В комментариях к моим статьям содержится справедливый упрек в том, что я не уделяю достаточного внимания экономической стороне проблемы. Соглашаясь, все-таки считаю, что в истории определяющим фактором является сильная личность, наделенная всей полнотой власти в государстве.

Историю творят не смены экономических формаций, а деятели, которых, следуя терминологии Льва Гумилева, можно назвать пассионариями. Саргон Великий, Хаммурапи, Рамсес XII, Александр Македонский, Цинь Шихуанди, Карл Великий, Чингисхан, Петр I, Наполеон... Именно они, выражаясь языком Маркса, являются локомотивами истории. Их реформы не всегда были обусловлены социально-экономическими причинами, а порою осуществлялись вопреки им. То же самое касается и завоевательных войн. Экономический фактор не всегда играл главенствующую роль при их проведении, скорее честолюбие властителей. Но известны и обратные примеры, когда масштаб возглавляющей державу личности не соответствует проблемам, перед ней стоящим. Дарий III, Ала ад-Дин Мухаммед II, Ду-цзун, Колчак, Рыдз-Смиглы, Горбачев правили в ситуации хоть и тяжелой, но не патовой.

Эти деятели были не лишены талантов. У них в подчинении находились отлаженный госаппарат и боеспособные вооруженные силы. Впрочем, в отношении механизмов исполнительной власти Верховный правитель Белой России Александр Васильевич Колчак составлял как раз исключение. Однако и его борьба с большевизмом – а у красных госаппарат тоже был не идеален, зато хватало харизматичных, готовых на все ради победы деятелей – отнюдь не была обречена на поражение. Хотя с первого же дня своего правления, 18 ноября 1918 года, Колчак оказался в сложнейшей внутриполитической ситуации, в одночасье превратив из союзников во врагов весьма популярную среди народных масс Сибири и Дальнего Востока партию социал-революционеров.

Монархист и мистик

Не буду пересказывать хорошо известную биографию Александра Васильевича, остановлюсь на некоторых гранях его личности и рассмотрю ряд мифов, с ним связанных.

“ Как большинство русских флотских офицеров, он с большой симпатией относился к Великобритании, в которой имперские идеи уживались с парламентаризмом и партийностью ”

Среди части верующих Колчак воспринимается едва ли не как крестоносец, благословенный на борьбу с большевиками патриархом Тихоном. Однако это не совсем так. По поводу крестоносца – этот образ не вяжется с личностью адмирала, начиная с первого его визита в революционный Петроград к старейшему лидеру русских марксистов Плеханову. Георгий Валентинович вспоминал об этом не без иронии: «Сегодня был у меня Колчак. Он мне очень понравился. Видно, что в своей области молодец. Храбр, энергичен, не глуп. В первые же дни революции стал на ее сторону и сумел сохранить порядок в Черноморском флоте и поладить с матросами. Но в политике он, видимо, совсем неповинен. Прямо в смущение привел меня своей развязной беззаботностью. Вошел бодро, по-военному и вдруг говорит: «Счел долгом представиться Вам как старейшему представителю партии социалистов-революционеров». Войдите в мое положение! Это я-то социалист-революционер! Я попробовал внести поправку: «Благодарю, очень рад. Но позвольте Вам заметить...» Однако Колчак, не умолкая, отчеканил: «...представителю социалистов-революционеров. Я моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте среди матросов есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чем разница – не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они патриоты. Социал-демократы же не любят Отечества и, кроме того, среди них очень много жидов...» Я впал в полное недоумение после такого приветствия и с самою любезною кротостью постарался вывести своего собеседника из заблуждения. Сказал ему, что я не только не социалист-революционер, но даже известен как противник этой партии, сломавший немало копий в идейной борьбе с нею... Сказал, что принадлежу именно к нелюбимой им социал-демократии и, несмотря на это, не жид, а русский дворянин и очень люблю Отечество!». Колчак нисколько не смутился. Посмотрел на меня с любопытством, пробормотал что-то вроде ну это не важно и начал рассказывать живо, интересно и умно о Черноморском флоте, об его состоянии и боевых задачах. Очень хорошо рассказывал. Наверное, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике...»

