Глобальная трансформация Ближнего Востока

25 апреля на открытом заседании СБ ООН Сергей Лавров в части повестки, посвященной ближневосточным вопросам, начиная свое выступление, произнес довольно интересную фразу: «Ближний Восток переживает глобальную трансформацию, которая разворачивается весьма противоречиво». Это можно было бы принять за элемент дипломатической риторики, если не брать в расчет акценты, которые были расставлены в речи российским министром.

А акценты примечательны. Так, основной проблемной точкой С. Лавров назвал нынешнее обострение израильско-палестинских отношений, а вот о таких многолетних узлах, как Сирия, Йемен, Ирак, и даже о такой, казалось бы, «вечной проблеме», как арабо-персидские отношения, говорилось почти в прошедшем времени. Не было уделено внимания такой тяжелой региональной проблеме, как ИГИЛ (запрещено в РФ).

Даже о нынешнем конфликте в Судане, который проходит активную фазу и достаточно на слуху, было сказано (на пресс-конференции) в том ключе, что стороны там сами разберутся. «Главный вывод из суданского кризиса – давайте не будем африканцам мешать договариваться между собой», «геополитическая инженерия до добра не доводит».

Это уже не фигуры речи, не нарочитый оптимизм, а действительно учет объективных тенденций, происходящих в регионе, который постепенно переходит к самостоятельному целеполаганию, и об этой динамике в страновом разрезе и в целом так же уже не раз писалось в «Военном обозрении».

Собственное целеполагание и развитие договорных форматов еще не означает, что автоматически настанет полная тишина и благодать – в конце концов, в том же Судане сейчас тоже «переговоры», просто шансы на решение застарелых проблем в итоге кратно повышаются.

И одним из таких шансов становится начало предметного обсуждения вопроса о выводе турецких войск с сирийской территории, причем не только с посредниками, но и напрямую между Сирией и Турцией, а также изменение отношения Саудовской Аравии по вопросу дальнейшей поддержки и сирийской оппозиции, и радикалов, окопавшихся в Идлибе.

Сегодня для нас сирийская война уже закономерно отошла на второй-третий план, хотя еще несколько лет назад все новостные сводки начинались с этой повестки, и даже не самый информированный обыватель знал многие населенные пункты в Сирии даже не первой величины и мог отличать Ахрар аш-Шам от Хайят тахрир аш-Шам. Своеобразным мемом стало т. н. «проклятие Асада» – наиболее яростные политические антагонисты Дамаска на Западе почему-то неизбежно уходили в отставку. Впрочем, «проклятие» обычно имело силу за пределами региона.

Сирийский узел важен не просто как очередной длительный региональный конфликт, хотя конфликтом его называть с трудом поворачивается язык. Это противостояние, в котором так или иначе в военном отношении было задействовано свыше семидесяти государств, что стало не просто региональным маркером, но и выявило системные противоречия куда как более масштабного характера. Соответственно и его завершение также является признаком масштабных изменений, а по конфигурации сторон, которая получится в итоге, можно делать выводы и о тенденциях будущего.

Последний период серьезных активных боевых действий в Сирии пришелся на январь – март 2020 года. Не достигнув практических договоренностей, сирийская армия и проиранские добровольческие формирования начали штурм южных районов провинции Идлиб, где сформировался анклав, преимущественно контролируемый конгломератом предельно радикальных группировок, которые пока работают под флагом Хайат тахрир аш-Шам (ХТШ).

Некоторые из них (вроде одиозных Нур ад-Дин Зинки) мало чем отличались от того же ИГИЛ (запрещено в РФ). По сути дела, это была «сборная солянка» из активистов Аль-Каиды со всего арабского и даже шире – исламского мира, а также сирийцев, перемещенных на ставших знаменитыми «зеленых автобусах» – наиболее активных противников правящего режима и де-факто салафитских радикалов.

Перемещали их тогда довольно много и вместе с семьями – с юга (Даръаа, Кунейтра), центра (Ярмук, Дума, Дамаск, Хама и Хомс), с севера (Алеппо) и т. д. Количество тех, кто воспользовался возможностью отъезда, было так велико, что стало дополнительным важным фактором этноконфессиональной динамики. Правительство Б. Асада не дожимало в окружении боевиков, высвобождая в тот момент ресурсы для борьбы с ИГИЛ.

Результатом миграционных процессов с 2012 по 2020 год стало то, что такие оплоты суннитского консерватизма, а позже и радикализма, как Хомс, Дума, Даръаа, перестали быть таковыми, в центр произошел серьезный наплыв по иранской линии из Ирака и даже Афганистана, в Идлибе и Алеппо исчезли старые шиитские анклавы, зато радикалы смогли привлечь туда наемников и единомышленников из всего Магриба (Ливия, Судан, Тунис). Значительная часть населения (свыше 5 млн чел. или 20 % страны) вообще ушла от войны в Турцию, Иорданию и Европу.

Проблема Турции

Турецкие операции в Сирии также привели к перемешиванию и перемещению значительных народных масс.

