На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

БАЗА 211- ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ

74 290 подписчиков

Свежие комментарии

  • Z Muliphein
    У меня муж плохо ходит и почти ничего не видит. Инвалид. Но 80 кг веса. Я вешу 58 кг. Я не представляю, какой рюкзак ...ЕСЛИ ПОПАЛ ПОД ОБ...
  • Владимир Петров
    Человек  - легенда,даже не верится ,что один человек совершил столько подвигов и на военном поприще и на гражданском...Ученый, трижды не...

О судьбе русских военнопленных в 1812 году

При описаниях русско-французской войны 1812 года обыкновенно акцент делается на огромные (до 220.000 чел.) потери пленными наполеоновской армии. Однако противостоявшая ей в ходе этой войны русская императорская армия так же несла большие потери, в т.ч. и попавшими в плен, и, хотя в количественном отношении их число было относительно невелико (особенно в сравнениями с сотнями тысяч пленных из армии вторжения), но их печальная судьба заслуживает особой памяти и отдельного рассмотрения.


Известно, что в итоге сражения за Шевардинский редут и Бородинской битвы русские войска потеряли, в основном ранеными и убитыми, частью пленными, как минимум 44.000 нижних чинов и 1.500 офицеров (согласно сводным ведомостям о полковых потерях). Из этого ужасного числа потерь (почти треть армии М.И. Кутузова) от 800 до 1200 чел. попало в плен непосредственно на поле боя, и как обычно отмечается, это небольшое число сдавшихся вызвало неудовольствие самого Наполеона (т.к. именно количество пленных считалось одним из главных показателей победы). Однако мало кто знает, что гораздо большее (и при этом точно неизвестное) число тяжелораненых русских солдат попало во французский плен, будучи оставленными в Москве при отступлении царской армии (по до сих пор неясным причинам, в первую очередь из-за отсутствия средств передвижения и возможного нежелания местного населения предоставлять имевшиеся у них транспортные средства).


Христиан Фабьер дю Фор. Группа русских пленных, взятых в Бородинской битве, у дер.Валуево.


По разным оценкам, речь может идти как минимум о числе порядка 10.000 человек или даже о двух-трёх десятках тысяч раненых русских воинов, в основном не способных быстро самостоятельно передвигаться, и в связи с этим «препоручённых великодушию неприятеля» (именно с этими словами их передал русский генерал М.А. Милорадович, командир русского арьергарда, французскому маршалу Иоахиму Мюрату перед сдачей Москвы). Причины, вынудившие командование российских войск к данному шагу, были вероятно следующие.

В первую очередь, конечно, это было обусловлено огромным дефицитом перевозочных средств, сложившимся в результате поспешного бегства населения из Москвы из-за, по сути, проигрыша Бородинской битвы и неожиданного для большинства решения штаба М.И. Кутузова о сдаче древней столицы. По-видимому, русское командование, итак уже сильно потерявшее общественный престиж из-за отступлений и проигрыша решающего сражения, в тот момент просто не решилось прибегнуть к массовой реквизиции конного транспорта, возможно, или по причине его отсутствия, или из-за сословных предрассудков.

Во-вторых, русская армия (тогда комплектуемая в абсолютном большинстве из крепостных крестьян) в ту эпоху, начиная ещё с царствования Петра I, традиционно отличалась крайне пренебрежительным отношением к жизни отдельного «нижнего чина». Ценность жизни простого русского солдата тогда была крайне небольшой, те же кони или пушки ценились намного выше.

В большей степени это обуславливалось феодально-крепостническим укладом российского общества – ведь высшее офицерство было теми же помещиками, которые с детства были приучены смотреть на своих крепостных крестьян не более, чем как на свою собственность, к тому же довольно недорого стоившую. И если эти крепостные, по сути, рабы становились солдатами, то в их социальном положении мало что изменялось, и ценность их жизни от этого вряд ли увеличивалась. И соответственно этот фактор в свою очередь обуславливал крайне недостаточную обеспеченность средствами эвакуации раненых даже в регулярных царских полках в то время.

В-третьих, что было неразрывно связано со вторым фактором, армия России в XVIII-1й пол. XIX вв. (в «допироговскую эпоху»), к сожалению, отличалась от западноевропейских армий крайне недостаточным числом не только военных врачей, но даже фельдшеров и младшего медицинского персонала. И даже при полном их штате ситуация в царских полках ещё больше осложнялась худшей (по сравнению с аналогичными западноевропейскими подразделениями) обеспеченностью как медицинскими инструментами, так и хроническим дефицитом даже простейших для того времени лекарственных средств.