Историк Петр Мультатули упрекает адмирала в цинизме. Не могу согласиться с коллегой. Хотя бы потому, что цинизм в представленном отрывке проявлен скорее со стороны собеседника Колчака, именующего себя русским дворянином. Подлинный марксист и такой же по состоянию души дворянин – понятия в принципе несовместимые. Эталоном русского дворянина я бы назвал, скажем, Врангеля, жизненным кредо которого были такие понятия, как честь, долг, Родина. И есть ли что у него общее с Плехановым, ратовавшим за разрушение российской государственности? Разве что оба учились в Санкт-Петербургском горном институте, который Плеханов, правда, не окончил.

Но сам факт визита адмирала к лидеру марксистов о многом говорит. Зачем он именно к нему явился-то? Ведь на допросе в 1920-м Александр Васильевич называл себя монархистом. Что ж, будем разбираться.

Фото: medalirus.ru

Начнем с образования, играющего важную роль на жизненном пути человека и закладывающего определенный стереотип поведения, формируя круг общения, индивидуальность. Колчак окончил Петербургскую классическую гимназию и Морской кадетский корпус. Один, на мой взгляд, очень важный штрих к портрету будущего адмирала: он завершил учебу вторым, хотя мог быть и первым среди выпускников, однако добровольно отказался от первенства в пользу своего товарища, поскольку последнего считал способнее себя.

Молодой гардемарин поступил как дворянин, рыцарь и представитель старой, уходящей уже России. Замечу, что на рубеже XIX–XX веков офицерство Военно-морского флота в отличие от армейского все еще представляло наряду с гвардией довольно замкнутую касту. Осколок старой России с рыцарскими понятиями о чести, которым и следовал Колчак. Вроде бы надо добавить – пришедшими к нам из Западной Европы, но опять же не буду спешить, ибо идеалом для Александра Васильевича был отнюдь не Старый Свет или, если говорить точнее, не только он. По отзывам товарищей и сослуживцев молодого офицера, тот всерьез увлекался индийской и китайской философией.

Этому не надо удивляться и в этом увлечении Александра Васильевича первый шаг к пониманию синкретизма его взглядов и смешения в них искреннего монархизма с визитом к лидеру марксистов. На рубеже столетий во многом под влиянием Блаватской в образованно аристократических кругах царила мода на восточную мистику. Кто только не отдавал дань этому увлечению, например Николай Гумилев. Сам Колчак, опять же по отзыву современников, был склонен к мистике и некоторой экзальтации. Впрочем, буддистом Александр Васильевич, слава богу, не стал. А вот экзальтация, повышенная нервность были присуща адмиралу, и о них мы еще будем говорить. Пока же перенесемся в 1904 год, ознаменованный залпами Русско-японской войны.

Стоит ли говорить о том, что Колчак, равно как и его будущие соратники по Белой борьбе Деникин, Врангель и Краснов, добровольцем отправился на фронт – в Порт-Артур. Замечу, что в действующую армию Александр Васильевич прибыл больным – в результате полярных экспедиций он заработал суставной ревматизм. За Порт-Артур был награжден золотым оружием с надписью «За храбрость». Японские самураи, ценившие доблесть врага, оставили плененному Колчаку оружие, а потом, не дожидаясь окончания боевых действий, предоставили ему свободу.

В Петербурге будущего адмирала после тщательного медицинского осмотра признали инвалидом. Но мог ли он находиться в стороне от надвигавшейся войны с Германией – вопрос риторический. Сам Колчак позже вспоминал: «Эту войну я не только предвидел, но и желал как единственное средство решения германо-славянского вопроса, получившего в этот период большую остроту благодаря балканским событиям».

Никаких вопросов, равно как взаимных территориальных претензий между Германией и Россией, не имелось. Столкновение двух великих сухопутных держав было выгодно только столпам талассократии – Великобритании и США. И Франции, конечно, панически боявшейся Второго рейха и сделавшей все, чтобы втянуть Россию в пагубную войну.

В Париже и Лондоне в свое время потратили много сил и энергии, чтобы расстроить союз трех императоров и даже в далекой перспективе не допустить рождения альянса Германии, России и Японии. Те, кто стоял у истоков Первой мировой, прекрасно понимали, что подобный альянс навсегда оставит США второстепенной державой, а Великобританию и Францию сделает таковыми. Увы, не понимал этого Колчак, равно как и тысячи честных, храбрых, но недальновидных русских и германских офицеров, в течение трех лет убивавших друг друга на радость тем, кто, оставшись в тени, развязал войну и получил за нее дивиденды.

