Иран и курдский платок

Массовые протесты

17 сентября в Иране начались массовые протесты, которые грозят впервые за многие годы перерасти в нечто большее, чем очередной всплеск недовольства, вызванный традиционными для Ирана экономическими и политическими причинами. Протесты в Иране – явление если не заурядное, то точно не редкое. В каких-то случаях они стихали сами, в каких-то государство применяло специальные средства, но с начала 2000-х годов ни одно такое выступление не могло претендовать на статус триггера фундаментальных изменений. Однако, если еще несколько дней назад протесты можно было бы просто занести в очередной перечень внутренних неурядиц, то сегодня уже понятно, что Иран столкнулся чем-то более серьезным и требующим нестандартной реакции.

На выходе из метро в столице республики Тегеране неравнодушные информаторы т. н. «полиции нравов» или «патруля назидания» – отдаленного аналога нашего «отдела по профилактической работе», заметили девушку, которая шла в «небрежно надетом хиджабе». Небрежно надетый, просто накинутый на голову, означал, что он не подвязан и плохо прикрывает шею и открывает волосы. Не то, чтобы это являлось каким-то вопиющим преступлением, но в Иране несколько своеобразное отношение к дресс-коду.

Женщина, к примеру, может носить брюки, но сзади ее должна покрывать накидка минимум до середины бедра, щиколотки и запястья покрыты, как и шея и грудь. Лицо оставляют открытым. За незначительное нарушение тот самый «патруль назидания» может провести воспитательную беседу и выписать штраф. В более сложных случаях, которые нашему читателю показались бы невинными шалостями: «обнимашки» в парке или в авто, поцелуи на людях, виновники уже рискуют получить не только штраф, но и меры вполне конкретного физического «назидания».

Вряд ли 22-летняя курдянка из города Секкез (пров. Курдистан) Махса Амини подозревала, чем может обернуться небрежно надетый головной убор, тем более что в ее провинции традиционно такого жесткого дресс-кода нет, курдянки носят в основном платки, повязанные вокруг головы и с открытой шей, хиджабы же у них редкость. Но дело в том, что 5 июля президент Ирана подписал закон «О хиджабе и целомудрии для женщин» об ужесточении дресс-кода для женщин в общественных местах. Но к таким нововведениям привыкнуть смогли далеко не все даже в столице. Закон, мягко говоря, суров: неправильно одетые женщины не могут ездить в транспорте, пользоваться услугами банков, входить в государственные учреждения и т. п.

Неизвестно, что конкретно произошло в отделе «патруля назидания», но увезли М. Амини в медицинское учреждение уже при смерти. В официальном заключении причиной смерти назван «сердечный приступ» и, возможно, что на этом все и закончилось бы, если бы не ее брат и свидетели, которые стали утверждать, что девушку в отделе били палками. Палки, кстати, там не резиновые, а деревянные. Дальше уже версии удвоились и утроились: и что били головой об автомобиль, и били в автомобиле, и били до полиции, и в полиции и т. д.

Через два часа в городе Секкез население вышло на улицы, к концу дня протесты пошли по всей провинции Курдистан, в особенности ее столице Мехабаде. Дело в том, что курды и иранская правящая элита имеют довольно специфические отношения. Тегеран настороженно относится к провинции, население которой в целом лояльно к сепаратистским идеям и воззрениям Рабочей партии А. Оджалана (РПК). Показательные казни курдов за антигосударственную деятельность не редкость. Поэтому известие разом всколыхнуло все прошлые проблемы. Вообще, с исторической точки зрения есть даже что-то символическое в том, что именно курдский платок породил именно в Иране самые крупные беспорядки за полтора десятилетия.

Но Курдистаном все не ограничилось, и на следующий день полыхнули уже персидский Мешхед на востоке, прикаспийский Решт на севере и Хамадан по центру. Женщины массово выходили на улицу, срывали с себя платки и хиджабы, жгли их, скандируя нелицеприятные лозунги. Проблема заключается в том, что как только силы правопорядка начинали задержания, они, естественно, получали серьезный отпор от мужского населения. Еще через день зазвучали выстрелы, произведенные неизвестными, что уже напоминало определенную и знакомую по другим регионам схему. Протесты, понятное дело, были поддержаны на Западе и официально, и через различные НКО, которые сегодня прилагают недюжинные усилия наладить управление протестом и канализировать его.

Если в прошлом иранцы в целом отторгали такую «помощь», возмущаясь ей, то сегодня особенность протестов такова, что значительная часть иранцев вполне может с западной поддержкой и согласиться, тем более что все эти специфические структуры влияния на Иран в Европе состоят из представителей иранской же эмиграции и потомков уехавших еще в период Исламской революции. Нам может показаться странным, что когда речь шла о решении экономических и социальных проблем, возглавить и канализировать иранский протест западным представителям практически никогда не удавалось, а в ситуации «с платком», пусть и трагичной – такая возможность появилась, но это взгляд со стороны.

«Модерация нравов»

А изнутри вот эта самая «модерация нравов» по-персидски является своеобразной иранской ахиллесовой пятой. Тем чердаком, куда годами складировалось нерастраченное общественное недовольство, и сегодня его запасы могут обрушить перекрытия, потянув за собой клубок и традиционных проблем. Блюстители общественной нравственности в Иране не только зорко наблюдают за тем, чтобы молодые не ходили, державшись за руки, они еще плотно связаны с Корпусом стражей исламской революции (КСИР), которые с каждым годом набирали вес, и в итоге превратились не просто в корпорацию, а в отдельное квазигосударство со своим бюджетом, нормами, фактически прямым подчинением верховному духовному лидеру Ирана, слабым контролем со стороны гражданского общества.

КСИР не только представляет собой отдельную армию, но включает в себя подразделения по функциям, напоминающим нечто среднее между Росгвардией и народными дружинниками – Басидж. По сути дела это армия в армии и полиция в полиции. Басидж популярен как своеобразный карьерный лифт в одной части общества, религиозной, и одновременно весьма непопулярен в другой части – назовем ее умеренной гражданской.

КСИР, постоянно осуществляя внешнеполитические операции в Ливане, Сирии, Йемене, Ираке, Афганистане практически забрал под себя сферу внешней торговли и, что очень важно на Ближнем Востоке, трансграничные каналы валютной выручки, в том числе наличной. Сложилась ситуация, когда продукция во внутренних провинциях, особенно сельскохозяйственная, стоит буквально копейки, но на приграничных терминалах и хабах она уже перепродается в разы выше, маржа уходит одной экономике – военной, а копейки другой – гражданской.

При этом получить для операций иностранную валюту в Иране не так-то просто – надо взять разрешение, пройти аукцион, выкупить лот, подождать. Вот только вопрос, а получив ее, как расплатиться с контрагентом из другого государства? Ведь для этого (Иран отключен от SWIFT) надо иметь весьма нетривиальную систему расчетов. Куда идти, к кому? К военным. Круг замкнулся. Про трансграничные операции с наличностью, наверное, тоже все понятно. При этом вам только ленивый не расскажет об отдыхе детей военной элиты на курортах вроде о. Киш.

И вот на этом фоне блуждающие по улицам агенты полиции нравов, автобусы с видеокамерами, видеоконтроль в метро и на улицах, осмотры машин, нравоучения, пусть и далеко не с таким печальным исходом, все это привело к тому, что у почти половины иранского общества, в особенности молодежи, сложилась своя какая-то особая социальная модель поведения. Наверное, маркером такого «строгого социума», можно было бы назвать аналоги наших «музыкальных квартирников» 80-х годов. Вот в Иране все происходит на таких квартирах, где не только молодежь занимается тем, чем ей и положено по возрасту, но и вполне себе взрослые люди могут собраться, посидеть и выпить в купальниках. Есть целая система туров в Турцию, Европу, Белоруссию, куда едут большими компаниями с целью «просто провести неделю без этих каракатиц».

Особенность Ирана в том, что подавляющая часть этой молодежи, в отличие от отечественных белоленточных офисных хомячков со стаканчиком латте, не являются какой-то пятой колонной, не преклоняются перед западной культурой и вообще на сам запад смотрят крайне критично. Т. е. это довольно-таки патриотичное общество и при любой критике даже тех же басиджей на вас посмотрят и скажут: «ты ничего не понимаешь, я – перс», и сказано это будет так, что все вопросы отпадут. Это действительно модернистская часть общества, но не зависимая от прямого влияния обычных западных нарративов. В силу этого обстоятельства у США долгое время никак не получалось пристроиться там, чтобы оказывать влияние, подобное тому, что есть у нас в стране, не говоря уже об Украине, но это же обстоятельство и есть причина того, что именно такой «платочный протест» является для системы Ирана вполне осязаемой угрозой.

А как же раньше Иран справлялся?

А как же раньше Иран справлялся с этой культурной дихотомией? А справлялся он тем, что режим умел находить баланс между военными ястребами и гражданскими либералами. Так, либеральное крыло долгое время представлял хорошо известный в России бывший президент Х. Роухани. Он умел находить подход к верховному лидеру. Верховный аятолла А. Хаменеи, с одной стороны, возвел теневого кардинала Ближнего Востока, главу КСИР, К. Сулеймани почти на пьедестал, но вот, когда КСИР потребовал выделить России в пользование авиабазу Хамадан, несколько вольно подойдя к конституционным нормам, то самому К. Сулеймани было оказано противодействие со стороны гражданских либералов и генералитета «обычной» армии. В итоге А. Хаменеи согласился с доводами «гражданских», К. Сулеймани пришлось сдать назад, а российским самолетам развернуться.

При Х. Роухани началось строительство портовых терминалов, куда вошли представители гражданских администраций и аффилированных с ними лиц, крупные внешнеторговые сделки стали чаще заключать гражданские торговцы, не из военной экономики. Т. е. он умел пробивать бреши в круговой обороне «второй экономики Ирана». Х. Роухани шел под лозунгами открытия именно европейских рынков и привлечения европейских инвестиций, многие предприятия начали упаковывать товар не абы как, а по международным стандартам и т. д. Вообще, при нем сильно расширилась номенклатура экспортных товаров Ирана. При этом он умудрялся сводить бюджет таким образом, что колоссальная экономическая помощь Сирии долгое время критически не влияла на сам Иран и даже во время протестов под лозунгами: «Не Сирия, не Ливан – наш дом Иран» Х. Роухани смог мягко погасить возмущение. А ведь на его президентство пришелся еще и водяной кризис с засухой. А вот на интеграцию с ЕАЭС Х. Роухани принципиальных надежд не возлагал, для него первичны были ядерная сделка и европейский рынок.

После гибели К. Сулеймани и с учетом практически нулевых шансов на реализацию ядерной сделки верховный аятолла А. Хаменеи не счел нужным поддержать на выборах гражданских либералов, рассудив, что в последующих геополитических баталиях страной должен руководить «ястреб». Причем не военспец, а ястреб в плане идеологическом и религиозном, которым в итоге стал нынешний иранский президент И. Раиси – давний конкурент Х. Роухани и критик «западничества».

Стал им, несмотря на весьма острую зачастую критику со стороны «гражданского сектора», поскольку было очевидно, что И. Раиси не переносит на дух «либеральные свободы», а также, что немаловажно, не видит серьезных перспектив экономического сотрудничества на этом направлении с Европой. При этом все отмечают его крен в сторону «буквы богословия», точного соблюдения предписаний и норм, и высокий личный моральный облик. Впрочем, не лишен И. Раиси и определенного честолюбия, одно время называя себя титулом «аятолла». И был казус, когда выяснилось, что его ему не присваивали.

Поэтому неудивительно, что Басидж и те самые «патрули назидания» получили при нем дополнительные полномочия, льготы и бюджеты. Вот только гражданское общество на фоне мировых экономических потрясений и объективно понятного уже сворачивания с политики экономического сотрудничества с Евросоюзом такой «нравственный императив» не очень оценило. Еще во время выборов в Иране часто говорили, что при всех моральных достоинствах есть опасения, что новый президент на ниве общественной нравственности перегнет палку. Собственно, это и произошло.

Для России проблема в том, что по случайному совпадению, а это действительно трагическая случайность, смерть М. Амини произошла в момент серьезных проблем со здоровьем верховного лидера Ирана. А. Хаменеи перенес тяжелую операцию, и паблики быстро погнали слухи о его смерти. И вот здесь уже точно можно сказать, что разгонялись они в обществе извне. Слухи оказались преждевременными, и верховный лидер Ирана 21 сентября провел несколько встреч и выступил публично, но ни одним словом не обмолвился о протестах.

А между тем их участники от общих обвинений в бездействии правительства перевели речевки конкретно в адрес А. Хаменеи, и это можно уже считать началом того, что протест понемногу начитает напитываться нарративами западных кураторов. В противном случае протестанты требовали бы «разбора полетов». Сопротивляемость иранцев в массе этим нарративам традиционно высока, но признак уже не очень здоровый. Сегодня по улицам Мешхеда – второго по величине города Ирана, носятся толпы женщин не только без платков, но зачастую в нижнем белье. Много погромов, стычек с басиджами со смертельным исходом.

Помимо активного участия в механизмах и программах ШОС, Иран сегодня – одна из немногих стран, которая прямо нацелена на глубокое сотрудничество с Россией. Именно моралист И. Раиси заявил, что он намерен привести Иран в ЕАЭС и углублять коридор Север – Юг. Автор уже писал, что коридор «Север – Юг» – это в нынешнее время практически дорога с односторонним движением в пользу иранского экспорта, возможности ЕАЭС еще больше открывают перспективы для Ирана в условиях неработающих связей с Европой. В нынешней ситуации для России из всех альтернатив открытие рынков Ирану в обмен на южный геополитический щит, по всей видимости, является разумным разменом и наименьшим из зол, хотя с точки зрения торгового баланса это диспаритет в пользу южного соседа. Однако Иран в этом случае очень хорошо сбалансирует Казахстан, который претендует на экономическое и политическое лидерство в Средней Азии со следующего года. Правда, сами казахи по этой же причине, скорее всего, будут тормозить такую версию «расширенного ЕАЭС».

Проблема также в том, что с каждым витком гражданского противостояния И. Раиси все сложнее купировать накал эмоций – множатся трагические случаи, а дать «второй армии» волю на жесткое подавление демонстрантов в условиях болезни верховного лидера означает для общества претензию на диктатуру – табу в современном Иране. Поколение первых аятолл Исламской революции также постепенно уходит, а с ними и часть морального авторитета первого из них – Р. Хомейни.

Сдать резко назад президент Ирана тоже не в состоянии, поскольку его главная опора – вторая армия и экономика, без них геополитика Ирана невозможны в принципе. Реалистичный шанс для Тегерана – это показать обществу, что протест начал управляться извне и продемонстрировать наглядно, даже нарочито, это позволит традиционно взять паузу для формирования гражданскому обществу «компенсационного пакета», если это не получится, то уже остается вариант жесткой зачистки протестующих.