Солдаты Наполеона в окрестностях Подмосковья. Октябрь 1812 года


И в-четвёртых, средний уровень развития отечественной медицины тогда в целом (исключая только придворную петербургскую), был намного более низок, чем в Западной Европе, что обуславливало чудовищно высокий уровень смертности среди раненых, и это, соответственно, предполагало скорую смерть большинства оставленных в Москве жертв Бородинской битвы. Характерным показателем уровня медицинской науки той эпохи, как мы помним, является, например, даже относительно не тяжёлое (по современным меркам) ранение генерала П.А. Багратиона, которое привело к его гибели, хотя уж для лечения князя могли быть предоставлены все условия и лучшие врачи русской армии (правда, стоит отметить, что и сам князь помешал врачам провести должное лечение).

Приходится констатировать, что по-видимому, руководствуясь исключительно сухой военной целесообразностью, находясь перед лицом ещё не утратившего своей мощи сильнейшего неприятеля, отставив в сторону все разговоры о христианском милосердии и гуманизме, командование русской армии в сентябре 1812 года из практических соображений просто «избавилось от ненужного человеческого балласта».

В общем, можно утверждать, что высшее российское командование не долго терзалось необходимостью бросить своих раненых на абстрактную милость захватчиков. При этом все понимали, что надежды на великодушие французов были как минимум призрачными - наполеоновская армия, обременённая в итоге Бородинского сражения так же десятками тысяч собственных раненых и так же страдавшая (хотя и в меньшей степени, чем русская) от недостатка как медицинского персонала, так и транспортных средств, просто физически едва ли могла предоставить надлежащий уход ещё и огромной массе русских тяжелораненых, заботы о которых вошедшими в Москву оккупантами в основном были возложены на оставшееся гражданское население.

Но в охваченной всеобщим мародёрством древней столице России осталось относительно небольшое число граждан и в основном довольно сомнительных нравственных качеств, для которых уход за брошенными тяжелоранеными русской армии явно не был в числе приоритетных целей существования. Кроме всего прочего, довольно быстро после сдачи наша столица, лишённая средств пожаротушения, почему-то вывезенных её генерал-губернатором (при этом оставившим захватчикам множество более ценных вещей), оказалась охваченной страшным пожаром (по причинам, видимо, как разгула мародёров из числа оккупантов, так и из-за действий поджигателей из числа россиян). И этот «великий московский пожар» и послужил главной причиной гибели большинства оставшихся в столице русских раненых.

О судьбе русских военнопленных в 1812 году

Иллюстрация, изображающая "Великий пожар" Москвы в 1812 году.


На 1(13) сентября 1812 года в московских госпиталях и частных домовладениях находилось по различным оценкам от 22.500 до 31.000 раненых и больных, большинство из которых не было эвакуировано вместе с отступавшими войсками. В итоге очень многие из них погибли в огне пожара или умерли от ран, или скончались от голода и жажды, не получив должного ухода. Те же немногие, кто кое-как выжил, но ещё не мог быстро самостоятельно передвигаться, были убиты французами при отходе завоевателей из Москвы или в ходе долгих «маршей смерти».

По оценке Карла фон Клаузевица, участвовавшего молодым офицером на стороне россиян в Отечественной войне 1812 года, уже к 28 октября 1812 года из 30.000 оставленных раненых погибло 26.000, и это событие по его впечатлению было более ужасным и жестоким, чем ад Бородинской битвы. По данным французского генштаба, в огне гигантского пожара погибло как минимум 10.000 русских раненых, а возможно и 20.000. Русский генерал А.И. Михайловский-Данилевский сообщает, что из 31.000 раненых из состава армии М.И. Кутузова, сконцентрированных в Москве после Бородинской битвы, было оставлено «на милость неприятеля» как минимум 10.000 человек (а возможно и намного более), которые почти все впоследствии погибли от различных причин.

Но несколько тысяч здоровых русских пленных или легкораненых, способных быстро самостоятельно передвигаться и избежавших гибели в пожаре Москвы, при отступлении Наполеона были вынуждены идти с захватчиками на запад. Однако приходится констатировать, что почти никому из них не удалось дойти живыми ни до европейских пределов, ни вернуться к своим.

