, так и жилые дома.
Немного отдохнув и перегруппировавшись, бойцы снова перешли в наступление. До сих пор помню эту гарь от пожаров, затянувшую весь город, гул в ушах от разрывов гранат практически полностью заглушал переговоры по радиостанции. Взяв один из домов, мы разместились в нем на короткую передышку. Выглянув в окно, я увидел полуразрушенный дом. Спустившись во двор, мне предстала жуткая картина: половина стены у постройки было снесено, личные вещи хозяев дома разбросало в нескольких десятках метров, а самое главное — разрушения пришлись на детскую комнату. Игрушки, одежда и прочая детская утварь валялись тут же, на земле. На стене комнаты висели плакаты и раскраски. Война не щадит никого. Я вспомнил Амуду и мне стало не по себе…
Спустя пару дней весь город перешел под наш контроль, но в нем все еще было опасно. Отступая, боевики, по отработанной схеме заминировали множество домов, сделали укладки с фугасами на важных магистралях и дорогах. И тут на помощь пришли российские саперы, специально приехавшие из России, чтобы разминировать Тадмор и его древнюю часть. Трудились инженеры вместе с нашими саперными подразделениями, попутно обучая их опасному и крайне ответственному искусству — обезвреживать мины. Так прошло несколько месяцев. Жизнь понемногу стала возвращаться в город. Появились первые местные жители, успевшие уехать отсюда год назад. Каждый как мог вел свое скромное и нехитрое хозяйство, начинал все с нуля.
Со временем в городе открылось отделение Международного Красного полумесяца, оказывавшее медицинскую и гуманитарную помощь. Зачастую совместно с российским центром по примирению. Идейный вдохновитель и сотрудник отделения доктор Муайе, коренной житель города, практически сутками оказывал всевозможную помощь местному населению. Узнав, что Ханаан окончила медицинский факультет, сказал: «Басим, нам сейчас не хватает специалистов. Я буквально разрываюсь, а ты, наверное, давно не видел семью. Пусть твоя жена приезжает вместе с ребенком. В городе много пустых домов, в которые уже никто не вернется. Да и с безопасностью вроде все успокоилось. Сам знаешь, фронт отодвинули километров на 5».
— Спасибо, доктор Муайе, обязательно подумаю, — ответил я. На самом деле мысль о семье давно не покидала меня. Но обстановка в городе категорически не позволяла привезти ее сюда. Теперь же, когда все стихло, да еще и нашлась какая-никакая работа для Ханаан, можно попробовать. На удивление, когда я позвонил домой, Ханаан очень обрадовалась моему предложению и даже не очень-то и шикарные условия ее не останавливали. Так, уже через два дня мы снова были вместе. Втроем. Амуда рос не по дням, а по часам. Быстро сошелся с соседними детьми. После работы Ханаан занималась с ним домашним обучением, готовила ребенка к школе. Несмотря на некоторые трудности: отключения электричества, проблемы с водой, небольшой выбор продуктов, привозимых из Хомса, никто не жаловался. Главное, что все были снова вместе.
А между тем наша армия рвалась вперед. Я все реже приезжал домой, оставаясь на опорных пунктах. В планах у командования было наступление на Арак и Эс-Сухне, с целью выйти на оперативное пространство по деблокированию Дейр-эз-Зора. Тогда еще никто не знал, что планам этим не суждено сбыться, а пока мы активно готовились к наступательной операции. Подвозили боеприпасы, наводили артиллерию, а российские ВВС успешно провели ряд боевых вылетов. Наступил день начала наступления. Отряды ополчения «Щит» и «Соколы пустыни» выдвинулись вперед. Успешно овладев несколькими опорными пунктами боевиков они стали закрепляться, создавая дальнейший плацдарм для развития наступления.
В этот момент на горизонте наблюдатели заметили несколько автомобилей, стремительно приближающихся к нашим позициям. «Шахиды!» — раздался отчаянный крик. Танкисты, гранатометчики и расчеты ЗУ-26 оперативно среагировали и навелись на цель. «Общая команда: огонь!» — разрезал раскаленный пустынный воздух командирский крик. Стволы орудий разом ухнули и подняли немыслимый столб пыли. Когда он немного рассеялся, моему взору открылась страшная квартира: две машины из трех были уничтожены, а третья продолжала ехать к позициям на бешенной скорости. Под общую ругань и восклицания по шахид-мобилю открыли огонь из всех видов оружия. Но было уже поздно… подъехав на расстояние 20-30 метров, смертник подорвал себя… не помню, что происходило дальше, но когда я очнулся, то мы уже ехали с раненными и убитыми в сторону Тадмора. В это время боевики «ДАИШ» начали контратаковать позиции «Щита» и «Соколов» с флангов. Не выдержав такого стремительного удара, наши стали в спешке отступать к городу. Возник вопрос дальнейшей обороны уже городских кварталов. Местные жители, не дожидаясь организованной эвакуации, в панике грузили свой нехитрый скарб в машины и уезжали. Все мои мысли в этот момент были о Ханаан и Амуде: уехали они с соседями или ждут меня? Под общую суету и паническое отступление (иначе это никак не назовешь) я забежал домой. Жена с сыном уже собрали вещи и ждали меня.
