О Гражданской войне написано огромное количество литературы, в основу которой, помимо собственно архивных материалов – главным образом документов штабов, легли мемуары. Прежде всего это касается истории Белого движения, ибо его руководители, равно как и рядовые участники, нуждались в рефлексии касательно причин собственного поражения.
Немалая часть белогвардейских мемуаров была, по словам генерал-лейтенанта Антона Деникина, написана «в беженской обстановке, без материалов и без возможности обмена живым словом с участниками событий». Наиболее глубокие воспоминания содержат в себе попытки объективно – насколько это было возможно для потрясенных потерей Родины людей – разобраться в причинах разгрома.
Особое место здесь занимает генерал-лейтенант барон Алексей Павлович Будберг, занимавший в ставке Верховного правителя Белой России адмирала Александра Колчака должность управляющего военным министерством. Заслуживший генеральские погоны еще в императорской армии, что его выгодно отличало от многих коллег по Белому движению, Будберг оказался фактически отстранен от планирования и ведения боевых операций.
Не в последнюю очередь это привело сибирские войска к катастрофе, поскольку в ближайшем окружении Колчака барон был, пожалуй, единственным настоящим профессионалом. Отчасти сам Будберг признает это на страницах дневника: «Злая судьба обидела Сибирь и не дала ей вождей по плечу данному времени. Юг был счастливее, ибо имел Алексеева, Корнилова, Маркова и других, но и там судьба быстро погасила наиболее сильные и нужные для России жизни. Сибирь выставила немало тысяч молодых и старых рыцарей долга, чистых энтузиастов, поднявших меч борьбы за Родину. Но не нашлось вождей, мужей опыта и таланта, чтобы использовать эти могучие силы, тысячи этих борцов уже спят в Сибирской земле, а все их усилия, их геройские подвиги сведены на нет теми, кто не имея никаких данных, залез на верхи военного управления и не принес туда ничего, кроме ненасытного честолюбия, самомнения и безграмотности по руководству большими операциями и по организации настоящей армии».
Однажды, по словам барона, «командующий 3-й армией Сахаров (в императорской армии – полковник) долго сидел у адмирала с докладом, через вагон сидел я, старый и достаточно опытный генерал Генерального штаба, бывший начальник штаба настоящей армии и командир настоящего корпуса, но меня не пригласили присутствовать при докладе».
Белое слово и красное дело
Разочарованный не столько поражением армий Верховного правителя, сколько нравами, царившими на подконтрольном Колчаку востоке, Будберг покинул Родину. Свой земной путь он завершил в Сан-Франциско в 1945 году и был погребен на православном сербском кладбище. Десятилетия Алексей Павлович вел дневник, на его страницах он не только фиксировал происходившие вокруг события, но и высказывал свое к ним отношение.
Итак, перед нами взгляд белогвардейца изнутри как на ценности, за которые он сражался, так и на соратников по антибольшевистской борьбе. Будберг называет одну, с его точки зрения, из ключевых причин победы большевиков: «Неравная опять борьба – у красных дерзкая, чисто каторжная решительность, оглушительное действие и самые крайние средства террора, а у их противников жалкие уговоры, искание тех струн, которых у слушателей нет, и попытки заставить понять головой и почувствовать сердцем тех, у которых эти органы к таким операциям не приспособлены. По-прежнему интеллигентные классы пытаются разговаривать с массами своего собственного измышления и не замечают всей бесполезности такого занятия. Неужели восьми месяцев было мало для того, чтобы убедиться, что все эти нежные средства не по адресу направлены и совершенно негодны».
“Нужны великие муки и страшные испытания для того, чтобы массы постигли, что людям нельзя жить по-звериному”
Насчет «каторжной решительности» сказано несправедливо. Решительность у красных была, но не каторжная, а подлинно революционная, основанная на стремлении построить на руинах рухнувшей империи справедливое общество. Да и у белых присутствовали не только уговоры – террора и у них хватало с избытком.
