На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

БАЗА 211- ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ

74 290 подписчиков

Свежие комментарии

  • Z Muliphein
    У меня муж плохо ходит и почти ничего не видит. Инвалид. Но 80 кг веса. Я вешу 58 кг. Я не представляю, какой рюкзак ...ЕСЛИ ПОПАЛ ПОД ОБ...
  • Владимир Петров
    Человек  - легенда,даже не верится ,что один человек совершил столько подвигов и на военном поприще и на гражданском...Ученый, трижды не...

Поляком можешь ты не быть. Русский ответ на польский вопрос. Часть 4

Подход двух империй к решению польского вопроса коренным образом отличался от германо-прусского курса на деполонизацию. Если Австро-Венгрия предпочитала поляков ассимилировать, то Россия – выделить им отдельную «квартиру» по типу финской.


Венский вальс танцуют в Кракове

Для Австро-Венгерской империи Габсбургов, по сути, лишь наполовину немецкой, польский вопрос стоял отнюдь не так остро. Но и в Вене не питали иллюзий в его отношении. Конечно, Габсбурги свели к разумному минимуму экономическое и культурное притеснение польского населения, однако предельно жёстко ограничили все политические инициативы: любое движение польских земель к началам автономии, не говоря уже о независимости, должно было исходить из Вены.

Наличие многочисленного польского коло в парламенте Галиции, лицемерно названном сеймом, нисколько не противоречило этой линии: внешние приметы «конституционности» носили откровенно декоративный характер. Но надо помнить, что в Вене, при всей жажде к самостоятельной политике, к примеру, на Балканах, а значит, и в отношении собственных подданных — славян, всё же слегка побаивались берлинского союзника.

Тот же постоянно нервно реагировал на любые шаги даже не в пользу славянского населения двуединой монархии, а на те, что хотя бы не ущемляли славян. Дело нередко доходило до прямого давления, и не только по дипломатическим каналам. Так, ещё в апреле 1899 г. Гольштейн (1) от лица германского МИДа считал возможным прямо угрожать Австро-Венгрии, если она не будет усиливать антиславянский курс во внутренних делах и попытается самостоятельно искать сближения с Россией. Угрожать тем, что Гогенцоллерны могут скорее договориться с Романовыми и просто поделить владения Габсбургов между собой (2).

Поляком можешь ты не быть. Русский ответ на польский вопрос. Часть 4


Но, по всей видимости, это была только угроза. Реальная её сторона выражала собой стремление германского империализма под прикрытием пангерманских лозунгов аннексировать австрийские земли вплоть до Адриатики, а остальные включить в пресловутую Mitteleurope. Надо сказать, что давить впрямую на Франца-Иосифа не решался даже бесшабашный Вильгельм II. Однако в польском вопросе это, судя по всему, не очень и требовалось. Престарелый австрийский монарх вообще-то мало чем отличался в своём отношении к «гонористым» полякам от двух других императоров, куда более молодых и куда более жёстких – Николая Романова и Вильгельма Гогенцоллерна.

В конце концов, именно с его подачи даже Краков был лишён не только республиканского статуса, но и минимальных привилегий. Проекты с коронацией кого-нибудь из Габсбургов в Кракове или Варшаве, на первый взгляд очень лестные для подданных, явно меркнут перед такими конкретными шагами в противоположном направлении. Ликвидация автономии в Галиции была тем более обидной для поляков на фоне особого статуса, обретённого в 1867 г. Венгрией.

Но ещё большим анахронизмом оказалось упорное нежелание Шёнбрунна уже в 1916 г., буквально за несколько дней до кончины Франца-Иосифа, включать «свои» польские земли в созданное экспромтом Польское королевство (3). Ту часть Польши, которая по разделам досталась Габсбургам (Галиция и Краков), никак нельзя считать бедной. Уголь Краковского бассейна, Величкинские соляные промыслы, достаточно много нефти и отличные возможности для развития гидроэлектроэнергетики – даже в наше время неплохой потенциал, а уж в XIX — начале XX века и вовсе.

Но для австрийцев это была беспросветная провинция, «хинтерланд», куда надо сбывать промышленные товары из Богемии и Верхней Австрии. Относительно нормальное развитие началось в 1867 году с введением польской администрации, но географический барьер – Карпаты и таможенная граница с Россией продолжали играть свою негативную роль. Тем не менее, сам факт польского управления привлёк в Краков тысячи людей, прежде всего интеллигенции. Однако и она под впечатлением галицийских свобод даже не помышляла об отрыве от Вены.

Более того, именно на центральную власть делали ставку поляки в своём противостоянии с восточнославянским населением края – украинцами и русинами. Своеобразие положения поляков в Галиции, которые в большинстве своём вряд ли верили в перспективу «третьей» короны, отразилось на довольно высокой популярности социал-демократов, умело приготовивших политический коктейль из национальных и откровенно левацких лозунгов. Именно из их числа вышел будущий вождь освобождённой Польши Юзеф Пилсудский.