Что касается приведенной цитаты, то в ней содержится ответ на вопрос, почему он поддержал Временное правительство, а заодно, вряд ли взяв на себя труд разобраться, входит ли в него старейший марксист, явился к Плеханову. Главное для Колчака заключалось в декларируемой новой властью готовности продолжать войну до победного конца. Адмирал был плоть от плоти дворянином петровской империи. И когда он на допросе называл себя монархистом, то говорил правду. В признании легитимности Временного правительства здесь нет противоречия. Александр Васильевич был монархистом в метафизическом, если угодно, смысле. Слава русского оружия, военное величие России, мечты об освобождении Второго Рима – Константинополя от мусульман… Все это мыслилось как осуществление имперских и даже мессианских идей.

Война, с точки зрения адмирала, очищает человека, уничтожая господствующего над миром зверя. Она приобретает религиозный смысл, представляя собой высшую справедливость, стоящую даже выше личной жизни. Здесь нет места маленькому человеку, какому-нибудь Акакию Акакиевичу. Его страдания не интересуют Колчака. Он весь в рыцарском понимании войны, а рыцари, как известно, мало задумывались над участью простолюдинов.

Это первая причина личной трагедии Колчака и неудачи возглавленного им дела: незнание собственного народа и нежелание понять его нужды. Народ-то был против войны, он не понимал ее смысла.

Поэтому адмирал не мог, возглавив Белое дело, искренне апеллировать к православной системе ценностей. Ему было ближе западноевропейское понимание христианства, присущее средневековым рыцарям. Для пояснения своей мысли сделаю отступление в виде экскурса на страницы истории Западной Европы. Проповедовавшие там Спасителя миссионеры в V–VII столетиях столкнулись с непростой задачей. С одной стороны, христианство, представляющее собой религию любви и мира, с другой – германские племена, для которых война была образом жизни, естественным состоянием. Миссионеры быстро убедились в том, что их проповедь Христа может быть успешной только в том случае, если они будут говорить о Нем, как о Боге военной победы. И тогда Западная церковь благословила и освятила оружие и его носителя, благословила справедливую – в ее понимании, разумеется, – войну, вспомним Крестовые походы. Это и привело к рождению христиан, чьей профессией была война, – рыцарей, о чем блестяще написал итальянский историк Франко Кардини в книге «Истоки средневекового рыцарства».

Солдат империи

Определенный кодекс чести, ореол романтизма оказался весьма привлекательным и для офицеров европеизированной Петром I русской армии. Правда, образ рыцаря – защитника веры со временем в Европе и у нас трансформировался в образ солдата империи. Это было присуще и вождям Белого движения. Пускай они не были монархистами, но выступали не под лозунгом возрождения святой Руси, а сражались за единую и неделимую Россию – идею сугубо имперскую не в формально-правовом, а в метафизическом смысле. Именно империю имел в виду Колчак, когда, будучи командующим Черноморским флотом, выступал перед матросами в Севастополе – происходило это уже после крушения монархии. О чем была его речь? О преданности Родине и революции, о необходимости сражаться с немцами до победы.

Революция – дело временное, отбушует и пройдет. Была ведь она и во Франции и закончилась провозглашением империи Наполеоном. Не так ли думал в те мартовские дни 1917-го Александр Васильевич? Напомню, что, как и вообще большинство русских флотских офицеров, он с большой симпатией относился к Великобритании, в которой имперские идеи уживались с парламентаризмом и партийностью.

Разумеется, с подобными взглядами адмирал не мог принять большевистский переворот и уж тем более Брестский мир. И потому следующий его шаг был не столько логичен, сколько неизбежен: он предложил свои услуги британцам, в их армии, по его собственным словам, он готов был сражаться даже простым солдатом. И вот тут перед нами уже даже не только рыцарское понимание войны, но и самурайское. Я не преувеличиваю. Как известно, в скором времени Колчак оказался в Стране восходящего солнца, где всячески избегал общения с соотечественниками. Почему? А потому, что они бежали от революции и главное – от войны, участвовать в которой адмирал так стремился. В беженцах Александр Васильевич видел шкурников, из-за которых, как он считал, погибла Российская империя. И подобно самураям адмирал после воцарения большевизма в России стал искать своего господина, которому готов был вручить меч и жизнь.