Так, Анкара пыталась вернуть сирийских беженцев обратно, привлекая их в подконтрольные формирования, где неким общим флагом стало сообщество внешне не столь радикальных группировок («Ахрар аш-Шам»), выделяя им и беженцам места в тех районах, где туркам удалось выдавить курдское население. Например, горный район Африн, захваченный фактически Турцией, был изначально курдским этническим «кантоном».

Цели Анкары были, в общем-то, вполне прозрачны – получить контроль над граничащими с Турцией районами, где на западе существенную часть составляли туркоманы, а на востоке выдавить курдов из 50-километровой зоны плодородных земель, чтобы там расселить ориентированное на Турцию население. И главным на этом пути для Турции были как раз Африн и крупный район вокруг города Манбидж на левом берегу реки Евфрат. Далее на юг уже простирается сплошная пустыня.

Это зона выращивания цитрусовых, оливок, но прежде всего зерновых культур. Восточнее реки Евфрат на турецком пограничье можно было добывать нефть. Не в мировых масштабах, но вполне достаточных, чтобы обеспечить собственным кустарным топливом эти районы, а также получать определенный доход от торговли сырьем, в том числе и официальному Дамаску.

Оседлав северо-восток сирийской провинции Хасаке, также преимущественно курдский, Анкара получала прямой выход на главный транзитный перекресток – погранпереход Захо. Контроль над зоной сирийско-иракской границы позволял держать в руках транзит с юга и с востока на запад, т. е. еще и финансово-экономически давить противников Эрдогана из многоликой Рабочей партии Курдистана.

В случае успеха по плану-максимум Анкара вообще могла бы земли в Сирии присоединить, по программе-минимум – получить колоссальный источник влияния на Дамаск, а еще можно было бы успешно «торговать» возможностью контроля над иранским коридором «специфических поставок» ливанской Хизбалле.

Проблема Турции заключалась в том, что собрать под свое крыло все радикальные и оппозиционные группировки она не могла, и в итоге не смогла. Радикалы всех мастей под крылом ХТС прочно были ориентированы на Саудовскую Аравию, причем не столько на само правительство, сколько на представителей правящего дома и десятки структур вокруг него. Зайдя в Идлиб, они там прочно окопались и выдавили оттуда всех, кто не разделял их взгляды. В их число попали не только жители, но и многие протурецкие вооруженные формирования.

Арабское финансирование постепенно сокращалось, но ХТШ забрали под себя всю торговлю, «налоги», гуманитарную помощь. При этом в целом ХТШ для самой провинции – это пришлые люди, чужие. Турция, пытаясь перехватить «повестку», разместила там свои небольшие военные базы, скорее – опорные пункты, но ХТШ ими пользовалась как щитом, однако оставалась чуждой и туркам группировкой, выдавливая протурецких интересантов.

Операция, которую начал Дамаск в 2020 году, шла под предлогом того, что Турция расставила базы, но не может контролировать выполнение гуманитарных договоренностей. Это было действительно так, в силу указанных выше причин. Однако турки уперлись и решили практически напрямую противостоять Дамаску: получится – станет больше влияния на Идлиб и салафитов из ХТШ.

Однако Турция не выиграла в этой игре, не смогла удержать крупный узловой город провинции (Серакиб) и сняла часть баз. Юг Идлиба перешел обратно Дамаску, а разозленные неудачей ХТШ в отместку еще больше выдавили из провинции группы, ориентированные на Турцию. Зато на северо-востоке Анкаре удалось сделать больше, захватив несколько курдских анклавов, а также получив возможность совместно с нашими силами осуществлять патрулирование глубоко внутрь курдской территории.

Северо-восток Сирии в целом пока остается под контролем т. н. курдских формирований, хотя, по сути дела, это своеобразный идеологический и административный симулякр, под контролем Рабочей партии, где идеология – это безгосударственный и вненациональный федерализм территориальных советов (TEV-DEM), а с рядом арабских племен у РПК достигнута договоренность о распределении доходов от полулегального транзита нефти.

На юге провинции Хасаке и далее вниз по левому берегу реки Евфрат к нефтяным полям администрация уже просто представляет племенное управление, живущее само по себе – племена качают нефть, РПК ее пристраивает. Все это великолепие прикрывает чуть более 1 тыс. американских военных, задача которых выступать броней и политическим зонтиком, не пуская туда ни Турцию, ни Дамаск, в том числе под таким «благовидным» предлогом, как «контроль поставок от Ирана Хизбалле».

Одно время в России среди экспертов было довольно популярным говорить о том, что «надо договариваться с курдами, выдавливая турок и американцев». Ошибка тут была в том, что это не столько курдское образование, сколько уникальный режим военизированного вненационального бардака, завязанного на идеи анархизма – своеобразный современный извод махновщины. Для этого режима одинаково чужды все: и американцы, и русские, и асадовские, и эрдогановские – они не признают государство и его аппарат в принципе, отвергая, кстати, саму идею курдского национального государства.

Их позиция – бесконечно договариваться ни о чем конкретном, тактически играя пока с американцами, которых презирают не меньше, чем остальных. Любого официального игрока или альянс они рассматривают как Петрушек в кукольном театре, которыми можно играть и вертеть по ситуации. Но ровно в таком отношении и заложен изначально определенный потенциал для сближения Дамаска и Анкары, где эту ситуацию (в отличие от нашего родного ТВ) рассматривают без иллюзий.

Ситуация в Сирии относительно законсервировалась

Если у читателя уже пошла кругом голова от этого калейдоскопа интересов, то в качестве своеобразного резюме можно констатировать, что с 2020 года в таком виде ситуация в Сирии относительно законсервировалась, и главные оппоненты стали предметно подсчитывать, что они в итоге имеют на руках.

Так, главный антагонист Дамаска Турция в результате получила понимание, что прямой отжим территорий в боях с силами Б. Асада она не потянет. Однако неким откровением стало и то, что когда пришло время часть своих вооруженных формирований перебросить в Карабах, никакого наплыва «добровольцев» Анкара не получила.

При том, что оплата турками предлагалась выше 4 тыс. долларов, огромные средства для обескровленной Сирии, где доход в 400 долларов – это замечательно, наплыва не было совсем – за десять лет оппозиционеры Дамаску натурально устали воевать, оседают на территориях и постепенно врастают в хозяйство. Но и реализовать идею возвращения на подконтрольные территории в Сирии беженцев (были минимальные планы в 600 тыс.) никак у Эрдогана не выходит.

Зато вышло зацементировать разных оппозиционеров Б. Асаду в не самом радикальном изводе и более-менее предлагать свой арбитраж в форматах сирийского урегулирования вроде Астанинского формата. И сегодня из всех вариантов долгосрочного выигрыша в сирийской кампании у Эрдогана приоритет – именно обратное движение сирийцев из Турции в Сирию.

Саудовская Аравия перестала видеть смысл в прямом финансировании идлибских салафитов – игры «по старым правилам» с ЦРУ там больше нет, выгод тоже. А зачем тогда платить зарплаты? Не случайно последние два месяца медиаменеджер ХТШ М. Джулани вернулся к практике громких заявлений, но в итоге Эр-Рияд объявил, что прекращает финансирование и намерен открыть посольство. В конце концов, до возврата Сирии в ЛАГ остается совсем немного. Без саудовских каналов финансирования ХТШ становятся в Идлибе просто бандами, причем и для официального Дамаска, и для местных, и для турков.

Но чем еще чревата для оппонентов Б. Асада нынешняя трансформация на Ближнем Востоке?

А тем, что Саудовская Аравия может перестать оказывать поддержку племенам, которые сидят на нефтяных полях по левому берегу реки Евфрат. До сих пор помнится поход сирийцев и части группы «Вагнер» на объекты нефтепереработки. История темная, но одно можно сказать с уверенностью, что без закрытых договоренностей такой рейд был бы невозможен. Другое дело, что о договоренностях стало известно США.

А вот измени Саудовская Аравия свою позицию, да с учетом того, что на нормализацию идут с Дамаском сегодня все бывшие противники, и карты переворачиваются. Если племенные шейхи решат, что у них достаточно гарантий и выгод, а гарантом тут выступают как раз аравийцы, то американцам в Сирии не остается места для маневра вообще, а Рабочая партия лишается источников дохода.

Изменение конфигурации на юге неизбежно вызовет ответную реакцию в арабских населенных пунктах. Например, РПК давно кооперируется с конфедерацией Шаммар, но где гарантии, что эта конфедерация вновь не объединится, как в прошлом, с официальной БААС? Или в конфедерации Баггара (Хишам, кстати, это их населенный пункт) не вспомнят, что именно неизбирательные американские бомбы унесли жизни членов правящей фамилии? У той же Рабочей партии отношения с арабской верхушкой «деловые», а идеология арабам не интересна, тем более что основные центры арабского мира пересматривают политику в отношении Дамаска.

Вывод

Таким образом, ближневосточная трансформация и ее вектор требуют уже максимально бескровных изменений, а из всех проблемных точек главными являются фактор ХТШ в Идлибе и контроль над нефтеносными территориями – все остальное складывается по цепочке: и американское присутствие, и «Федерация Северная Сирия», якобы «курдская». Без консолидации с арабскими монархиями это невозможно, а с консолидацией – практически решаемо.

Следовательно, рассчитывать на то, что регион (даже Идлиб) может вновь погрузиться в активную масштабную фазу противостояния, не стоит, хотя ХТШ, не попив крови и нервов, оттуда просто так не уйдет. Им с высокой вероятностью предложат переехать в Европу, тем более что лидеры ХТШ и так заработали миллионы и не раз замечены в разгульной жизни. А вот осложнить весь этот процесс американцы могут и будут, как с помощью своих медиа («курдов лишают свобод»), так и санкционировав выпуск из мест заключения бывших боевиков ИГИЛ, но это не системные проблемы, хотя и далеко не самые приятные для местного населения.

Отследить такие процессы мы сможем, когда то, что сейчас называется Астанинским форматом (Турция, Иран, Россия, Сирия), начнет подкрепляться именно масштабом внутриарабским: например, форумом племен или конференцией. И все подсказывает, что до таких мероприятий осталось совсем не далеко.