Тут можно передать слово генералу Филиппу де Сегюру, одному из высших офицеров наполеоновской армии, описавшему события октября 1812 года : «…Наша войсковая колонна, где находился сам император, приблизившись к Гжатску, была удивлена, встретив на дороге тела явно недавно убитых русских. Почти у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и окровавленный мозг был разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами тут шло 2000 русских пленных, которых сопровождали испанцы, португальцы и поляки…

В свите императора старались не проявлять своих чувств, ожидая реакции Наполеона, лишь маркиз де Коленкур вышел из себя и воскликнул: «Что это за бесчеловечная жестокость!? Разве это та цивилизация, которую мы хотели принести в Россию?! Какое же впечатление должно произвести на противника это варварство?».

Наполеон тогда хранил мрачное молчание, но был издан особый приказ, и впоследствии убийства прекратились
[Это, по мнению де Сегюра, как мы увидим далее, ошибочному, и, видимо, этот приказ исполнялся только недалеко от размещения генерального штаба французов.]. Наша армия, уже страдавшая от нехватки провианта, ограничивалась тем, что обрекала несчастных пленных умирать от голода за оградами, куда их загоняли на ночь как скот. Без сомнения, это было варварство, но что же было делать?

Произвести обмен пленных? Но русские не только не соглашались на это, но и вообще отказывались от переговоров.
[К сожалению, это реальный факт, М.И. Кутузов, прекрасно понимая возможную судьбу русских пленных, отверг предложенную французами и принятую тогда в Европе традицию размена военнопленными даже в ходе военных действий, заявив, что произведёт обмен не раньше, чем только после заключения победного для России мира]. Выпустить пленных на свободу? Они стали бы рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, яростно бросились бы за нами. В этой беспощадной войне просто даровать им жизнь было равносильно тому, что принести в жертву себя. Нам приходилось быть жестокими по необходимости…».


Оставим эти страшные слова без комментариев, только отметим, что война 1812 года особо запомнилась современникам (в отличии от предыдущих и даже последовавших русско-французских войн, шедших на территории Европы) невероятным ожесточением и чудовищными зверствами с обеих сторон.


«Великая Армия» Наполеона, отступающая с территории Российской империи.


Возвращаясь к описанному самим адъютантом Наполеона I военному преступлению, можно сказать, что как отечественные, так и французские исследователи считают виновниками этого польских солдат. Дело в том, что испанцы и тем более португальцы, хотя и отличаются буйным нравом, но эти народы, мягко говоря, не любили Наполеона, сами будучи завоёванными французской армией. Эти народы в то время отличались в рядах войск «Первой империи» низким боевым духом, и проявляли едва ли не большую заботу и великодушие к противникам французского императора, чем к, казалось бы, своим как бы соратникам из французских полков.

Так, например, известно, что первую свою потерю «Великая армия» понесла прямо перед форсированием Немана – испанский солдат из полка Жозефа Наполеона (на тот момент старший брат французского императора считался королём Испании Хосе I) зарезал ножом в драке французского пехотинца, в результате чего у всех солдат этого полка были отобраны личные ножи, а тесаки и штыки переданы на ответственное хранение офицерам с указанием выдавать их солдатам только перед боем.

В то же время поляки (в отличии от испанцев) вступали в ряды наполеоновских войск не по принуждению или за деньги, а почти исключительно «по зову сердца»; они отметились ещё в составе французской республиканской армии в 1790-е годы, а потом стали едва ли не самым боеспособным нефранцузским военным континентом в армии «Первой империи». Задолго до 1812 года польские солдаты часто сопровождали главные силы Наполеона и прославились не только высокой боеспособностью, но и выдающейся жестокостью по отношению к противнику (например, в той же войне против Испании и её последовавшей французской оккупации, заслужив от местного населения говорящее прозвище «адские пиконосцы»).

Однако особо ожесточённо поляки в составе наполеоновской армии сражались против русских войск – что на полях Европы, что в 1812 году в ходе вторжения в Россию. Также можно привести факт, что когда французская армия вступила осенью 1812 года в Москву, то польские солдаты 5 корпуса маршала Юзефа Понятовского устремились в Кремль и, стремясь уничтожить следы своего предыдущего поражения, забрали оттуда в первую очередь все трофеи, взятые народной русской армией князя Д. Пожарского и купца К. Минина при капитуляции польско-литовских интервентов в 1612 году. Т.е. именно поляки были, возможно, единственным народом из участвовавших в нашествии «двунадесяти языков», воспринимавшим наполеоновское вторжение в Россию в 1812 году как некую «личную войну мести», тогда как для всех иных нефранцузских контингентов это была «чужая война».

