Мне позвонили. «Я — жена брата нашего известного земляка, Николая Филипповича Кислицы. Наш родственник — героический человек, погибший в войну. Но, к сожалению, о нём мало знают». Это был звонок Валентины Тихоновны Кислицы из хутора Свободного.
Он — один из тех, кто не знал безмятежной юности, кто 18-летним шагнул прямо в войну. Лето 1941 года. Вместо ушедших на фронт мужчин на тракторы сели подростки, в том числе и Николай. Я видела его фото — 16-летнего тракториста, комсомольского секретаря в фуражке, повернутой козырьком назад, и улыбающегося. Это его последнее фото, на котором он улыбался в своём родном хуторе Майском. Работа в поле чередовалась с мобилизацией на рытьё оборонительных укреплений на левом берегу Дона: окопов, капониров, противотанковых рвов.
Молодёжь стала готовиться к приходу наших. Освобождение родного посёлка Целина, района и приход Советской Армии они встретили, не прячась в погребах, на блоковой скирде соломы, чтобы видеть бой, принять в нём участие, а потом «нечаянно» пристать к войскам. Офицеры тогда забрали у них оружие, а их, «обиженных», отправили в военкомат.
Николай — из того, первого, февральского призыва 1943 года, который почти весь попал и пал на Миус-фронте. Ходили слухи, что даже немцы переступали через мёртвых и умирающих в муках наших стриженых пацанов, грудью бравших высотки вроде печально знаменитой Саур-горы, что в Донбассе. Среди этих солдат-мальчишек был и Николай Кислица. Но он чудом выжил в тех боях. Может, эти первые кровавые бои настолько потрясли Николая, что он ни на одной фронтовой фотографии больше уже не улыбался. Юноша с морщинами на лбу, с первой сединой. Как пелось в «Балладе о красках» Р. Рождественского, которую исполнял Муслим Магомаев, «видно, слишком много белой краски у войны».
Там, на Миусе, он потерял в бою друзей и земляков — Ивана Пальчикова и Владимира Рослякова. Кстати, их, убитых, привезли на повозках солдаты и похоронили на хуторе Майском, в родной земле, где они под памятником с красной звездой покоятся и поныне.
Война продолжалась. Однажды в часть прибыл старший лейтенант Туманиани, с которым Кислице будет суждено пройти всю оставшуюся войну. Солдат построили. Короткое знакомство и короткая команда-призыв: «Кто хочет в разведку? Два шага вперед!»
И Николай, в числе 12 рисковых ребят (с тремя из них, оставшимися в живых, судьба свела меня позже), вышел из строя. Вышел не только на два шага вперед, а навстречу всей своей славной, но короткой судьбе.
Разведчиков никто специально, так, как танкистов, саперов, не готовил. Ими становились добровольно самые отважные и дерзкие солдаты. Науку одной из самых рискованных на фронте профессий познавали на опыте, щедро оплачивая его своей кровью. В одном из боев под станицей Мечётинской Николай проявил отчаянную смелость и сообразительность при уничтожении вражеского дзота. За тот бой он был награжден медалью «За отвагу».
В отряде разведчиков Кислица подружится с уже опытным сержантом, имеющим не одну боевую награду, своим тезкой Воробьёвым. Встретился, чтобы пройти с ним оставшиеся два года войны и быть им же похороненным. Их фронтовая дружба настолько была крепкой, настолько они обязаны друг другу жизнью, что Николай Макарович Воробьёв до сих пор время от времени навещает семью Кислицы. Именно по его настоянию бывший командир полковой разведки полковник Туманиани пригласил младшего брата Николая, ныне здравствующего Фёдора, в город-герой Брест на слёт ветеранов-разведчиков. А более 20 лет назад, наконец-то, состоялось моё личное знакомство с этим отважным разведчиком Великой Отечественной войны, работавшим на момент нашей встречи директором одной из средних школ Волгодонска.
— Мне хорошо помнятся все операции, я даже сейчас бы различил немцев: какого из них, когда и как брали, — неторопливо, как по написанному, начал свой рассказ старший по возрасту и по званию Николай Макарович Воробъёв. Впустую он не жестикулировал — умел собою владеть, как и положено разведчику. — «Языков» легко берут в книжках. А в жизни их приводили редко, чаще притаскивали своих ребят на плащ-палатках.
— Почему армия на Миусе не имела два месяца «языка»? — задал он мне вопрос и сам же на него ответил.
— Да потому, что не могли его взять. Не одну разведгруппу положили. Немцы подстерегали нас везде и уничтожали. Они — вояки сильные, смышлёные. Поэтому «языки» ох как тяжко нам доставались.