В Японии Колчак проводил время в самых отдаленных кварталах Токио. Что он там искал? Старинный клинок, сделанный в XII веке фамилией Майошин. В одном из писем Анне Тимиревой адмирал писал: «Каждый уважающий себя самурай, когда приходилось прибегнуть к харакири, проделывал эту операцию с инструментом работы Майошин. Клинки Майошин действительно сама поэзия. Они изумительно уравновешены и как-то подходят к руке… Перед моими глазами прошли десятки великолепных старых клинков, и надо было сделать большое усилие, чтобы удержаться от покупки, но я купил клинок Майошин и никакой другой…»

Именно поэтому духовно Колчак был близок самураям. Как и западноевропейскому рыцарству, самураям свойственно сакральное отношение к оружию. Присущая им личная скромность была неотъемлемой частью и адмирала. Само слово «самурай» означает служить. Колчак и желал служить России как сакральной имперской идее, как самурай служит своему господину и не стремится ни к какой власти. Он отнюдь не собирался властвовать после победы над большевизмом. Войскам, желавшим видеть того, за кого они сражаются, он как-то ответил: «Вы сражаетесь не за меня, а за Родину, а я такой же солдат, как и вы». Вот только понимание Родины у солдат и у адмирала было диаметрально противоположным. Для простых крестьян, надевших шинели, Родина не простиралась дальше их деревень, идея единой и неделимой не могла зажечь их сердца.

Крах идеалиста

Вторая причина неудачи Колчака заключается в том, что ему не удалось окружить себя дельными министрами и военачальниками – беда всех идеалистов у власти. В этом и его личная трагедия, и беда всего Белого движения. Мне могут возразить: все талантливые военачальники белых: Алексеев, Врангель, Дроздовский, Марков, Туркул, Май-Маевский сражались на юге России. Это так, но и в распоряжении Колчака был способный генерал, занимавший должность управляющего военным министерством в его правительстве, – генерал-лейтенант барон Алексей Павлович Будберг. Должность вроде бы значимая, но по сути он был отстранен от планирования операций. Имея возможность наблюдать Верховного правителя со стороны, оставил яркие впечатления: «Несчастный, слепой, безвольный адмирал, жаждущий добра и подвига и изображающей куклу власти, которой распоряжается вся эта компания...Сколько хорошего можно сделать из этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца, если бы слабой волей руководил кто-нибудь сильный и талантливый и руководил так же искренно и идейно, как искренен и предан идее служения России сам Адмирал».

Как и любые мемуары, размышления Будберга пристрастны, но и спорить с ним трудно. Неумение Колчака разбираться в людях проявилось, например, в том, что планированием операций у него занимался генерал-майор Дмитрий Лебедев, не имевший для этого ни опыта, ни таланта. Ему не было и сорока, генеральские погоны он получил уже будучи участником Белого движения, в Императорской армии дослужившись только до чина штаб-офицера. Почему этого выскочку Колчак предпочел опытному и талантливому Будбергу, кстати, ставшему генерал-лейтенантом еще в царской России и встретившему 1917-й командиром армейского корпуса? Полагаю, сам Алексей Павлович ответил на этот вопрос в приведенной цитате.

Думается, Колчак так и не понял до конца масштаб проблем, вставших перед ним как перед Верховным правителем, и только на грани катастрофы ощутил всю тяжесть свалившейся на его плечи ноши. Будберг правильно заметил: адмирал был идеалистом, а они всегда живут в мире иллюзий и окружают себя не теми, кто способен не только сказать горькую правду, но и предложить рецепт выздоровления, а теми, кто поддерживает иллюзии.

Вспомним трагическую судьбу монарха-идеалиста Павла I, рыцаря на троне, о котором Антон Керсновский написал (цитирую по памяти): «Он не понял, что на дворе был не XII, а в XVIII век. И Россия не была Иерусалимским королевством». Эти же слова можно адресовать и Александру Васильевичу Колчаку, так до конца и не сумевшему понять грандиозность и трагизм произошедших в России событий.