— Слава Богу, Басим, — успела вздохнуть Ханаан.
— Я договорился с машинами. Ты поедешь с доктором Муайе, а Амуду я возьму к нам в штабную, — на ходу бросил я.
Наскоро погрузившись, под прикрытием продолжавших отступление ополченцев, мы выехали на дорогу Тадмор-Фроклос. Не успела колонна преодолеть и десяти километров, как по машинам начал вестись сильный минометный обстрел. Оказалось, что боевики уже взяли небольшой городок Хвейсис, расположенный неподалеку, и решили отрезать дорожное сообщение. Пара снарядов разорвалась возле наших машин. Автомобиль доктора Муайе продолжил движение, а нашему перебило колеса. Чуть не перевернувшись, машина, поведенная по бездорожью, вздрогнула и заглохла. Часть автомобилей в хвосте колонны продолжила движение, а два авто, следовавших за нами, остановились, чтобы забрать нас к себе. В этот момент раздалась автоматная очередь. Все залегли. Из-за ближайшей горы выкатились два пикапа с боевиками. Огрызнувшись из ДШК, боец «соколов» принял первый удар на себя. Завязался бой. Схватив Амуду, я спрятал его и двух малышей с матерью, ехавших в соседней машине, за камни. Сжав автомат, я попытался добежать до машины, чтобы взять запас боеприпасов, но мгновенно был прижат к земле пулеметной очередью. Боевики продолжали барражировать на горизонте, ведя интенсивный обстрел. Отстреливаясь, попытался доползти до ближайших обвалов, чтобы хоть как-то укрыться от огня.
— Отец! — раздался душераздирающий крик. Я обернулся и увидел, что в камни, за которые я спрятал Амуду с женщиной и детьми, попала мина. Рванувшись к ним сквозь свист пуль и едкое жужжание прилетающих минометных снарядов, несущих смерть и разрушение, обнаружил, что у женщины как-то неестественно свисает голова. Пригляделся и понял — весь правый бок был разорван осколками. Слава Всевышнему, что Амуда и малыши остались невредимыми. Надо было срочно все бросать и вывозить детей. Начался плач, выведший меня из оцепенения.
— Амуда, ты уже взрослый, — начал я, — сейчас я возьму детей на руки, а ты по моей команде побежишь за мной. Только ни в коем случае не останавливайся. Понял?
Амуда плакал.
— Ты понял меня? — встряхнул его за шиворот. Он кивнул. Откинув автомат за спину, я взял малышей и побежал к ближайшему пикапу.
— Амуда, за мной!
Добежав до машины, и погрузив в кузов детей, я увидел, что Амуды нет рядом. Сердце сжалось в груди. Он лежал на песке на полпути до автомобиля.
— Сынок! — Я рванул к нему.
По лбу Амуды алой струйкой текла кровь. Он был в сознании и бестолково улыбался, будто нашкодил. «Амуда, подожди, Амуда», — руки нервно стали доставать «Гемофлекс», подаренный мне когда-то одним из российский военных во время гуманитарной акции. Наскоро перебинтовав ему голову, я взял сына на руки. Своей ослабленной рукой он держал меня за шею.
— Отец… — с трудом выдавил он. — Отец.
— Не говори ничего, помолчи, сейчас приедем в больницу.
— Знаешь, когда тебя не было, мама пела мне странную песню: «вос-кре-сение христово ви-дев-ше»…. Его рука неожиданно ослабла, и Амуда смолк. В совсем еще маленьком сердце, где некогда теплилась жизнь, воцарилась тишина…
— Амуда! Сынок!
Но Амуда замолчал. Умолк навеки. Всевышний забрал его к себе. Слезы текли по лицу. В момент мне все стало безразлично. Война, дурацкие пули, пролетающие мимо и вся непонятная возня.
На миг я понял, что всю свою короткую жизнь Амуда ни разу не сделал ничего плохого. Ни перечил нам с Ханаан, ни шалил, со взрослыми был кроток и послушен. Он был святым… Тогда, среди песков пустыни, я нес на своих грешных руках святого человека. С тех пор с этой войной у меня свои, личные счеты.
Автор: Басим аль-Нуами
Свежие комментарии