«Здравствуйте, дорогие мои папа, мама и Тасенька. Сообщаю, что на фронте мне пришлось быть всего немного более месяца. В наступлении прошли уже более 100 километров. 13 марта я одним своим танком занял большое село Явкино (1167 дворов на карте 1930 года). В ночь на 15 марта немцы пошли в атаку, заняли село. Благодаря ночи мой танк упал в противотанковый ров. Остались вдвоём с радистом. Решили погибнуть при крайнем случае, но в плен не идти. Немцы два-три раза подходили к танку, но пока не открыли. Живу, может быть, последние минуты. Вот коротко всё о себе. Не волнуйтесь за меня. На то есть война. Желаю вам дальнейшей счастливой жизни. Последняя просьба к вам: сообщите в Ижевск всем ребятам о моей смерти. Ну вот, всё, кончаю. До свидания навеки. Ваш сын Вадим Сивков. 15 марта 1944 года, 7 часов утра».

Вот такое письмо пришло в марте 1944 года в город Сарапул, Александру Архиповичу и Марии Ефимовне Сивковым. И если у нас, читающих через годы весточку незнакомого человека, по спине пробегает холодок, что же было с родителями танкиста? В последние минуты своей жизни парень нашёл силы ласково обратиться к ним, постараться успокоить. Такое ощущение, что написано не в танке, а в тихом кабинете. Ни слова горечи, отчаяния, обиды на судьбу — ничего! «На то есть война...»

Эти строки раскрывают своего автора так, как, бывало, вся жизнь иного человека не раскроет. А теперь добавим ещё факты.
Вадим появился на свет в 1925 году в городе Усолье (это Пермский край). Он — средний сын. Сегодня для таких детей есть бездушно-современный термин: ребёнок-сэндвич. Ему, как правило, родители уделяют меньше времени: старший, мол, заявляет о себе сам, а за младшим надобен постоянный присмотр. Вот средний и остаётся сам себе головой.

Может, сейчас во многих семьях это действительно так, только Вадим Сивков не был сэндвичем и за такое сравнение наверняка бы, прошу прощения, врезал по физиономии. Он рос молодым и крепким, опора родителям, подмога старшему брату Жене, защита сестре Тамаре. Глава семейства был человеком военным, а потому Сивковы несколько раз переезжали. Сначала — в Ижевск, потом — в Сарапул. Вадим везде быстро находил друзей. Занимался спортом, по утрам наматывал километры, с ранней весны и до поздней осени купался, увлекался фотографией, отлично стрелял, играл в шахматы. Учился тоже хорошо, в классе его любили. Вадим ненавидел ложь. И если считал что-то неверным, не мог молчать. Бывало, дело доходило до драки. Бывало, таскали к директору — здесь больше за выступления в стенной газете. Кстати, рассказчиком мальчишка тоже был отменным. Чуть не каждую перемену его окружали ребята и расспрашивали. О чём? Да обо всём, что волнует мальчишеское сердце. Пожалуй, больше всего — об охоте. Вадим увлёкся этим делом ещё с малых лет, хорошо знал птицу и мелкого зверя и умел многое.

Началась война. А Вадиму всего шестнадцать. Какой из него солдат? Мальчишка просился на фронт, однажды даже убежал — вернули с поезда. Он собирал газетные вырезки — сводки с фронта. Жадно слушал сообщения. И всё казалось: наши отступают потому, что он, Вадим, им не помогает пока.
Однажды принёс газетную публикацию о одном украинском селе. Фашисты за волосы вытащили из дома женщину, жену командира партизанского отряда. Вместе с сыновьями вытащили, а их семеро было. Выстроили мальчишек напротив матери, велели ей рассказать, где прячется отряд. Она отказалась. И через несколько минут увидела своих сыночков уже без голов — отрубили... Женщина сошла с ума.

«Мама! - говорил Вадим. - И как я могу оставаться дома, когда вокруг творится такое? Мне надо, надо ехать! Я помогу нашим. Я не отпустите — убегу сам!»
И тогда отец, уступив, направил сына в Казань, в танковое училище. Так Вадим и попал на фронт — в 212-й отдельный танковый полк - уже младшим лейтенантом.

...В ночь с 13 на 14 марта 1943 года танк Сивкова (он имел номер 17), следуя по маршруту полка, оказался перед украинским селом Явкино (танк немного отстал из-за технических неисправностей). Село большое — в своём прощальном письме Вадим даже указал количество дворов. Фашисты зверствовали здесь почти три года — с перерывами. Многих детей и подростков угнали в Германию — были те, кому удалось убежать и спрятаться в лесу, но на их поиски отправили отряд с собаками. Нашли всех, вернули в село, собрали жителей и стали избивать беглецов до смерти. Повторю, много домов было в селе — и каждый, каждый ограбили! Теперь, в марте 1943-го, враг окончательно отступал. И отступая, остановился в Явкино.

А в три часа утра на предельной скорости в село ворвался танк №17. Он маневрировал, стрелял, казалось, началась крупная атака. Большой урон нанёс гитлеровцам один-единственный танк: уничтожил более двухсот человек, раздавил до сотни повозок и около семидесяти машин. Паника, фашисты бегут. Уже к полудню село было очищено. Танкисты по праву могли гордиться: они сделали большое дело. Оставалось ждать своих. Но гитлеровцы подтянули к Явкино силы и ранним утром нанесли контрудар. Танк снова вступил в бой, но, маневрируя ночью, угодил в ров.

Фашисты окружили танк и предложили экипажу сдаться. Сивков открыл крышку люка. Но вместо того, чтобы сдаться, бросил связку гранат, крикнул: «Комсомольцы не сдаются!» - и моментально скрылся. Положение у наших бойцов было безвыходное, и они это, конечно, знали. Но дрались, пока не закончились боеприпасы. С Вадимом был радист Пётр Крестьянинов (он из Кировской области). Улучшив минутку, он выскочил из танка и побежал, разбрасывая какие-то бумажки. Фашисты застрелили Петра, а тело искололи штыками (как выяснилось, на этих бумажках были фамилии танкистов, комсомольцы хотели передать хоть какую-то весточку о себе). Вадим остался один. И вскоре раздался взрыв...

Конечно, возникает вопрос: в танке-то изначально было пятеро, где остальные? Я нашла воспоминания селян, в которых есть строки о том, что несколько наших танкистов выскочили и смогли скрыться. Есть документальная книга М.А.Рыловой-Соколовской, там — цитаты из писем одного из членов экипажа, однако из них непонятно окончательно, спасались ли танкисты, отправились ли за помощью или выполняли какую-то другую задачу.
Факт остаётся фактом: в танке №17 осталось двое, и оба комсомольца приняли смертный бой.

Может, среди читателей найдутся те, кто скажет: мол, написали на бумажках свои имена, чтобы подвиг увековечить. Нет, не за тем танкисты это сделали. Они хотели сообщить людям, что до конца выполнили свой долг перед Родиной и нами, живущими под мирным небом.