Независимость? Это балласт

Стоит ли удивляться, что подавляющее большинство самостоятельных польских политиков в 10-е годы XX века, а некоторые политики и раньше, так или иначе сделали ставку на Россию. Известный польский юрист, умеренный социалист Людвиг Крживицкий признал: «…национал-демократия уже в 1904 г. отбрасывает требование независимой Польши как ненужный балласт. Польская социалистическая партия начинает говорить только об автономии Общественное настроение продвинулось даже ещё дальше. Доверие к России было настолько сильно, что не без основания немногочисленные группы, сохранившие ещё старую позицию, жаловались на то, что в Польше происходит примирение самого худшего рода — примирение со всем русским обществом».

И дело тут даже не в том, что две трети польских земель находились под властью Романовых – это как раз было одной из причин откровенно антироссийской позиции радикалов, таких как Пилсудский. Просто именно в России, где поляки даже в 1905 году так и не пошли на открытое революционное выступление, вопрос о независимости Польши успел по-настоящему назреть, причём не только «подспудно», как сказано выше.

В течение нескольких лет он широко и открыто обсуждался и в прессе, и в Государственной Думе. Практически любой законодательный акт, будь то вопрос о земстве или известный «столыпинский» проект выделения Холмщины, при обсуждении сразу заново выдвигал на повестку дня польский вопрос в целом. В первую очередь затрагивалась тема автономии, и это несмотря на малочисленность польского коло даже в первой Думе (37 депутатов), не говоря о следующих, где польских депутатов становилось все меньше (4). Пусть самого слова «автономия» депутаты, удостоившиеся однажды за него персонального окрика от царского дядюшки великого князя Владимира Александровича, боялись, как огня. Ведь, в реальности, а не на бумаге, идеи политического, культурного и экономического обособления – это и есть автономия.


Польское коло в каждом новом созыве Государственной Думы (показан состав III и IV созыва) имело всё меньше мест

За полстолетия после трагических событий 1863 года готовность дать Польше как минимум широкую автономию, а как максимум — собственную корону, лучше всего — в унии с романовской, отчётливо осознали и многие русские либерально настроенные политики. Хорошо известные слова князя Святополк-Мирского: «России Польша не нужна», открыто сказанные в Госсовете уже во время войны, задолго до того не раз звучали из уст политиков и в светских салонах, и в частных беседах.

Российские верхи, разумеется, хранили в отношении Польши «генетическую память» о национально-освободительных восстаниях 1830-31 и 1863 гг. (5). Однако невысокая революционная активность поляков в 1905-07 годах заставила по-иному взглянуть на Польшу уже не только либералов. Консерваторы, ранее категорически отвергавшие идею «свободной» Польши, в дни мировой войны фактически приняли её, хотя и по-своему. Эту позицию озвучил в русско-польском совещании премьер И. Горемыкин, которого в либерализме никак не заподозришь: «есть Познань и т.д., есть автономия, нет Познани, нет и автономии» (6). На что, впрочем, тут же получил резонное возражение от И.А. Шебеко – польского члена Госсовета: «Неужели решение польского вопроса может ставиться в зависимость от удачного исхода войны?» (7).

Самодержец из рода Романовых с 1815 года, после Венского конгресса, среди множества своих титулов носил ещё и титул царя Польского, – пережиток абсолютизма, за который стыдно не только перед своими доморощенными либералами, но и перед «демократическими» союзниками. Однако, когда перед Россией во весь рост встала перспектива схватки с Германией и Австрией, на первый план было решено выдвигать общие антинемецкие интересы. Нет, такое решение принимал не император, не Совет министров и даже не Дума, только – военная разведка.

Но и это значило очень многое. Разведчикам всецело доверял будущий русский верховный главнокомандующий – великий князь Николай Николаевич, в то время главнокомандующий Санкт-Петербургского военного округа и фактический глава военной партии. А она в последние предвоенные годы, пожалуй, имела больше влияния, чем все политические партии, вместе взятые. Именно великий князь, по свидетельству мемуаристов, ссылающихся на его адъютанта Коцебу, не раз заявлял, что немцы успокоятся только тогда, когда Германия, «поверженная раз и навсегда, будет разделена на маленькие государства, забавляющиеся своими собственными крошечными королевскими дворами» (8).

Не Хелм, а Холм, не воеводство, а губерния

С высоты императорского престола великодержавникам разрешили обратить свой пыл против главного врага – Германии. Царь, под впечатлением пророссийской программной работы лидера польских национал-демократов Романа Дмовского «Германия, Россия и польский вопрос», решился «дозволить» в достаточно широком масштабе пропаганду польско-русского сближения на антигерманской основе. Неославистские круги рассчитывали таким образом укрепить в Царстве Польском позиции сторонников монархической унии с Россией и использовать сближение с поляками в качестве орудия ослабления своего соперника на Балканах – Австро-Венгрии.


Программную работу идеолога польского национализма, вполне лояльную к России, выпустили у нас только через 100 с лишним лет

Разыграть «польскую карту» российские верхи не в последнюю очередь решили потому, что накануне войны в русской Польше ощущалось успокоение. Более того, на фоне антинемецких настроений в Царстве складывалась и достаточно благоприятная экономическая ситуация. Так, темпы промышленного роста в польских губерниях были выше, чем в Великороссии, столыпинские аграрные преобразования, несмотря на бесцеремонную русификацию, нашли в Польше благодатную почву.

