На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

БАЗА 211- ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ

74 290 подписчиков

Свежие комментарии

  • Z Muliphein
    У меня муж плохо ходит и почти ничего не видит. Инвалид. Но 80 кг веса. Я вешу 58 кг. Я не представляю, какой рюкзак ...ЕСЛИ ПОПАЛ ПОД ОБ...
  • Владимир Петров
    Человек  - легенда,даже не верится ,что один человек совершил столько подвигов и на военном поприще и на гражданском...Ученый, трижды не...

Полиция. «Садиться без чинов!»

 
Андрей КОКОРЕВ, Владимир РУГА
 

 

 

Полицейская деятельность государства, как известно, имеет своей задачей, с одной стороны, предупреждение и пресечение действий, нарушающих существующее благосостояние, а с другой – содействие к дальнейшему развитию народного блага.

«Исторический очерк образования и развития полицейских учреждений в России».

- Болван! Скотина! Дубина стоеросовая! Чтобы руки твои загребущие у тебя еще в детстве отсохли... Помощник пристава запнулся, безуспешно подыскивая ругательства пообиднее. Молодой широкоплечий городовой, которого столь яростно распекал полицейский офицер, замер по стойке «смирно», боясь шелохнуться. По его лицу катились крупные капли пота, а губы беззвучно шевелились в тщетной попытке произнести слова оправдания:

– Виноват, ваше благородие! Лукавый попутал... Сам не ведаю, как это случилось. Кто же знал, что этот черт, хозяин квартиры, заметит, да еще шум поднимет...

«Господи, бывают же на свете такие дураки! – подумал помощник пристава, сжимая кулаки в бессильном отчаянии. – Украсть во время обыска копилку! И с чем?! С горсткой медяков – ровным счетом двадцать три копейки, будь они неладны... Хотел, видите ли, этой «свинкой» сынишку порадовать... А что тем самым он всей Мещанской части свинью подложил, даже не подумал. Ему-то ничего – пойдет под суд, и вся недолга, а нас теперь проверками замучают. Не успеешь оглянуться, всплывут грешки уже не копеечные, и окажешься на одной доске с генералом Рейнботом».

Уныние, охватившее полицейского офицера, легко можно понять. Как и всякая государственная структура, Московская городская полиция функционировала, опираясь на сложившуюся систему писаных и неписаных правил. Первые составляли тот самый Закон, которому полицейские служили, как говорится, «по определению». Вторые – давали им возможность строить взаимоотношения с жителями города на реальной основе. Суть этих отношений сводилась к тривиальной философии: «Мы денно и нощно охраняем ваш покой. За нашу тяжелую службу казна платит мало, а жизнь все дорожает. Так что извольте облечь вашу благодарность в денежные знаки разного достоинства – соответственно с вашими доходами». Но чтобы такая система существовала без сбоев, требуется придерживаться простого правила: внешне все должно быть шито-крыто, потому что любой скандал приводит в действие законы писаные. И уж совсем плохо, если скандалы начинают следовать один за другим, причем каждый новый еще больше подливает масла в огонь.

Как ни странно, но кража грошовой копилки, совершенная в июле 1910 года городовым Кондратием Букиным, относилась именно к такого рода событиям. И начальство гневалось неспроста – для него в тот момент каждый проступок полицейского был что нож острый в спину. А все потому, что многие неблаговидные деяния сотрудников московской полиции стали достоянием гласности, и не прощелыга Хлестаков, а самый настоящий, облеченный всеми полномочиями ревизор – сенатор Гарин – предлагал им «садиться без чинов»... на скамью подсудимых. С этим предметом интерьера зала окружного суда либо уже познакомились, либо только собирались познакомиться многие служащие полиции – от околоточного надзирателя Абинякова до самого градоначальника – генерал-майора Рейнбота.

Но прежде чем углубиться в подробности этих событий, думаем, нелишне будет пояснить читателю, кто же были такие городовые, околоточные надзиратели, приставы вкупе с полицмейстерами и градоначальниками. А главное – какую роль играла полиция в жизни Москвы начала прошлого столетия...

Возглавлял московских блюстителей порядка обер-полицмейстер (с 1 января 1905 года – градоначальник*), непосредственно подчинявшийся генерал-губернатору. Отделения находились под управлением полицмейстеров, которые контролировали деятельность подчиненных им участковых приставов. Приставы, опираясь на помощников (старших и младших), а также на служащих канцелярии, отвечали за «благочиние» на вверенных им участках. Околотки находились под началом околоточных надзирателей. На самой низшей ступени административно-полицейской лестницы находились городовые.

«Между прочим, – делился воспоминаниями писатель Н.Д. Телешов, – наименование этих полицейских «городовых» москвичи шутливо относили к нечистой силе, считая, что в лесу есть леший, в воде – водяной, в доме – домовой, а в городе – городовой»...

Городовые

 

Не всякий видный собой мужчина мог облачиться в форму и заступить на пост. В основном в городовые принимали уволенных в запас солдат и унтер-офицеров – физически крепких, умевших читать и писать по-русски. Последнее обстоятельство в то время имело большое значение, так как 60–70 процентов рядового состава армии были неграмотными. В 1913 году, готовя реформу полиции, МВД подтвердило это требование: городовой, который не может написать протокол, – явление абсурдное – иначе как же он тогда сможет выполнять свои служебные обязанности? Среди претендентов предпочтение оказывалось женатым – они лучше относились к исполнению своих обязанностей.

Зачисленных на службу записывали в полицейский резерв, где из них готовили полноценных городовых. Чтобы во всеоружии заступить на пост, кандидаты должны были к концу обучения ответить без запинки на любой из почти восьмидесяти вопросов, связанных с полицейским делом. Часть из них не вызывала трудностей у вчерашнего солдата: например, состав российского императорского дома или «что называется постом?» ему приходилось вызубривать в армии на «уроках словесности». Достаточно просты были вопросы об «особах первых 4-х классов» – военных и штатских генералах (их следовало приветствовать, «встав во фронт») или что такое присутственные места.

Еще следовало твердо знать, «что каждому городовому необходимо, чтобы оправдать свое назначение» и что ему воспрещается на посту; что делать, услышав продолжительный свисток, и в каких случаях можно бесплатно взять извозчика. Порядок зажигания фонарей и езды по улицам, ремонта домов и вывоза нечистот, «забора нищих» и перевозки мяса, правила наблюдения за порядком на улице, за газетчиками и разносчиками, за питейными заведениями и публичными домами – это и еще многое другое городовой был обязан держать в голове. Его учили, как действовать на пожаре и при наводнении, «если заметит человека, выходящего из какого-нибудь дома с узлом в ночное время», «если в квартире кто-либо повесится», «если на посту его появится бешеная собака и кому-нибудь причинит покусы».

В 1900 году инструкция городовым насчитывала 96 параграфов. Она начиналась с того, что обязывала городового «вести себя всегда прилично своему званию» и строго запрещала ему «входить в форме без служебной надобности в питейные и трактирные заведения», а также «принимать от обывателей какие бы то ни было подарки деньгами или вещами». Завершался руководящий документ предписанием «не допускать постилки соломы у домов, где есть больные, без разрешения и наблюдать за смачиванием ее».

Молодого городового не допускали к несению службы, если он плохо владел приемами японской системы самозащиты джиу-джитсу. На экзамене ему приходилось скручивать «преступников», наносивших удары кулаком, нападавших с палкой, ножом, револьвером, а также демонстрировать умение в одиночку поднимать пьяного с земли. Хороший уровень подготовки московских полицейских к рукопашному бою засвидетельствовали, в частности, их коллеги из Японии, как-то навестившие первопрестольную. Городовые оказались настолько неучтивы, что ни одному из гостей не дали возможности торжествовать победу...

В начале ХХ века за службу в резерве рядовому полицейскому полагалось жалования 150 рублей в год, а жилье предоставлялось «натурой» – в казарме.

Городовой, которого «в связи с открывшейся вакансией» переводили в состав полицейской стражи (их на Москву приходилось 1400 человек), получал уже 240 рублей. После семи лет безупречной службы его жалованье повышалось на 30 % от годового оклада, а еще через пять – на 50. Жильем ему служила «общая казенная квартира» – та же казарма – в пределах участка, где он служил. Со временем наем подходящих помещений для устройства казарм превратился в неразрешимую задачу, поэтому городовым стали выдавать «квартирные» деньги. Обычно их хватало на оплату квартиры только на окраинах города, что порождало новую проблему: рядовые полицейские, вопреки требованиям начальства, вынуждены были селиться вдали от места службы...

Служба у городовых была далеко не сахар. На посту им приходилось стоять в три смены по шесть часов. Если требовалось отлучиться, постовой должен был вызвать двух дворников: одного оставить вместо себя, а другого послать в участок с объяснением причины оставления поста. Да и обязанностей, как уже упоминалось, у городового было великое множество. А заступив на пост, он, ко всему прочему, был обязан твердо знать или, по крайней мере, иметь под рукой занесенные «в памятную книгу»:

«1) Находящиеся под надзором его поста улицы, площади, мосты, сады, церкви, казенные, общественные и частные здания и фамилии домовладельцев.

 

 

2) Местонахождение ближайших пожарных кранов и сигналов, почтовых ящиков и кружек для пожертвований.

3) Ближайшие от своего поста: больницу, аптеку, родильный приют и телефон, которым в случае надобностей могли бы воспользоваться чины полиции.

4) Адреса живущих поблизости от его поста врачей и повивальных бабок.

5) Местонахождение камер Прокурора Окр[ужного] Суда, Участкового Мирового Судьи и Судебного Следователя.

6) Местожительство проживающих вблизи его поста высокопоставленных лиц»…

Городовые, желавшие продвижения по службе и отвечавшие требованиям начальства – «служившие в военной или гражданской службе, не моложе 21 и не старше 40 лет; хорошо грамотные, развитые и видной наружности», – могли стать околоточными надзирателями. По мере открытия вакансий их зачисляли в резерв так называемыми «сверхштатными», с жалованьем 20 рублей в месяц, но «на всем своем содержании». После обучения в специальной полицейской школе и сдачи экзамена происходил перевод в штат либо того же полицейского резерва, либо в участки. В последнем случае под началом этого полицейского чина оказывался околоток (определенное количество домовладений) и несколько городовых.

Околоточные

 

Околоточный надзиратель, хотя и относился к младшим полицейским служителям, но был уже фигурой – пусть невеликий, а все-таки начальник. Жалованья ему полагалось в два с лишним раза больше, чем городовому**. А главное – околоточный надзиратель, пока служил в полиции, получал права чиновника XIV класса, даже если не имел классного чина. В Российской империи, где «каждый сверчок должен знать свой шесток», это означало значительное повышение личного статуса, приобщение к корпорации всесильного русского чиновничества. Форма ему полагалась, «как у классных чинов», а к ней – «шашка драгунского образца с черным кавалерийским темляком на черной юфтевой портупее».

Уникальный характер должности околоточного надзирателя состоял в том, что он был главным и единственным передаточным звеном между государственной машиной и москвичами. «В случаях, когда полиции для исполнения возложенных на нее законами обязанностей, – гласила инструкция, – необходимо входить в непосредственные личные сношения с обывателями по месту их жительства, сношения эти делаются через околоточных надзирателей». В переводе с бюрократического языка это означало, что любая казенная бумага (например, судебная повестка), направленная в адрес жителя Москвы, вручалась лично околоточным надзирателем.

Но главная его обязанность заключалась в строгом надзоре за тем, чтобы жители околотка без малейших отступлений соблюдали правила и постановления «относительно общественного благоустройства и благочиний». Стоит заметить, что «Инструкция околоточным надзирателям Московской столичной полиции» представляла собой книгу в триста с лишком страниц, на которых убористым шрифтом были изложены все предписания московских властей. Одни только обязанности околоточного «по наблюдению за наружным порядком» насчитывали 15 пунктов, да еще девять «по надзору за народонаселением». И все они предписывали «досконально знать» о происходящем в околотке – от затеваемого в домах ремонта (только с разрешения властей) до появления незарегистрированных жильцов или женщин, тайно занимающихся сводничеством.

Некоторое представление о том, как это выглядело в реальности, дает рассказ самого околоточного надзирателя:

«Работы по горло. Работаешь и днем, и ночью, и утром, и вечером. И за тем наблюдай, и за этим. Домовладелец снега со двора не вывозит – околоточный виноват. У другого выгребные ямы не в порядке – опять же с нас взыскивают.

Там чей-то сенбернар ни с того ни с сего вскочил в сани и укусил барышню – снова околоточному работа. Производи, стало быть, дознание: чья собака, и не бешеная ли, и первый ли это случай нападения на прохожих? Здесь – понукай дворников, чтобы в гололедицу панели посыпали, да не солью, от которой, говорят, портятся калоши, а песком.

Видите ли, с утра маковой росинки во рту не было – некогда. Обойдешь свой околоток, спешишь на работу в участок. Из участка бы следовало домой забежать – никак невозможно. Разноси квартирантам вот эти повестки – сами видите, сколько их тут у меня: целый портфель.

– Да когда же вы успеете разнести все эти повестки?

– Сам не знаю. Придется до позднего вечера разносить...

– А потом на покой?

– Нет. Сегодня у меня ночное дежурство...»

Вызывать к себе на квартиру или в участковое правление нужных по делу лиц околоточному не разрешалось – приходилось самому бегать по разным адресам и оформлять бумаги на месте. Лишь в 1907 году градоначальник разрешил полицейским для служебных нужд пользоваться велосипедами («соблюдая при этом все установленные правила»). Вообще же околоточный был прикован инструкцией к своей территории, как каторжник цепью к веслу галеры: покидать ее он мог только с разрешения пристава. Каждый раз, выходя из квартиры, околоточный был обязан сообщать ближайшему городовому, куда направляется, чтобы в случае необходимости его удалось бы легко отыскать.

Верность служебному долгу требовала от околоточного надзирателя даже известного рода аскетизма. Один из параграфов инструкции указывал, что представители этой категории полицейских «при посещении публичных гуляний и садов не должны занимать мест за столиками среди публики, а равно проводить там время со своими знакомыми в качестве частных посетителей; им воспрещается посещать трактиры, рестораны и тому подобные заведения с целью препровождения времени, а разрешается заходить в них только лишь для исполнения обязанностей службы». Жениться околоточные надзиратели, так же как и городовые, могли только с разрешения градоначальника.

 

Энергичный, но нечистый на руку градоначальник Анатолий Анатольевич Рейнбот был уволен и предстал перед судом

Честно говоря, для нас так и осталось загадкой, кто из полицейских мог изо дня в день выполнять все требования упомянутой выше «Инструкции околоточным надзирателям». Либо он должен был быть неким «чудо-богатырем», не знающим ни сна, ни отдыха, либо... постоянно иметь упущения по службе, которые ему всеми доступными способами приходилось скрывать от начальства...

Приставы

 

Околоточные надзиратели подчинялись приставу. Ему они докладывали о результатах обходов, а также немедленно сообщали (в любое время дня и ночи – «можно по телефону») о случившихся происшествиях и замечаниях со стороны высшего начальства. Пристав отвечал за всю организацию полицейской службы на участке: расстановку постов, графики дежурств, проведение занятий с городовыми, первичный розыск по совершенным преступлениям, арест преступников, допрос их по горячим следам. В его обязанности входили надзор за поведением публики в общественных местах и «пресечение праздных разговоров о высоких особах».

На должность пристава мог быть назначен офицер, прослуживший в армии не менее трех лет, имевший образование не ниже четырех классов среднего учебного заведения (городского училища) или сдавший соответствующий экзамен. Согласно Табели о рангах, участковый пристав московской полиции относился к VII классу, что делало его равным армейскому подполковнику. В начале ХХ века жалованья ему полагалось 1400 рублей в год плюс 700 рублей «столовых». «Квартирной табелью» приставу отводилась квартира из шести комнат «общего квадратного содержания в 30 саженей при норме высоты 5 арш.»***

Однако, ежемесячно получая 175 рублей, пристав не мог отнести себя к «достаточному классу». Содержание семьи, сама жизнь в Москве с ее соблазнами, вращение в обществе требовали гораздо больших расходов. «Обращая внимание на состав и быт приставов и их помощников, – описывал генерал Рейнбот положение московских полицейских сенатору Гарину, – пришлось придти к заключению, что за редким исключением большим подспорьем им служат подарки от обывателей».

Градоначальник разделял такие подношения «на сделки с совестью и сделки с самолюбием». Первые имели явные признаки «лихоимства», поскольку налицо была причинно-следственная связь между получением мзды и действиями должностного лица. Во втором случае такой связи не было. С чисто юридической точки зрения «праздничные деньги», поднесенные офицеру полиции, взяткой не являлись, а считались начальством «глубоко укоренившимся в Москве злом», с которым волей-неволей приходилось мириться.

Интересно, что свежий взгляд на деятельность московских приставов приводил начальство к неожиданным выводам. Так, принимая дела, генерал Рейнбот получил от помощника градоначальника Будберга сведения о полицейских офицерах, возглавлявших участки, а спустя некоторое время внес в них свои коррективы:

«Из этой характеристики приведу несколько аттестаций: по мнению барона Будберга 1) пристав Арефьев – «опытен, обывателями любим, но не всегда достаточно распорядителен и энергичен», оценен 10 баллами. На самом же деле оказалось, что в нем выражены были особенно сильно «сделки с совестью», а любовь обывателей вероятно приобрел тем, что «брал» и шелком, и часами Омега, и мужскими статскими галстуками, и фруктами и чем угодно, что и было по жалобам неблагодарных обывателей удостоверено дознанием моего секретаря Яковлева; 2) пристав Воронец – «опытен, довольно распорядителен, добрый начальник», 9 баллов. Оказалось, что он продавал конфискованные револьверы, широко допуская «сделки с совестью», о чем даже меня уведомил Департамент полиции; 3) пристав Ползиков – «достаточно опытен и распорядителен». Оказалось, опытность выразилась в растрате жалованья ночных сторожей, а распорядительность – во многих указаниях на его «сделки с совестью»; 4) пристав Львович – «довольно опытен, распорядителен». Оказалось, что в его участке появились без всякого разрешения разные торговые заведения, которые не могли быть вовсе разрешены градоначальником.

Все эти «опытные» в глазах барона Будберга служащие были мною признаны негодными для службы в московской полиции и уволены».

А вот примером наказания за «сделки с самолюбием» послужило дело пристава 2-го участка Хамовнической части П.Ф. Бояновского, угодившего под суд в 1910 году. Его вина состояла в том, что на Пасху и Рождество принимал подношения от владельцев ресторанов, трактиров и торговых заведений – в общей сложности 600 рублей.

– Сам никогда не просил, – в один голос утверждали свидетели. – Давали по традиции, как наши отцы давали и как после нас будут давать... Но лучшего человека не знали: он все равно, когда нужно было, и протокол составлял, и привлекал к ответственности.

Убеленный сединами подполковник плакал, переживая позор. За 34 года службы в полиции его всегда назначали в те места, где требовалось навести порядок. Во время вооруженного восстания ему удалось отстоять свой участок от осадивших его революционеров.

– Считался образцовым приставом, строгим исполнителем закона, – говорил на суде полицмейстер Севенард, – и имел на этой почве массу врагов как среди сослуживцев, так и обывателей.

Сам Бояновский пояснил, что расходовал полученные деньги на оплату сверхурочного труда подчиненных, поскольку ассигнованных казной средств не хватало. Приставу постоянно приходилось тратить на служебные нужды из своего «не Бог весь как великого жалования».

Суд учел служебное рвение подполковника, но, вынужденный придерживаться буквы закона, оправдать его не смог. Приговор был мягким: «взыскание в размере 10 рублей с заменой арестом на гауптвахте на 1 день», но и это означало для честного служаки полный крах – увольнение из полиции без права на пенсию. Сенат апелляцию бывшего пристава отклонил…

Дело Рейнбота

 

В череде градоначальников особое место занимает генерал-майор Рейнбот. Он принял под командование московскую полицию в самое тяжелое время – в январе 1906 года. В городе, только что пережившем ужасы вооруженного восстания, продолжалось революционное брожение. Полицейские в глазах обывателей уже не выглядели символами торжества правопорядка. Со всех сторон градоначальнику поступали донесения, что во множестве случаев городовые стоят на постах пьяные. Да он сам наблюдал, как на Кузнецком мосту менялись постовые: вновь заступавший пришел в штатском, отдал товарищу пальто, а сам, облачившись в его шинель и взяв винтовку, приступил к несению службы.

Характерной приметой того времени стало полное пренебрежение извозчиков и ломовиков к требованиям городовых соблюдать правила движения. Каждое замечание постового вызывало поток ругательств в адрес полиции, а один извозчик как-то ночной порой просто схватил кусок железа и обрушил его на головы городового и ночных сторожей...

Энергичными мерами Рейнботу удалось за короткое время поднять боеспособность полиции. Уже к сентябрю всех городовых вооружили трехлинейными винтовками (правда, следуя российской бюрократической традиции, при этом не позаботились выдать погонные ремни). Когда градоначальник увидел, как городовые носят винтовки на веревочках, револьверных шнурах, а то и просто на плече, он тут же закупил нужное количество ремней, хотя при этом ему пришлось пойти на подлог. Точно так же он оплатил закупку 750 револьверов на Тульском заводе, оформив израсходованные деньги как выданные приставам наградные.

Конечно, не от хорошей жизни градоначальник был вынужден манипулировать казенными деньгами. Рейнботу не раз приходилось убеждаться, что если надеяться на помощь петербургских чиновников, любое дело будет похоронено в процессе безрезультатной переписки с министерством. Лишним подтверждением тому послужила история с велосипедами.

С установлением теплой погоды революционеры стали устраивать митинги в бывших пригородных местностях, которые с мая 1906 года были включены в черту Москвы. Все попытки полиции арестовать зачинщиков нелегальных сборищ и выступавших на них агитаторов заканчивались неудачей, поскольку об опасности участников сходок предупреждали дозорные-велосипедисты. Опередить их не могли не только пешие городовые, но и конные жандармы. Тогда генерал Рейнбот купил на собственные средства десять велосипедов, посадил на них переодетых в штатское городовых, а те уже не ударили лицом в грязь. Митинги сразу пошли на убыль.

 

Зинаида Григорьевна Морозова, ставшая женой Рейнбота, который по милости императора избежал тюрьмы

Когда же градоначальник, сославшись на успешные результаты первых опытов, попросил ассигнований еще на десять велосипедов, из Петербурга пришел отказ (денег в казне нет!), а уже понесенные затраты посоветовали возместить из средств, предназначенных на канцелярские или хозяйственные расходы. В условиях царской России, где каждая статья расходов имела «Высочайшее» утверждение, такую рекомендацию можно было счесть за насмешку, поскольку спустя некоторое время те же чиновники МВД могли обвинить генерала в незаконном манипулировании бюджетом полиции.

Впрочем, Рейнбот и так смог убедиться, что от судьбы не уйдешь. В 1907 году деятельность московского градоначальника была подвергнута сенатской проверке****. И хотя он успел снискать в Москве большую популярность, добившись несомненных успехов в поддержании правопорядка, генерал был отстранен от должности, а позднее отдан под суд.

Кроме вольного обращения с казенными деньгами (пусть даже в интересах дела), бывшего градоначальника обвиняли в получении взяток, в превышении власти, в использовании служебного положения для преследования не угодных ему лиц и множестве других преступлений. По версии следствия, в Москве была создана целая система вымогательств, которую возглавлял сам генерал Рейнбот. Например, он громогласно объявил о ликвидации в городе «домов свиданий», но тут же прекратил преследования, когда содержатели этих заведений внесли в благотворительный фонд полиции десять тысяч рублей. То же самое происходило с организаторами клубов, где велись запрещенные законом азартные игры, – стоило дать деньги «на благотворительность», как полиция переставала их беспокоить.

В ответ Рейнбот опубликовал целую книгу, в которой досконально разобрал и опроверг (с помощью лучших адвокатов) каждый пункт обвинения. Единственное, что ему не удалось объяснить, – каким же образом среди москвичей возникло стойкое убеждение, что «полиция времен Рейнбота» за приличную взятку закроет глаза чуть ли не на любое нарушение закона. Обошел он молчанием и причину увольнения чиновника по особым поручениям Стефанова, состоявшего при начальнике сыскной полиции Моисеенко.

Сыскное отделение было создано для организации розыска по общеуголовным преступлениям и напрямую подчинялось градоначальнику. В 1906 году Стефанов вел расследование серии дерзких краж на железных дорогах (в основном на Казанской). Преступники забирались в товарные составы, на перегонах выбрасывали из вагонов тюки с товарами, а затем вешали поддельные пломбы. Пропажа, как правило, обнаруживалась далеко от Москвы, только в пункте назначения, а тем временем воры успевали отвезти краденое скупщикам, владельцам магазинов на Ильинке.

Транспортные конторы вынуждены были по страховке возмещать владельцам стоимость пропавшего товара. Только одна из них в год понесла из-за краж убытки на два миллиона рублей. Позже выяснилось, что и железнодорожное начальство не сидело сложа руки. Оно приноровилось прямо на станции изымать часть груза, передавать его ворам, а потерпевшим выплачивать страховку из казенных денег.

Стефанов вышел на след преступников, можно сказать, случайно. Он допрашивал скупщика краденого Зыбина, попавшегося по совершенно другому делу, но на всякий случай спросил о товарах с железной дороги. Подследственный удивился и, кивнув на присутствовавшего в кабинете чиновника полиции Сологуба, сказал:

– Да ведь сыскная полиция обо всем знает. Вот Сологуб вам лучше расскажет.

Но тот не стал делиться информацией, а быстро вышел из кабинета, чтобы обо всем доложить Моисеенко. Начальник сыскной полиции телефонировал Рейнботу, и очень скоро Стефанову пришлось выслушать суровый разнос от градоначальника:

– Что вы делаете? Зачем раскрываете железнодорожные кражи? Если будете якшаться с судебной властью (непечатная брань), я вас арестую и вышлю по этапу из Москвы!

Арест, правда, не состоялся, но из полиции Стефанов был спешно уволен. Позже он узнал, что купцы, торговавшие «железнодорожными» товарами, за его увольнение вручили начальству 30 тысяч рублей...

В конечном итоге оказалось, что генерал Рейнбот не зря пытался во что бы то ни стало остановить расследование краж на Казанской дороге. Масштабы воровства, а главное, участие в нем чинов московской полиции заставили Петербург произвести строгую ревизию деятельности градоначальника. По ее результатам Рейнбот и его бывший помощник, полковник Короткий, предстали перед судом, вынесшим достаточно суровый приговор: «Лишив всех особых прав и преимуществ, заключить в исправительное арестантское отделение на 1 год, но предварительно представить на всемилостивейшее Государя императора воззрение на предмет смягчения приговора заменой исключением из службы». Царь помиловал обоих.

Потеряв должность, Рейнбот пережил моральный урон; в плане же материальном в тот момент дела его обстояли более чем превосходно. Он развелся с первой женой и вторично женился на З.Г. Морозовой, вдове известного фабриканта Саввы Тимофеевича Морозова, капиталы которой позволили ему заняться железнодорожными концессиями. Супругам Рейнбот, кстати, принадлежало имение Горки, ныне именуемое с добавлением «Ленинские»...

 


 

* Довольно часто современные журналисты ради красного словца называют мэра Москвы «градоначальником». Забывая (или не зная), что это слово имеет точное историческое значение, работники СМИ, по сути, низводят «генерал-губернатора» до уровня начальника полиции.

** По штату, утвержденному в 1891 году, – 550 рублей, с 1906 г. – в зависимости от присвоенного разряда – 600, 660, 720 рублей. Наем квартиры за счет города.

*** 136,5 кв. м с высотой потолков примерно 3,5 м. Такую же квартиру отводили начальнику сыскной полиции. А вот полицмейстера город должен был обеспечить 8-комнатной квартирой площадью 182 кв. м, конюшней на 6 стойл и сараем.

**** По отзыву В.Ф. Джунковского: «Ревизия была произведена сенатором Гариным более чем пристрастно, со всеми недостойными приемами мелкого сыщика, и все найденные злоупотребления были значительно преувеличены».

Картина дня

наверх