Кто же, по мнению Будберга, наиболее бескомпромиссно сражался с большевиками? «За идею стоят, гибнут и готовы гибнуть только кучки старых офицеров и их детей – кадет, гимназистов, юнкеров – представителей старых идей долга и служения государству за совесть, но их очень немного», – пишет Алексей Петрович, точно выразив квинтэссенцию настроений офицеров: «Мы готовы идти солдатами в иностранные легионы, мы готовы на все, но нам нужна помощь и прием, пусть в Хапаранде, на Кавказе, в Японии устроят такие пункты, куда мы можем явиться, и мы рискнем на все, чтобы туда попасть и там продолжать бороться и за Россию, и за союзное дело».
Трагедия этих людей в том, что они проливали кровь за созданную Петром I империю. Но ее идея оказалась чужда девяноста процентам населения России, чей патриотизм редко выходил за пределы собственной деревни и в годы войны нашел выражение в известной формуле: «Мы пскопские, до нас немец не дойдет». Очевидно, что простым солдатам – крестьянам в шинелях совершенно непонятно было стремление офицеров сражаться за союзное дело в рядах иностранных легионов.
Так, генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов вспоминал, что как-то завел беседу в окопах с нижними чинами и убедился в их полном неведении относительно причин Первой мировой: «Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке-России». Вот это непонимание психологии собственного народа и обрекало белых на поражение.
Советское же руководство именно в контрреволюционном офицерстве видело своего главного военного врага. По словам барона, «большевики хорошо понимают, что на их пути к овладению Россией и к погружению ее в бездну развала, ужаса и позора главным и активным врагом их будет русское офицерство, и стараются вовсю, чтобы его истребить».
Большевизм белогвардейского толка
Но далеко не все офицеры стремились на фронт. В апреле 1918-го Алексей Павлович прибыл в центр русской эмиграции на Дальнем Востоке – Харбин и вот что он там увидел: «Впечатления тяжелые, не то ожидал я здесь увидеть. На улицах шатаются и носятся на извозчиках совсем разболтавшиеся офицеры (очень много в нетрезвом виде), по вечерам это явление усиливается, настроение у этих господ очень воинственное, с готовностью обнажать оружие и стрелять по первому подвернувшемуся под руку поводу. Иногда харбинские улицы начинают напоминать нам то, что месяц назад мы видели в Александровском саду и на Кронверкском проспекте: те же малостесняющиеся парочки, та же развинченная походка, те же кудлы волос… приехавший недавно пограничник генерал Чевакинский был свидетелем, как на ст. Даурия (в ней располагался штаб атамана Семенова. – Авт.) семеновские офицеры убили взятого ими с поезда пассажира за его отчаянные протесты по поводу отобрания у него законно ему принадлежавших 200 тысяч рублей. Этого пассажира пристрелили тут же на платформе и тело его выбросили за перила, ограждавшие платформу. И таких случаев десятки. Меня это не удивляет, я слишком хорошо ознакомился с тем материалом, из которого состоит наше офицерство военного и революционного времени, и знаю, до чего они могут распуститься в обстановке полной свободы и безнаказанности. Революция распустила нас всех, а молодежь par excellence. И я вполне уверен, что большая часть тех ужасов, про которые украдкой рассказывают в Харбине и которые творятся в «Даурских сопках», куда уводят снимаемых с поездов пассажиров, не преувеличена».
И буквально как приговор звучат слова: «Несомненно, что наравне с красным большевизмом здесь мы имеем дело с настоящим белым большевизмом». Разумеется, описанные факты нельзя назвать повсеместным явлением, скорее они неизбежное следствие любой революции. Личности, подобные атаману Григорию Семенову, – демоны войны встречались на всех фронтах Белой борьбы. На юге России это, например, генерал-лейтенант Виктор Покровский, на северо-западе – полковник (позже в польской армии он стал генералом) Станислав Булак-Балахович. Смута превратила еще недавно никому не ведомых офицеров в генералов и нередко в самодержавных правителей на занятой ими территории. Убежденные враги большевизма, они в то же время и дискредитировали Белую идею в глазах обывателя.
Продолжим листать дневник Будберга: «Год назад население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше, и что еще хуже ненависти – оно нам уже не верит, от нас не ждет ничего доброго». Недаром барон писал, что атаманщина хуже комиссарщины.
Мечты Колчака о великой России
Теперь о другой проблеме. Да, история не терпит сослагательного наклонения, но все же попробуем представить, что могло ожидать нашу страну в случае победы белых. Поскольку Верховным правителем России стал Колчак – возглавлявший южнорусские армии Деникин формально подчинился адмиралу, будет уместным обратить внимание на сформированное в Омске правительство, претендовавшее на статус единственного в стране легитимного органа исполнительной власти. Его деятельность оценивалась Будбергом негативно: «Вечером заседание Совета министров. Общая грозовая атмосфера развязала языки и начались взаимные попреки и уязвления. Преображенский (министр народного просвещения в кабинете Колчака. – Авт.) очень ядовито сказал, что доправительствовались до того, что даже грудные дети нас ругают. Раздрайка выяснилась капитальная».
Эти строки были написаны в августе 1919-го, когда красные нанесли поражение противнику и перешли Урал. Соответственно неудачи на фронте негативным образом отразились на работе колчаковского Совмина, чья деятельность поразительно напоминала бесплодные заседания Временного правительства, говорильню, от которой, по словам донского атамана генерала от кавалерии Алексея Каледина, погибла Россия.
Или вот еще впечатление Будберга от работы Омского кабинета: «Ушел из Совета министров совершенно разочарованным, упущен превосходный случай обновить все импотентное правительство и постараться начать новую политику… На экзамене на силу и государственность Омск провалился безнадежно».
А ведь именно это, по словам барона, «импотентное правительство» скорее всего и возглавило бы страну в случае свержения большевиков. И маловероятно, чтобы омские политики, не сумевшие преодолеть разногласия и навести порядок на ограниченной территории Сибири, оказались в состоянии наладить эффективную работу во всероссийском масштабе в условиях экономической разрухи.
Очевидно, что русский бунт – бессмысленный и беспощадный – мог быть подавлен исключительно жестокими мерами со стороны сильной власти, ибо Гражданская война – раздолье для различного рода маргиналов. Сколоченные в вооруженные банды, они добровольно не сложили бы оружие. Готов ли был Колчак в случае своей победы, с одной стороны, беспощадно расправиться с ними, с другой – не пойти по пути воссоздания нечто похожего на Временное правительство, неспособное навести порядок в стране?
Справился бы Верховный правитель с этими двумя крайне непростыми задачами и видел ли Будберг в адмирале подлинного диктатора, готового восстановить потрясенную смутой страну? По справедливому замечанию барона: «С выпущенными на чисто звериную свободу дикими и темными массами нельзя беседовать ни воззваниями, ни идущими даже от искреннего сердца убеждениями».
Будберг непосредственно общался с Колчаком и оставил зарисовки его психологического портрета: «Адмирал вспыльчив, экспансивен, мало уравновешен, но не сам по себе, а в зависимости от того материала, который доставляется ему докладчиками, советчиками и приближенными. Сейчас адмирал уже неспособен ни на что в отношении ликвидации атаманщины. Вечером адмирал разговорился на политические темы и выказал свою детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России. Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать независимость Финляндии. Когда же я ему высказал, что не было ли такое решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул, страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его credo».
Густав Маннергейм – генерал-лейтенант русской императорской армии, будущий маршал Финляндии и президент этой страны. В июне 1919 года он предложил Колчаку двинуть на Петроград стотысячный корпус в обмен на юридическое признание финской независимости – де-факто к тому времени уже существовавшей. Адмирал ответил отказом по указанным Будбергом причинам.
Справедливости ради следует отметить, что даже и при согласии Колчака поход русских белогвардейских и финских войск на Петроград мог и не состояться – в Финляндии были сильны позиции националистов, не желавших возрождения России, претендовавшей на восстановление в дореволюционных границах. Но нам в данном случае важна негативная реакция Верховного правителя на предложение Маннергейма.
Призраки Белой победы
Думается, что победа белых могла не то что не привести к воссозданию исторической государственности в прежних пределах, включающих в себя национальные окраины, напротив, вполне вероятно, Россию ожидало бы что-то вроде современного афганского варианта с войной всех против всех. Ведь относительно немногочисленные антибольшевистские войска были не в состоянии уничтожить трехмиллионную (на конец 1919 года. – Авт.) Красную армию. Дезорганизация же ее управления и крушение фронтов с потерей большевиками военно-политических центов в виде Москвы и Петербурга привели бы к тому, что по необъятным просторам России разбрелись бы вооруженные толпы вчерашних красноармейцев во главе с местными атаманами – полевыми командирами.
Это повлекло бы неизбежную потерю окраин и хаос внутри страны. Надо признать: у белых, за исключением генерал-лейтенанта барона Петра Врангеля, не было своего Наполеона или того же Маннергейма. Ни Деникин, ни Колчак не обладали качествами, необходимыми для настоящих диктаторов, способных восстановить государство, подавив любые сепаратистские движения.
Зато такой силой оказались большевики. Врангель же, несмотря на всю свою популярность в офицерских кругах, личную харизму, военный и административный талант, государственное мышление, до апреля 1920-го оставался на вторых ролях в Белом движении, возглавив его фактически в безнадежной ситуации, имея в своем распоряжении весьма незначительные силы, запертые красными в Крыму.
Сейчас в монархической печати нередко можно встретить мнение, что Гражданскую войну нужно воспринимать в религиозном контексте как борьбу добра и зла. Вот только имеем ли мы основания видеть в белых православную альтернативу коммунистам-безбожникам? Традиционно носителем патриархальной системы ценностей в стремительно модернизировавшейся на рубеже XIX–XX веков России считалось казачество. Однако в годы Смуты его представители даже на декларативном уровне не выступали под религиозными лозунгами.
Так, в военно-политической деятельности дальневосточных атаманов никакого православного мотива не было, в противном случае здоровый элемент казачьих формирований не потерпел бы ни Семенова, ни также печально известного своей жестокостью уссурийского атамана и авантюриста Ивана Калмыкова. Их обоих сам Будберг презрительно называл Ванькой и Гришкой.
На православно-монархических сайтах, посвященных истории Белого движения, можно встретить статьи, посвященные Крестовым дружинам Сибири, однако эти формирования оказались не столь многочисленны, как на это рассчитывали в Омском правительстве, и существенной роли на фронте они не сыграли.
Вот что пишет о них Будберг: «Очередная шумиха – это дружины креста и полумесяца. Провалившись на первом этапе своей добровольческой авантюры, ее создатели при помощи услужливого осведомления стали грохотать, что весь путь добровольчества – это религия и защита ее от большевиков, посему зазывание, уговаривание и вербовку надо производить в церквах с надлежащим подогревом и пр., и пр. Одновременно пущен и такой осведомительный эффект, что чуть ли не все мусульмане Сибири решили идти в добровольцы, ибо Коран осуждает большевизм. Пока что эта шумиха собрала около 200 человек добровольцев, они расположены около здания, занятого военным министерством. Большинство из них производит очень благоприятное впечатление, видно, что пришли по убеждению. Если бы таких были десятки тысяч, то песня красных была бы спета, все горе в том, что это все, что могла дать ближайшая к Омску Сибирь, больше таких уже нет и не будет. Моему пессимизму не дано понимать, каким образом можно хоть на минуту поверить возможности минутным подъемом дряблого и трусливого настроения нашего массового шкурника-обывателя двинуть его на подвиг, на лишения и даже на смерть».
Видел ли Алексей Петрович пути преодоления Смуты? Он ответил на этот вопрос следующим образом: «Нужны великие муки и страшные испытания для того, чтобы массы постигли, что людям нельзя жить по-звериному».
Именно большевики предприняли попытку создать первое в мире государство, где люди не жили бы по-звериному. Только вряд ли закончивший свои дни в эмиграции барон это осознал. И в этом, с моей точки зрения, его трагедия.
кандидат исторических наук
Свежие комментарии