Поэтому решили охотиться за немцами не группами, а по одному-два человека, чтобы сократить потери, да и незаметнее получалось. Короче, заприметили мы одного немца, который, как по расписанию, ходил за бугорок «по большому». Дело было в обед. Немцам и в голову не могло прийти, что среди бела дня кто-то в одиночку поползет на верную смерть к их траншеям. А Николай Кислица пополз, я прикрывал его. Да разве я один прикрывал? Весь полк был наготове открыть огонь. С другими разведчиками, вот с этими ухарями, — кивнул он на двух своих друзей-разведчиков, приехавших с ним на эту встречу, — я должен был, в случае чего, Николая вытащить, с «языком» или без «языка», живого или мёртвого. Такой у нас, разведчиков, закон. Гибли ребята, но этот закон мы никогда не нарушали. Разведчик должен быть уверен, что если хоть что-то от него останется, будет похоронен своими.
От этих жутких слов меня словно передернуло, и я воскликнула:
— Так дело ж было днём, как можно было ему самому спастись, или вам его вытащить?!
Все смолкли и молча подняли рюмки. Николай Макарович твердо (я подумала, что таким он, решительным и убежденным, конечно же, был и на фронте), как отрубил, отчеканил:
— Во всяком случае, мы бы его у немцев не оставили!
— Ну и как же Николай незаметно подкрался и взял немца?
— Николай был гибким, как вьюн, мы наблюдали за ним, и в складках местности часто теряли его из виду. Не доползая метров 15-20 до того «летнего сортира», Николай укрылся в какой-то ямочке. Это мы видели. А когда немец свою нужду справил, поднялся, застёгивая брюки, Коля навскидку куском железа так его между лопаток огрел, что тот рухнул плашмя. И, не давая немцу опомниться, бросился на него, ещё раз для верности стукнул и приставил финку. Немец всё понял и перестал барахтаться. Так они в обнимку лежали минут пять (нам они показались часами), а потом «дружно» поползли в нашу сторону. Немецкие траншеи молчали, наши — тоже. Но и те, и другие могли открыть огонь в любую минуту. Немцы — чтобы убить, наши — чтобы спасти. Вот такая штука.
— А почему немец не сопротивлялся?
— Когда они попадают в наши руки, становятся послушными, понимают, что пути назад нет. Если дело дойдет до огня — несдобровать никому, а ему — первому. Но подходящий момент, будь спокоен, они не упустят. Короче. Каждый был сам себе на уме.
— А дальше, дальше что?
— Через полчаса мы немца уже водкой и махоркой, как своего, приводили в норму.
— А Николая не угощали, что ли?
— Так он же не курил и не пил вообще, это все знали и не приставали к нему. Он лежал с закрытыми глазами, не веря, как сам потом говорил, что всё это было.
— Так это действительно был первый «язык» в армии за два месяца? — продолжала уточнять я.
— Конечно! Ещё когда мы угощали немца, наверное, вся армия уже знала, что наконец-то взяли «языка». Всех нас затребовали в штаб полка, там набилось офицеров. Прибыл командующий армией и вручил Николаю прямо там орден Красной Звезды. Приказ оформили позже. И мы подняли рюмки — за орден, за подвиг.
Рассказы фронтовиков, в совокупности с документами, составили довольно полную картину двух подвигов и двух орденов, полученных Николаем Кислицей в знак исключительности непосредственно из рук командующих армиями.
Сохранилась боевая характеристика на помощника командира взвода пешей разведки сержанта Николая Филипповича Кислицу, подписанная начальником штаба гвардии майором Архангельским 15 июля 1944 года: «В один из периодов в районе Незаможник Запорожской области армия нуждалась в захвате «языка», не имея последнего в течение полутора месяцев (тут мне вспомнился роман А. Поповкина «Семья Рубанюк», в котором автор пишет об очень похожем подвиге). С приходом в этот район 130 стрелковой дивизии (Таганрогской Краснознаменной Ордена Суворова) сержант Кислица, узнав об этом, настоятельно взялся за изучение обороны противника и его действий, и через два дня, возглавив разведку, лично привел «языка». После этого через три дня полковая разведка привела второго «языка», за что командованием армии (5-й Ударной) сержант Кислица Н.Ф. награжден орденом Красного Знамени».
— Всё так, очень похоже, как в книжке, да не очень, — стали мне пояснять разведчики. — Во-первых, поиск был ночной. Но это, наверное, легче, во всяком случае, незаметнее. Вы не знаете, что такое ползти к немецким траншеям, хоть днём, хоть ночью! В любой момент очередь или ракета — и, как в песне: «И было видно, словно днем». Ракета — это тоже выстрел в тебя. Ну, допустим, ты добрался незаметно до окопов или блиндажа. В голове стучит: а может, часовые-немцы тебя специально подпустили, чтоб «кокнуть» или самого взять в плен? Было и такое. Можно вдобавок напороться на мину или погремушку какую-нибудь. Всё дрожит внутри. Тут надо себя пересилить: успокоиться и найти часового. Хорошо, если он наверху, а если опустился в траншею? В чужую траншею лезть — это как в могилу — сердце выскочить готово. Немцы на ночь в траншеях расставляют хитроумные погремушки, чтобы нас ловить. Их тоже, избави Боже, зацепить — себя и ребят, что лежат наверху в нескольких метрах и ждут, погубишь. Сперва сидишь и не дышишь, потом потихоньку начинаешь двигаться. Ведь надо ещё не только какого-нибудь немца найти, но суметь прихлопнуть его, да так, чтобы живым остался и писку не подал, передать его ребятам. А уж потом осторожно-осторожно, как можно медленнее, аккуратнее «сматывать удочки». В общем, «долбёжки» хватает, от волнения весь мокрый, пока выползешь из их траншеи. А хочется ж наверняка побыстрее. Не то слово. Руки-ноги не сдержать, рвутся вперед. Вот тут и ловушка: поторопился — значит, лишний шорох, ещё что-то сделаешь не так. Ну и медлить нельзя. Как же быть?
Разведчики больше гибнут уже при возвращении: или они слишком торопятся, или слишком медлят, в общем, чем-то пренебрегают. Их обнаруживают — и мгновенно ракеты, стрельба, вплоть до пушек с обеих сторон. Редко кто после такой дуэли возвращается на своих двоих, если возвращается вообще. За ними потом других посылают и на ноги весь полк поднимают. И опять кто-то погибает. Вот так-то.
Как этот «ликбез» похож на рассказы другого разведчика — писателя с Алтая Георгия Егорова! Кредо из его романа «Разведчики»: «Где кончается выдержка, там уже нет разведчика».
— Выходит, Николай за тем «языком» в окопы к немцам лазил?
— Нет, того они сняли с пулемёта. Но уйти незаметными не удалось. Несколько часов продолжалась стрельба. Спасся Николай вместе с ещё двумя нашими разведчиками и пленным немцем только благодаря воронке. В одну и ту же воронку снаряд дважды не попадает. Вот они и остались живы.
Однако вновь возвратимся к документам. В характеристике для награждения Николая орденом Боевого Красного Знамени говорится: «Через три дня полковая разведка привела вторично два языка». Я попросила рассказать, как это было в реальности.
— Полку, дивизии, тем более армии, требуется много и разных сведений. Один «язык» их просто знать не может. Поэтому мы ещё и отдохнуть не успели, как пришёл наш командир Туманиани, хмурый, злой, и говорит, матом ругая своё начальство (хоть и абхазец, а по-русски здорово ругался и по-немецки лопотал, как на своём): «То просили притащить любого, хоть самого задрипанного немца (мат заменён. — Авт.) и, дескать, можете дырочки для орденов делать, а теперь требуют немца с картами или офицера, чтоб побольше знал. Я им и говорю: «Пошлите других, а мои разведчики пусть отдохнут. Им положен отдых».
— Как отреагировало начальство на слова вашего заступника?
— Что и как говорили, не знаем, но прибежал он к нам потный и сам не в себе. Мы вместе попсиховали и легли спать, а Николай с ним пошёл «мозговать».
— Поди, немцы после взятия вами того «языка» бдительнее и злее стали?
— Конечно. Туманиани и Николай правильно сообразили: брать «языка» не на передовой, а в тылу или по дороге к передовой. Пробрались мы в тыл, замаскировались недалеко от дороги — на расстояние выстрела. Пролежали полсуток, думали, что нам не повезло. Николай сказал, что будем ждать до победного. Часа через два в конце дороги показался мотоциклист. Николай дал команду брать его и первым выдвинулся вперёд. Когда мотоциклист поравнялся с нами, Николай выскочил и взмахом руки остановил его. Немец понял, что ему хана, сопротивляться не стал, его быстро обезоружили. Николай сел в коляску, Сашко — на заднее сидение, и указали немцу, куда надо ехать. И он их повёз, а мы пёхом да ползком. Встречный транспорт немцев принимал их за своих. Потом Николай с Сашко замаскировались вместе с немцем, дождались темноты и потихоньку добрались до своих. Жаль, мотоцикл пришлось бросить.
— Значит, ордена, в данном случае — Красной Звезды и Красного Знамени, не просто даются, да ещё из рук командующих армиями?
— Да, не просто.
Впереди был ещё год тяжелейшей войны. Победить в ней без подвигов и самопожертвования было нельзя. Разведчик Николай Кислица совершит и то, и другое.
Автор Полина Ефимова
Свежие комментарии