И практически в каждом сражении наполеоновских войн взаимное ожесточение между русскими и поляками было таким, что пленных обе стороны иногда просто не брали. Такая ненависть к русским солдатам со стороны поляков в то время была, по-видимому, обусловлена тем, что Российская империя в ходе трёх разделов Речи Посполитой в конце XVIII века аннексировала 80% бывших польских территорий, устранив независимую польскую государственность как таковую.

При этом остальные 20% бывших владений польских магнатов были аннексированы Пруссией и Австрией, что вызывало соответствующие чувства поляков к этим народам, и зная это, наполеоновские маршалы старались не использовать совместно польские и прусско-австрийские полки. Больше того, даже после войны 1812 года польские солдаты (казалось бы, представители народа, самого как бы лишённого независимой государственности) в очередной раз «прославились» жестокостью в ходе борьбы с антинаполеоновским национально-освободительным движением в Германии и даже с роялистским движением на территории самой Франции.

Таким образом, приходится констатировать, что польские солдаты, массово и добровольно (в призрачной надежде на восстановление Наполеоном польского государства «от моря до моря») вступавшие в ряды французской армии и отметившиеся не только доблестью, но и жестокостью даже к побеждённым и пленным, подтвердили свою недобрую репутацию и в 1812 году в России.

И стоит отметить, что наконец, 16 декабря 2013 года, спустя 200 лет после произошедшего, на Красной площади города Гагарин (ранее – Гжатск) был открыт «Знак памяти о 2000 русских воинов, убиенных в плену наполеоновской армией в октябре 1812 года.». По-видимому, это единственный памятник на территории России, посвящённый именно памяти погибших в 1812 году русских пленных.



Памятный знак, посвящённый памяти погибших русских военнопленных в 1812 году, и часовня в честь Казанского образа Богородицы в Гжатске (ныне - Гагарин).


Однако вышеописанный эпизод с их убийством был только одним из множества военных преступлений армии неудавшихся завоевателей. Передадим слово вестфальскому офицеру 8 пехотного полка Генриху Лайфельсу: «…Услышав выстрелы, я поехал далее и увидел, что идущую впереди колонну пленных русских конвоируют наши вестфальские гвардейские егеря. Но каково же было моё удивление, когда оказалось, что они вовсе не подверглись неожиданной атаке, а что эти негодяи попросту пристреливали шедших сзади наиболее ослабевших русских, действуя иногда так быстро, как только успевали перезаряжать свои ружья! Несчастные русские пленные сбились наподобие овечьего гурта, и шедшие последними пытались пройти вперёд, подгоняемые страхом смерти, сталкивая впереди идущих с дороги…

Во время марша некоторые из них пытались найти остатки давно испорченного мяса на скелетах павших лошадей, лежавших по обочинам дороги. Один из этих несчастных пленных держал в руке пучок соломы и торопливо выискивал колосья, которые сразу жадно глотал, другие грызли подхваченную по обочинам дороги кору и листья деревьев…».

Приблизившийся к месту расправы Лайфельс заявил свой протест и высказал в резкой форме своё мнение солдатам «…об омерзительности манеры получать удовольствие через убийство беззащитных. На что один из этих негодяев совершенно хладнокровно ответил мне, чтобы я не беспокоился, и что дескать его товарищи просто развлекаются этим, а если я хочу, то могу принять участие в их «развлечении», а если не хочу, то могу или просто посмотреть, или идти своей дорогой! И действительно, командовавший ими офицер, который вёл колонну, беззаботно рассмеялся, когда прямо в ходе нашего разговора, прямо на моих глазах были убиты двое ослабевших несчастных русских пленников…».

Как видно, «марши смерти», которыми отличались немцы и японцы во Вторую Мировую войну, имеют 200-летние исторические корни, так как если вышеописанное - это не «марш смерти» и не военное преступление, то что? Таким образом мы видим, что даже в относительно благополучный для неудачливых захватчиков период времени мало кому из русских военнопленных посчастливилось добраться живыми до Польши, не говоря уже о том, чтобы вернуться к своим.


Христиан Фабьер дю Фор. Остатки отступающей «Великой армии» в районе Смоленска.


Следует сказать, что русская армия в 1812 году продолжала нести потери пленными не только в период своего стратегического отступления, но и в период после ухода французов из Москвы и их преследования вплоть до польской границы. И как это покажется не удивительно для большинства читателей, но, например, даже в ходе, казалось бы, победоносного для русской армии сражения на реке Березина царские войска умудрились понести значительные потери пленными, сопоставимые с показателями аналогичных потерь в ходе Бородинской битвы.