Характерно, что сам премьер придерживался сугубо националистических взглядов, называя поляков «слабой и недееспособной нацией» (9). Однажды в думе он резко осадил того же Дмовского, заявив, что почитает за "высшее счастье быть подданным России". Не слишком ли жёстко с учётом, того, что в апреле 1907 г. 46 польских депутатов во II Думе с подачи именно Дмовского выдвинули свои весьма и весьма лояльные предложения для разрешения польского вопроса?


П.А. Столыпин. Сильный премьер не особо церемонился со "слабыми" нациями

“Царство Польское в границах 1815 г. составляет нераздельную часть Российского государства, управляется во внутренних своих делах особыми установлениями на основании особого законодательства. Устанавливается особый законодательный Сейм, казна и роспись; административное управление во главе с Наместником; суд и судебный Сенат; министр — статс-секретарь по вопросам Польши в Совете Министров России; Сейм собирается по Высочайшему повелению; Наместник и министр назначаются Верховной властью; Верховная власть утверждает законы Сейма; из компетенции Сейма изымаются дела Православной Церкви, иностранные, армия, флот, монетное дело, таможни, акцизы, почты, железные дороги, товарные знаки, творческая собственность, общегосударственные займы и обязательства” (10).


Впрочем, в такой лояльности к царской власти польское коло было не одиноко. И украинская громада, и депутаты от литовской демократической партии стремились исключительно к автономии областей расселения представляемых ими народов в пределах единой Российской империи. Уже после смерти Столыпина в гминах разрешили преподавание на польском языке, а православная церковь оставила попытки экспансии в великопольских землях.

Аппетиты Московской патриархии ограничились для начала «восточным территориями» (при Сталине их хотя бы для приличия назовут Западной Украиной и Западной Белоруссией). В эту стратегию очень удачно вписалось создание Холмской губернии, которую чаще называли на русский манер «краем» и фактический перевод в состав великорусских земель Гродненской губернии.

Уже сама постановка этого вопроса в русском парламенте, абсолютно неспособном сделать что-либо реальное, вызвала «истерику» у лидеров польской фракции в Думе. Роман Дмовский и Ян Гарусевич прекрасно понимали, что думские дебаты – лишь формальность, и царь для себя давно всё решил. Но решил-то как раз с подачи православных иерархов.

Нельзя не отметить, что истинная подоплёка данного проекта была совсем иной – застолбить за собой «православные земли» в расчёте на будущее. Подстилать соломку стали не в последнюю очередь потому, что демократические союзники России регулярно будировали польский вопрос — на переговорах, при заключении «секретных соглашений», при составлении военных планов.



Что ж, если этого так хочется союзникам – извольте. «Разрешите польский вопрос!» – за год до войны патетически восклицал октябристский «Голос Москвы» заглавием своей передовицы. Естественно, не без ведома двора. И это — ведущий печатный орган партии, которая совсем недавно единодушно и всецело поддерживала великодержавные устремления Петра Столыпина. Выдающийся русский премьер в своей откровенной антипатии к Польскому коло в Думе и лично Роману Дмовскому не скрывал стремления «ограничить или устранить участие в выборах мелких и бессильных народностей». В Российской империи не надо было объяснять, кого здесь имел в виду Столыпин в первую очередь.

Впрочем, любые сдвиги в сторону послаблений для Польши периодически встречались российскими верхами в штыки. Так, после длительного и грамотно распропагандированного обсуждения, был благополучно отложен «до лучших времён» проект городского самоуправления для польских губерний.

Несмотря на то, что за него лично выступал премьер В.Н. Коковцов, сменивший Столыпина, 27 ноября 1913 г. Государственный Совет провалил законопроект, считая, что никаких подобного рода исключений для национальных окраин делать нельзя. По крайней мере, раньше русских земель самоуправление, даже в самом урезанном виде, нигде вводить нельзя. В результате непродолжительной аппаратной интриги уже 30 января 1914 г. Коковцов ушёл в отставку, хотя польская тема была лишь одной из многих причин этого.

Примечания:
1. Гольштейн Фридрих Август (1837-1909), советник Министерства иностранных дел, фактически заместитель министра (1876-1903).
2. Ерусалимский А. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX в., М., 1951 г., с.545.
3. Шимов Я. Австро-Венгерская империя. М., 2003, с.523.
4. Павельева Т.Ю. Польская фракция в Государственной Думе России 1906-1914 г. // Вопросы истории. 1999. №3. С.117.
5. Там же, с. 119.
6. АВПРИ, фонд 135, оп.474, дело 79, лист 4.
7. РГИА, фонд 1276, оп.11, дело 19, лист 124.
8. Цит. по Такман Б. Августовские пушки. М., 1999, с. 113.
9. «Россия», 26 мая/7 июня 1907 г.
10. Павельева Т.Ю. Польская фракция в Государственной Думе России 1906-1914 годов // Вопросы истории. 1999. №3. С. 115.
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх