Здесь на ВО постоянно вспыхивают дебаты относительно «вечных вопросов» современности: кто мы, откуда, куда идем, а главное зачем? Хотел все это узнать и доктор Эммет Браун из «Назад в будущее-2», а в итоге чуть было вообще не потерялся во времени. Естественно, что есть люди, видимо, на всю жизнь уверовавшие в «святой СССР», что там были все равны, и перед детьми разных народов и трудящихся были открыты равные возможности занять место среди средних и высших – то есть социальных групп, названных в романе Джорджа Оруэлла «1984». Почему-то эти люди не хотят признавать очевидного: что ребенок, получивший при рождении травму шеи чисто по медицинским показателям не сможет играть в баскетбол. Что жертва пьяного зачатия в лучшем случае пойдет в класс коррекции, а не в профильную гимназию, ну, а слепоглухонемой (пусть их и очень мало) должен будет учиться в спецшколе с самого начала. Плюс ко всему еще и бедность. Обеспечивать сына или дочь, обучавшихся в Москве, могли не все и тогда, и точно также не могут все и сегодня, даже если по результатам ЕГЭ ребенок и попадает в московский вуз. Знаю таких лично. Однако жизнь такова, что в ней работают самые разные социальные лифты, которые кого-то поднимают вверх, а кого-то и опускают вниз. Но, развивая эту тему, я и на этот раз не собираюсь обращаться к цифрам, научным данным и мнениям различных маститых ученых, а обращусь к «живой истории», то есть обычным воспоминаниям. В данном случае – мои. Подобный материал здесь на ВО также уже был. Но… долгое время не имел продолжения. И не потому, что мне запретил это лично Джордж Сорос, а просто как-то не было соответствующего настроения, а под руками некоторых старых фотографий. То есть это обычные мемуары, которые с определенного возраста, наверное, хотел бы написать едва ли не каждый. Итак…

Всегда бывает так, что детские годы мы помним лучше, чем то, что было с нами всего два-три года назад. И вот я очень хорошо помню и свою улицу, на которой родился в 1954 году, и своих товарищей по играм, хотя все это тогда я «просто видел». Понимание того, что именно я видел, пришло, разумеется, значительно позже. Например, я видел, как и кто живет на этой улице из моих товарищей детских игр. На участке улицы Пролетарской рядом с моим домом находилось еще 10 домов, хотя домовладений в них было значительно больше. Например, в моем доме, кроме моего деда, бабушки, мамы и меня, за стенкой жил брат деда с сестрой. У нас было две комнаты и дед, бывший заведующий гороно в годы ВОВ, награжденный орденами Ленина и Знак Почета, спал в прихожей у двери, ведущей в сени, а бабушка на диване в зале. Мама и я помещались в маленькой комнате, где еще стоял ее письменный стол и шкаф.

Мой дом, вид с улицы. Таким он был до 1974 года. (Обещал одному нашему завсегдатаю статью со своими рисунками и вот – нашел. В детстве я неплохо рисовал, но мало что сохранилось, к сожалению)

А вот это зал. Налево дверь в маленькую комнату. Там, откуда вы смотрите, все пространство занимает русская печка. У стола не нарисованы еще четыре стула. Нет и керосиновой лампы посреди стола, и кипы газет и журналов. На портретах над комодом слева в центре дед, по бокам его погибшие на войне сыновья. Внизу на комоде – очень дорогие часы фирмы «Мозер». В буфете справа обязательно стоял коньяк КВВК и графинчик с водкой, настоянной на лимонных корках. Но употреблял это дед очень редко. Зеркало уже без столика сохранилось и сейчас висит у меня в прихожей. Огромные пальмы в кадках – финиковая и веерная в то время были очень модными комнатными растениями, наряду с фикусами.

Так что в доме было очень тесно и оставаться там я не любил. Играть особо было просто негде. Например, разложить заводное метро на столе – означало все с него убрать, включая огромную керосиновую лампу фирмы «Матодор» 1886 года в стиле Бернара Палисси. Хотя можно было устроиться с ногами на диване и так слушать очень интересные радиопередачи: «В стране литературных героев», «Клуб знаменитых капитанов», «Почтовый дилижанс», КОАПП… Еще в доме были большие сени, чулан с банками и кастрюлями с засахарившимся вареньем, три сарая (один с кроликами) и просто огромный сад, о котором до сих пор жалеет моя жена, потому что он был бы для нас сейчас лучше всякой дачи.

Одна из немногих сохранившихся фотографий «родом из детства». Тогда мы, мальчики с улицы Пролетарской, в пришкольном лагере выглядели так. Автор – крайний слева. Любил тогда в шахматы поиграть.

На эти 10 домов приходилось 17 домовладений, то есть некоторые дома напоминали настоящие норы. А вот детей (мальчиков) моего возраста плюс-минус два-три года на эти домовладения насчитывалось всего шесть и еще четыре с улицы Мирской и конца Пролетарской. Сколько ребят было на противоположной стороне я не знаю. Мы с ними «не водились». Но примерно столько же. Только в одной семье Мулиных было двое детей. Девочек на всю эту мальчишескую ораву было всего две и, понятно, что нас они не интересовали. А теперь задумаемся. Улица была рабочих семей. Родители моих товарищей работали на находившемся неподалеку заводе им. Фрунзе. И какой недобор «кадров»!

Это самый крайний дом на улице Пролетарской, на которой когда-то я жил, потому что дальше была поляна, хотя сама улица здесь не заканчивалась. Из моих знакомых мальчишек в нем жил «Санька-сопливый», имевший такое прозвище за постоянно текущие из носа зеленые сопли. Был он изгоем и потому отличался вредным характером. Куда он подевался не знаю, но мать его все еще живет в этом доме. «Крольчатником» он был, крольчатником, как вы видите, и остался, но… современные материалы придали ему… современный вид!

Вот когда начался кризис с населением нашей страны, а вовсе не в 1991 году! По идее, во всех полных семьях, кроме моей, должно было быть как минимум по два ребенка, а было у всех по одному. То есть, скажем так, улица Пролетарская (вот этот ее кусок) не обеспечивала самовоспроизводства ее населения. Сейчас на ней из моего детства сохранился всего лишь один дом! На месте моего дома стоит магазин стройматериалов, соседний дом перестроен, а в конце улицы построены два коттеджа. Сама улица заросла травой. Рабочие на завод по ней уже давно не ходят, а ведь бывало шли сплошным потоком, так что я просыпался от слитного топота их башмаков – топ-топ.

Этот дом появился уже в конце 90-ых…

Ходить в дома к моим товарищам я ходил. А вот ко мне приходить им было затруднительно. Уж больно у нас в доме было чисто! Кругом ковры на полу, бархатная скатерть, ковер на диване и на спинке дивана, ковер у меня на стене у кровати, у мамы… Ничего подобного в их семьях не было и в помине. Особенно меня поражало в каких условиях живут мои товарищи Мулины. В их доме было четыре квартиры на пять окон, выходивших на улицу. То есть это были жилища «вагонной компоновки». Так вот у них было крыльцо, холодные сени, где летом на керосинке готовили еду, и одна длинная комната, разделенная печкой на две части. В первой с двумя окнами на улицу находилась полуторная кровать родителей (и как они только на ней помещались, поскольку ни мать у них, ни отец хрупкостью сложения не отличались!), между окнами комод, шкаф для одежды у стены, полка с десятком книг, стол и… все. За печкой располагались кровати моих товарищей Сашки и Женьки с одеялами в стиле печворк и сундук, на котором спала их бабка. Под обоями водились красные такие жучки. Клопы! А я не знал, что это такое и рассказал дома. После этого меня к ним пускать и вовсе перестали.

Причем, все это я видел в 1964 году, когда уже учился во втором классе. Кстати, первый холодильник и первый телевизор на нашей улице появились опять же у меня в доме, как раз в 1959 году, когда в Пензе началось ТВ-вещание.

И этот, следующий за ним, тоже… Но детей в них нет!

Кто из ребят на нашей улице жил примерно на таком же уровне материального достатка? Был еще один мальчик – Виктор, сын пилота пензенского аэропорта. Полная семья, все родители работали, и в доме у них тоже были ковры, паласы, а у него картонажные игры и конструкторы «Меккано».

Удобства у всех, разумеется, были на дворе. Но разного «типа». У нас – просторная уборная, с обоями, вытяжной трубой и совсем без запаха. Бабушка там регулярно мыла пол и находиться там, глядя в сад через раскрытую дверь, было даже приятно.

А вот это уже ностальжи… Дом, где жил мой учитель физкультуры «Сан Саныч». В наше время его наследники обложили его кирпичом и сделали газовое отопление.

Вот этот дом крупным планом.

Не так было у соседей, в том числе и в сортире у моих товарищей. Там «благодать чрева» плескалась чуть ли не у самого отверстия и стояла страшная вонь. Но хуже всех был сортир одной из деревенских баб, обитавших в этом же доме в одной из «вагонных квартир». Мерзко там было просто неописуемо. Однако внимания на это никто не обращал. А потом как-то раз, играя у себя в саду, я увидел, как одна из этих баб, стоя на грядках, даже не присела, а задрала себе подол и… крупные… попадали из нее на землю, как горох, словно из лошади. А потом она подол опустила, дернула пятой точкой и… пошла полоть грядки дальше. Сказать, что для меня это было откровением – ничего не сказать. Это был просто шок! Мне, как я себя помню, прививали навыки личной гигиены и чистоты, после каждого приема пищи я должен был у рукомойника чистить зубы, регулярно менять белье. А тут… никакого белья у этой бабы я вообще не заметил, а уж про все остальное можно и не упоминать. В общем, я почувствовал к ней самую настоящую ненависть, какую люди испытывают, наверное, к змее или жабе. Одно ее существование рядом со мной показалось мне оскорбительным и недопустимым. И… тут же решил ей за это отомстить. Просто за то, что она такая!

Идем по остаткам советской Пролетарской дальше и видим дом с провалившейся крышей (условно назовем его «дом Виктора», но не сына пилота, тот дом снесли!), который не изменился с 1967 года, когда я был в нем последний раз. И с тех пор он не чинился ни разу! Правда, к нему приделали кирпичную пристройку с отопительной системой.

Деньги на карманные расходы, поскольку я уже учился в школе, мне давали. Поэтому я пошел в магазин, купил две пачки дрожжей – в школе мы делали какой-то опыт… и, смешав с сахаром, поставил бродить. А затем ночью прокрался к ней во двор и вылил все это в дырку.

Утром, забыв про все сделанное накануне, выхожу на крыльцо и… обоняю… а также слышу крики у соседей во дворе и вижу… покосившуюся крышу ее сортира! Прибежал туда, а там – настоящее извержение Везувия. Приехали мужики на «говночистке», но чистить отказались, сказали, что им машину разорвет, если они это сделают. Надо дождаться «завершения процесса» – тогда. Интересно, что бабу эту не любили все соседские мальчишки, и из-за забора, чтобы не увидела кто и не пожаловалась родителям, дразнили ее так: «Ах ты, старая карга, тебя кошка родила, положила на кровать, стала в щеки целовать!»

Вот этот дом крупным планом. Всегда хожу мимо него… «поеживаясь», словно на «машине времени» в прошлое прибыл.

Что мне у Мулиных нравилось, так это запах жареной картошки по вечерам. Когда отец с матерью приходили с работы, бабка их кормила такой картошкой. Приглашали и меня, и тут же выяснились наши… «социальные различия». Оказалось, что у них принято жарить картошку на сливочном масле, причем на сковородку вываливалось по полпачки сразу. Мое изумление заметили и спросили: разве у вас не так? И я рассказал, что у нас картошку режут брусочками и бабушка жарит ее в растительном масле, из-за чего она получается вся обжаристая и хрустящая. «А у вас она какая-то мягкая, ко дну все пристало… и с луком!» Понятно, что больше меня они к столу не приглашали. А мне дома объяснили, что на сливочном масле жарить картошку нельзя, потому что оно горит. Тогда как растительное выдерживает более высокую температуру, и картошка румянится правильно.

На месте этого дома стоял «дом воров». С «парадным крыльцом» Все мужчины были воры и периодически «сидели»… Дом полностью перестроен, как видите.

Надо сказать, что я уже тогда чувствовал, что знаю больше, чем эти мои сверстники, умею больше, но своего воспитания очень стеснялся. Помню, как пришли к нам в гости родственники: двоюродная сестра мамы с сыном Борисом. Моя мать уже тогда работала в институте, сначала завкабинетом, а потом ассистентом на кафедре истории КПСС. Ну а ее сестра преподавала в музыкальной школе, и Борис этот самый пришел к нам в коротких штанах и с бантом на рубашке. Сели обедать и меня позвали, прямо с улицы, с грязными руками, в сатиновых шароварах и в майке. Руки я кое-как отмыл, сел за стол, тут-то она моего братца и спрашивает: «Боря, ты не хочешь пописать?» А он ей: «Нет, мама!» Помнится, я едва дождался конца обеда, выбежал к своим уличным мальчишкам и говорю: «Робя, ко мне щас брательник в девчачьих трусах пришел и с бантом. Мать ему прям за столом – хочешь пос… , а он ей – нет мама! Вот выйдет на улицу, мы его побьем!» На свое счастье на улицу он не вышел, и я просто не знаю, как бы мы его за эту непохожесть отделали!

На месте моего дома находятся теперь вот этот магазин и справа грузовой двор. На улицу выходило шесть окон!

В школу я пошел не простую, а в специальную, с английским языком со второго класса. Но не по спецотбору, и не по звонку «сверху», как это происходит у нас сейчас, а просто потому, что это была школа нашего района. Никто у нас тогда в округе выгоды такой спецшколы не понимал, и все ребята в ней были «местные». Не то что сейчас. Сейчас это гимназия, куда детей на «Вольво» и «Мерсах» свозят со всего города, а языков там уже целых пять – на выбор. Там же училась и моя дочь, когда, правда, до таких «изысков» дело еще не дошло, но элитарность ее уже чувствовалась во всем. А вот внучка учится в обычной школе. Не хочется лишать ее детства и втягивать в гонку на выживание с юных лет. Да и особой роли сейчас кто какую школу закончил не играет. Играет роль кто твоего ребенка готовил к ЕГЭ. А учиться он может и в малокомплектной школе деревни Малые Дундуки. Так что тут социальный лифт сработал, можно сказать, случайно. Кстати, из числа моих школьных товарищей из параллельного класса совсем уже наверх поднялся… Олег Салюков, ну тот самый, что стал генералом и вместе с Шойгу принимает сейчас парады на Красной площади, ну и еще один мальчик, ставший в 90-ые самым… известным фальшивомонетчиком в России. Горжусь знакомством и с тем, и с другим! Кстати, у последнего сын стал кандидатом наук (как и у меня дочь!) и преподает сегодня в университете. Еще один мальчик сделался известным бандитом (!) местного масштаба. Но уже умер.

На месте этого здания находилось сразу три домовладения: дом Мулиных, «дом врача» (три окна) и «дом Виктора-2» (сына пилота).

Учиться в этой школе было… интересно, хотя мне ученье из-за плохой успеваемости по математике доставляло много хлопот. По истории я не знал, как получать четверки, а вот по алгебре с геометрией и тройке был рад несказанно. А вот с английским (поскольку его особой пользы я в ту пору просто не понимал!) у меня с 5-ого класса начались проблемы. И вообще проблемы с учебой после 5-ого класса это был такой возрастной «тренд». Сегодня он сдвинулся на более старшие классы. И вот тогда мне моя мамочка и заявила, что «ты должен соответствовать тому уровню, на котором находится в обществе твоя семья и что если ты будешь и дальше так учиться, то скатишься вниз и пойдешь на завод. А там первая получка, «обмывка», придешь домой весь грязный и облеванный и я… оторву тебя от сердца и… пойдешь ты куда глаза глядят!» Угроза показалась мне серьезной, но я уже в школе поднабрался агиток и ответил, что у нас все равны! И вот тогда она мне и выдала оруэлловское (хотя сама Оруэлла, понятно, не читала и читать не могла, но видно сама додумалась!): «Да равны, но некоторые равнее других!» И уж тут я не нашелся, что ответить. Зато вспомнил и лоскутные одеяла моих товарищей по улице, и «красных жучков» у них под обоями, и картошку на сливочном масле, зеленые сопли из носа «Саньки-сопливого», их пьяных отцов каждую субботу, понял, что она права, и решил, что похожим на них не буду никогда. Подналег на учебу и выправил на «отлично» все, кроме математики, ну да она на истфаке в ту пору и не требовалась. Зато, когда пришел сдавать экзамен по английскому языку в педагогический институт, и сел к столу отвечать, то в ответ услышал: «Вы какую школу заканчивали? Шестую! Так чего же вы нам тут голову морочите! С этого и надо было начинать! Пять – идите!» Вот такой у меня был вступительный экзамен и уже потом в институте вплоть до четвертого курса я ехал на багаже знаний, полученных в школе. Удобно было, что и говорить.

Дом, находившийся напротив моего в Пролетарском проезде. Когда-то казался самым высоким среди одноэтажных пятистенок. Теперь за 5-9-этажными его и не видно. Более того, он на метр врос в землю, вернее уровень окружающей его земли повысился на метр. Раньше я шел к нему в горку, а теперь надо спускаться по лестнице. Вот как изменился рельеф за прошедшие полвека.

А это самый мой нелюбимый дом на соседней улице Дзержинской, оказался прямо напротив моего теперешнего жилья. Тогда в нем была «пожарка» (сейчас он пустует, гореть люди стали меньше!) и единственный на всю округ телефон, куда меня посылали вызывать деду с бабкой «скорую помощь». В любую погоду надо было идти, лезть в глаза, объяснять, что и как, потом встречать у калитки врачей и провожать по темному двору мимо сторожевого пса в дом. Ох, как мне это не нравилось, но что было делать – долг есть долг.

Такие вот преференции давало тогда обучение в советской спецшколе, пусть даже и в самом обычном губернском городе. Преподавали нам кроме «просто языка» еще и географию на английском языке, английскую литературу, американскую литературу, технический перевод и военный перевод, и даже учили разбирать автомат АК и пулемет «Брэн»… по-английски, то есть все оружейные термины мы обязаны были знать в их англоязычном варианте и уметь описывать свои действия; учили допрашивать военнопленных и читать карту с английскими надписями.

А вот это магазин напротив предыдущего дома. В 1974 году это был одноэтажный типично советской архитектуры «магазин-аквариум» – «Кооператор», куда я с женой ходил за продуктами. Магазин здесь находится и сейчас. Но… как его надстроили и как отделали?!

Кстати, мои уличные приятели в эту школу не попали, хотя и могли. «Ну кому нужен этот английский?!» – заявили их родители, отдали их в обычную школу по соседству, и наши пути дороги разошлись после этого навсегда.

А здесь время словно остановилось во второй раз. Ничего в этом доме не изменилось за 50 лет, разве что крыши над входными дверями на столбах добавились. То есть перемен вроде бы много, да, но даже старые деревянные развалюхи («дом Виктора») на улице Пролетарской все еще стоят… Впору здесь музей открыть: «типичный дом семьи советского рабочего, трудившегося в 60-ые годы прошлого века на заводе им. Фрунзе».

Продолжение следует…