Произошло это в момент оставления корпусом «адмирала-генерала» П.В. Чичагова города Борисова, когда в результате стремительной атаки войск маршала Николя Удино русские полки, понеся потери примерно в 600 чел. убитыми, оставили свой наспех укреплённый лагерь, бросив обоз. В результате плохо реализованная попытка трёхстороннего окружения главных сил Наполеона сорвалась, и французы вырвались из ловушки.

Генерал Александр Ланжерон, один из командиров русской Дунайской армии, сообщает: «…К сожалению, мы понесли необычайно высокие потери. Наши раненые и больные были оставлены с госпитальными вещами, и все они погибли…». Т.е. из этих слов француза-роялиста становится понятно, что его бывшие соотечественники и их союзники, по-видимому, обезумевшие от голода и мороза, отметились здесь даже убийством раненых в госпитальных палатках, чего до этого не случалось пожалуй за всю историю наполеоновских войн (исключая разве войну в Испании).

И как ни странно или наоборот - вполне ожидаемо, но снова тут "отметились" поляки, казалось бы, братский славянский народ. Крупный отряд польских пехотинцев под командованием генерала Яна Домбровского сначала оборонял Борисов от русской пехотной дивизии, а потом, будучи отброшен, сыграл важную роль в контратаке и повторном взятии этого города вместе с подошедшими полками маршала Удино, и, видимо, не без их участия совершилось убийство русских раненых в захваченном госпитальном обозе и части пленных.

По словам британского генерала Роберта Вильсона, прикомандированного к штаб-квартире М.И. Кутузова, в результате неумелых действий командования тогда в плен попало 700 русских пеших егерей. По оценке французского генерала Армана де Коленкура, всего в ходе битвы на Березине в плен французскими войсками было захвачено более 1500 русских, т.е. весьма значительное число, превзошедшее показатель Бородинской битвы. И, по-видимому, часть из них (вероятно те, кто был захвачен ранеными в обозе) была убита на месте находившимися в исступлённом состоянии французами, а часть была уведена вместе с отходящими остатками «Великой армии» в Польшу, и, видимо, в основном погибла в пути от голода, мороза и зверств конвоиров.


Переход наполеоновских войск через Березину. С рисунка очевидца.


Генрих-Август фон Фосслер, лейтенант из состава баден-вюртенбергского контингента, действовавшего в качестве союзников Наполеона, свидетельствует: «… Отряд примерно из 2000 русских пехотинцев, пленённых в битве при переходе через Березину [скорее всё-таки в этом отряде были не только пленённые в этой битве, но и захваченные ранее], и идущий вместе с нашей армией по направлению к Вильно, испытал подобную, если не более страшную, участь. Лишь горстка из них достигла пункта назначения. Большинство замёрзло ночью на биваках, и многие из оставшихся, неспособные держаться на ногах из-за изнурения и обморожения, были застрелены своими охранниками и оставлены лежать на обочине дороги...».

Маркиз Амедей де Пасторе, обер-офицер наполеоновской армии, бывший недолгое время генерал-губернатором Витебска, сообщает: «…Я сам видел, как русские пленники доходили до последних крайностей под влиянием душераздирающего голода, который одолевал их, потому что съестных припасов не было даже для наших собственных солдат…».

Итак, хотя русская императорская армия понесла в ходе русско-французской войны 1812 года гораздо меньшие потери пленными, чем наполеоновские войска (по приблизительным оценкам менее 50.000 против 220.000), но число их оказалось всё же довольно большим, а их судьба оказалась крайне трагичной. Большинство из них не только не получило принятого тогда между воюющими сторонами человеколюбивого обращения, но напротив – или было убито прямым образом конвоировавшими их лицами, или было поставлено в такие обстоятельства и условия содержания, которые привели к их массовой гибели.

И именно в этом, к нашему сожалению, заключается одна из особенностей Отечественной войны 1812 года, в отличии от войн, которые вели Франция и Россия на территории Европы между собой - как до этого в 1790-е и 1805-1809 гг., так даже и после этого в 1813-1815 гг., в ходе которых отношение к пленным с обеих сторон было (за редкими исключениями) намного более гуманным.
Автор: Михаил Матюгин (e-mail: Mihail.Matugin@yandex.ru)
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх