Мятеж замполита

Уже прошло пятьдесят лет со времени того беспрецедентного события на Балтийском флоте, когда в ночь с 8 на 9 ноября 1975 года заместитель командира по политчасти большого противолодочного корабля (БПК) «Сторожевой» капитан 3 ранга Валерий Михайлович Саблин, обманным путем изолировав командира, самовольно вступил в командование кораблем и вывел корабль в Ирбенский пролив, объявив его «свободной территорией». Корабль был остановлен силами флота на границе выхода из пролива, Саблин был арестован и после скоротечного суда, обвинившего его в «измене Родины», в августе 1976 года расстрелян.

По поводу «восстания на «Сторожевом» написано немало книг и статей и даже выпущены документальные фильмы. В одних Валерию Саблину поют дифирамбы, в других — подвергают его уничижительной критике. Но все эти «произведения» объединяет одно — недостоверность. Страна узнала о «чрезвычайном происшествии» на Балтийском флоте в конце 80-х годов, на излете «гласности» и «перестройки». С тех пор события, разворачивавшиеся на БПК «Сторожевой» и вокруг него, и имя мятежного замполита обросли мифами и легендами, часто противоречащими друг другу, ничего или почти ничего не имевшими общего с действительностью. Часто оценки того или иного события или личности даются не в результате глубокого исторического исследования, а исходя из политической конъектуры.

Даже по тем следственным документам, выдержки из которых впервые опубликованы в книге Владимира Шигина «Мятежный «Сторожевой», трудно воспроизвести истинную картину того, что произошло со «Сторожевым». Вот что вспоминал следователь Добровольский:


Ну как же так. На советском военно-морском флоте произошло, можно сказать, уникальное событие, чрезвычайное происшествие: боевой корабль Балтийского флота самовольно покинул место стоянки и под управлением захватившего на нем командование замполита движется неизвестно куда. В его задержании задействованы значительные силы; корабли и авиация флота. Под угрозой жизни офицеров, мичманов и матросов экипажа корабля. И дело «несложное»?

При знакомстве представленных Шигиным материалов из следственных документов видно: показания Саблина и других обвиняемых и свидетелей часто противоречат друг другу, Саблин и другие обвиняемые на допросах часто меняют свои показания, много неточностей о наличии боезапаса на корабле и даже в датах. И следователь не посчитал нужным проводить очные ставки. В ходе следствия также не были произведены следственный эксперимент и психиатрическая экспертиза Валерия Саблина. А ведь решалась судьба не только мятежного замполита, но и многих офицеров и мичманов. Следствие велось небрежно; по-видимому, следователю была поставлена задача как можно быстрее «закрыть» Саблина, а истина никого из «власть предержащих» не интересовала.

Сразу оговорюсь, что ценность книги В. Шигина в том, что она впервые знакомит читателя со следственными материалами уголовного дела Валерия Саблина, которые использует и автор этой статьи. Но недостаток ее в том, что в ней много воспоминаний некоторых участников захвата БПК «Сторожевой», но нет ни одного свидетельства непосредственных участников событий – офицеров и мичманов корабля. По-видимому, Шигин ни с кем из них не встречался. А ведь многие из них на момент выхода книги все еще были живы и проживали (например, В. Виноградов и Б. Саитов) в Санкт-Петербурге и Калининграде.

В разное время я встречался со знакомыми офицерами со «Сторожевого», к тому времени, к сожалению, уже бывшими. Некоторые из них отказывались делиться горькими воспоминаниями, но другие рассказали мне о том, что произошло. Их свидетельства почти совпадали друг с другом, поэтому у меня нет оснований не верить в их правдоподобность.

В то время автор этой статьи, в звании старшего лейтенанта, служил командиром ЗРБ-1 (ЗРБ — зенитная ракетная батарея) на БПК «Сильный», однотипном с БПК «Сторожевой» корабле проекта 1135.

В свой злополучный поход «Сторожевой» вышел из Балтийска не один.

Утром 2 ноября 1975 года к выходу в море готовились два корабля: бпк «Сильный» и бпк «Сторожевой». Корабли должны были принять участие в военно-морском параде в честь 58-й годовщины Октябрьской революции; «Сильный» — в Ленинграде, «Сторожевой» — в Риге. Во время приготовления «Сильного» к бою и походу по команде «Походной вахте заступить» я начал исполнять обязанности вахтенного офицера.

В это время на ходовом мостике находился командир 128-й бригады ракетных кораблей капитан 1-го ранга Юрий Иванович Можаров, который вместе с частью офицеров своего штаба шел на нашем корабле в Ленинград. Комбриг решил воспользоваться предстоящим походом для написания типовой книги корабельных расписаний для кораблей проекта 1135, к которым принадлежало большинство кораблей 128-й брк. Его наблюдения за ходом подготовки кораблей к выходу в море на некоторое время прервал «наш» особист, монолог которого он внимательно выслушал, изредка его прерывая. О чем они говорили, я не слышал. Но… По чекистской логике, особист должен был пойти в Ригу на «Сторожевом», ведь на «Сильном» шел комбриг и его штаб. Но он пошел с нами — в Ленинград.

Знаю из общения с этим капитан-лейтенантом, что он окончил Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище, и вся его родня проживала в Ленинграде. Понятен его выбор; появилась возможность повидаться с родными и близкими. Кстати, днем 9 ноября к «Сильному», стоящему на якоре на Кронштадтском рейде, подошел баркас и снял с борта особиста, которого я больше никогда не видел: предполагаю, что он получил от своего ведомства по «полной программе» за неправильный выбор места пребывания.

Вышли «Сильный» и «Сторожевой» в море вместе и находились в совместном плавании до Лиепаи. «Сторожевой» зашел в Лиепаю для сдачи ракетного и артиллерийского боезапаса, а «Сильный» продолжил свое движение в Ленинград. Перед докованием, которое с 9 ноября предстояло «Сторожевому» в Лиепайском судоремонтном заводе (СРЗ-29), положено выгружать весь боезапас. Вот почему еще в Балтийске на минно-торпедную базу были сданы ракеты 85Р противолодочного комплекса «Метель», бомбы для РБУ и торпеды.

Весь день 3 ноября «Сторожевой» на специальном причале у входа в Военный канал Лиепаи выгружал ракеты ЗРК «Оса-М» и боезапас к артиллерийским установкам АК-726. В Ригу корабль прибыл на следующий день и встал в парадном строю на бочки в Даугаве. 5 и 6 ноября состоялись плановые тренировки предстоящего парада с торжественным подъемом флага и флагов расцвечивания и изнурительными по своей продолжительности построениями экипажа в парадной форме и криками «Здравия желаем...» и «Ур-р-а-а!!!».


БПК «Сторожевой» готовился к параду, а его замполит 5 ноября уже принял окончательное решение осуществить свой план превращения корабля в «свободную и независимую территорию от государственных и партийных органов». 7 ноября состоялся военно-морской парад. После парада 7 и 8 ноября офицерам и мичманам был разрешен сход на берег. В увольнение были отпущены и матросы. Для части личного состава были организованы групповые экскурсии по латвийской столице. К 18:00 8 ноября весь экипаж уже был на борту «Сторожевого».

День 8 ноября 1975 года предоставил В. Саблину, как он, по-видимому, считал, уникальный шанс осуществить его план. Во-первых, «Сторожевой» находился вдали от своего соединения, вне своего места базирования – Балтийска. Во-вторых, на корабле по разным причинам отсутствовали некоторые офицеры, присутствие которых почти исключало возможность даже начать «мятеж».

Точно знаю, что на корабле не был старший помощник командира капитан 3 ранга Н. Новожилов, который находился на излечении в госпитале. В отпуске были командир БЧ-58 капитан-лейтенант А. Иванов и командир ЗРБ-2 старший лейтенант А. Рожко; командир ЗБ-39 старший лейтенант С. Коломников был оставлен в Лиепае для сдачи выгруженного на склад артиллерийского боезапаса.

Хорошо знал этих офицеров. Маловероятно, что Саблину удалось бы, помимо командира, изолировать еще и старпома; Николай Николаевич, с которым мне довелось служить на одном корабле, был смелым и решительным человеком. Без команды командира электромеханической боевой части корабль не сдвинулся бы с места; Александр Иванов пользовался большим уважением и авторитетом у подчиненных. И особист убыл «на отдых» в родной Ленинград.

Получив доклад дежурного по кораблю о том, что весь экипаж на месте, командир корабля капитан 2 ранга А. В. Потульный решил отдохнуть перед ночным переходом. Но отдыхать ему довелось недолго. Через час в командирскую каюту вошел замполит капитан 3 ранга В. Саблин, который с тревогой сообщил командиру, что в гидроакустическом посту в носовой части корабля происходит пьянка большой группы матросов. Потульный выбежал из каюты и устремился в носовую часть корабля. Саблин следовал за ним. Когда командир корабля спустился в пост, Саблин закрыл за ним люк и повесил на него навесной замок. Охранять Потульного Саблин поручил старшему матросу А. Шеину, которого заранее посвятил в свои планы и который согласился его поддержать. Командир корабля был изолирован.

В 19:30 по приказу Саблина дежурный по кораблю объявил по корабельной трансляции две команды: «Личному составу собраться в столовой команды для просмотра кинофильма» и «Офицерскому и мичманскому составу прибыть в кают-компанию мичманов». В это время Шеин, вооруженный Саблиным пистолетом, занял место в кинобудке мичманской кают-компании. Перед тем как войти в кают-компанию, Саблин зарядил свой пистолет, приготовив его к стрельбе.

С порога Саблин сначала начал рассказывать свою биографию, а затем изложил то, ради чего собрал офицеров и мичманов. Вот что показал Саблин на первом допросе:


Оправившись от первоначального шока и не поверив Саблину, сообщившему им, что заболевший командир корабля его поддерживает, офицеры и мичманы бурно отреагировали на его речь. Они обвиняли его в нарушении Присяги, в лицемерии, как политработника, задавали нелицеприятные вопросы, обвиняли в авантюризме, предупреждали о том, что из его затеи ничего не выйдет, и что он ставит под угрозу жизни членов экипажа корабля. Тем не менее, после своего выступления Саблин высыпал на стол шашки и предложил присутствующим ими проголосовать: белыми – «за», черными – «против». При этом пригрозил пистолетом и сообщил (блефовал замполит – М.С.), что в кинобудке находятся два матроса с автоматами: «Советую не дергаться. Я не шучу».

Результат голосования оказался для замполита неутешительным: подавляющее число офицеров и мичманов отказалось поддержать Саблина. После угрозы Саблина два офицера и пять подвыпивших мичманов струсили и выразили ему свою поддержку. Правда, польза в море от них была нулевая: лейтенант В. Дудник не имел допуска к несению службы вахтенного офицера, а второй лейтенант В. Вавилкин был помощником командира по снабжению (окончил «сухопутное» Вольское училище тыла), в чьем ведении были продовольствие, шкиперское и вещевое имущество корабля. Мичманы были недавними выпускниками школы старшин-техников, по возрасту одногодками матросов последнего года службы, и никаким авторитетом в экипаже не пользовались.

Несогласных офицеров и мичманов под прицелами пистолетов Саблин и Шеин заперли под замок в ближайшем к кают-компании гидроакустическом посту. Командир БЧ-3 (БЧ-3 — минно-торпедная боевая часть) старший лейтенант Борис Саитов сообщил Саблину, что он «с его методами не согласен», и отказался арестовываться под предлогом того, что он будет «поддерживать порядок на корабле как исполняющий обязанности старшего помощника». Саблин, все еще ошарашенный отказом офицеров в поддержке, почему-то согласился с Саитовым и не стал его арестовывать.

Покинув кают-компанию, Саблин собрал в кубрике связистов личный состав БЧ-4 (БЧ-4 – боевая часть связи), свободный от вахты. Здесь он рассказал оторопевшим матросам о своих планах и о том значении, которое он придает радистам в их осуществлении. Никто из моряков не осмелился возразить замполиту, который сумел их убедить в том, что их действия не являются нарушением присяги и что «обращение к Главнокомандующему ˂ВМФ˃ будет производиться в зашифрованном виде, без нарушения установленного на флоте порядка радиообмена». О том, что он планирует передавать открытым текстом «обращение к советскому народу», Саблин, заверивший своих слушателей в том, что им ничего не будет и бояться абсолютно нечего, сообщить не посчитал нужным.

Еще до того, как Саблин решил довести до старшин и матросов «план захвата корабля и дальнейшую программу действий», возле люка в пост, где был заперт командир корабля Потульный, произошла драка. Проходившие на бак старшина 1 статьи В. Копылов и старший матрос К. Набиев услышали стук в нижнюю часть люка и голос командира: «Саблин и Шеин — изменники Родины». Матросы попытались освободить своего командира, но Шеину и пришедшим ему на помощь мичманам Бородаю, Величко, Гоменчуку и Калиничеву удалось предотвратить эту первую попытку сопротивления. При этом Шеин ударил Копылова рукояткой пистолета по голове. Матросы были вынуждены ретироваться.

В 23:00 личный состав корабля был построен на юте (ют — кормовая надстройка корабля или кормовая часть верхней палубы) по команде «Большой сбор». Перед строем ничего не подозревавших матросов появился Саблин.

«Мы удивились, — вспоминал матрос Прейнбергс, — что из офицеров, кроме него, никто не вышел. Нет, кто-то один был…».

Этим офицером, который вышел на построение, был командир электротехнической группы старший лейтенант Владимир Фирсов, который, будучи дежурным по БЧ-5 (БЧ-5 – электромеханическая боевая часть), во время выступления Саблина перед офицерами и мичманами находился в ПЭЖе (ПЭЖ – пост энергетики и живучести на военном корабле, помещение, из которого осуществляется распределение всех видов энергии на корабле и управление при борьбе за живучесть его боевых и технических средств. ПЭЖ оборудован средствами информации о работе механизмов, схемами, электронно-вычислительными устройствами, средствами связи и дистанционного управления системами пожаротушения, осушения помещений, спрямления корабля и т. д.) и ничего не знал о происходящих на корабле событиях.

Саблин выступил перед матросами примерно с такой же речью, как и перед офицерами и мичманами. Правда, сообщил, что корабль сразу пойдет в Кронштадт. На вопрос о командире корабля снова соврал, что Потульный отдыхает в каюте, поддерживает его, Саблина, и «скоро возьмет командование на себя». Чтобы получить поддержку самых «авторитетных» матросов, «годков», замполит пообещал им то, что их волновало больше всего – увольнение в запас по прибытию в Кронштадт.

После того как матросский строй был распущен, Саблину пришлось держать ответ перед «годками». Они собрались в одном из кубриков и потребовали от замполита в ответ на лояльность обещание об увольнении в запас по прибытию в Кронштадт. Такую гарантию Саблин «годкам» снова дал. А больше «революционных» матросов ничего не волновало. Поддержка «годков» («годок» (флот. жарг.) – матрос последнего года срочной службы, аналогичное армейскому наименованию «дед», производное от определения негативного явления на флоте – «годковщина») была очень важна для Саблина, ведь в отсутствие офицеров обеспечивать выполнение его указаний больше было некому.

Распустив матросский строй, Саблин поднялся на ходовой пост корабля и отправил вниз ничего не понимающего лейтенанта В. Степанова, который всё это время нес службу вахтенного офицера. Степанов, не обнаружив в офицерском коридоре ни одного офицера, отправился на ют, где и повстречал стоящего в раздумье Фирсова. Фирсов рассказал лейтенанту о случившемся.

Офицеры решили разыскать командира корабля, но встретили в офицерском коридоре лишь старшего лейтенанта Саитова и мичманов Жидкова, Зверева, Ковальченкова, по разным причинам отсутствовавших в кают-компании мичманов, и примкнувшего к ним протрезвевшего мичмана Калиничева. Офицеры вскрыли арсенал и ящик с патронами в артиллерийском погребе (где находятся «запасные» ключи перед арестом успел сообщить Саитову командир БЧ-2 (БЧ-2 – ракетно-артиллерийская боевая часть) капитан-лейтенант В. Виноградов. Пистолетами вооружились Саитов, Степанов и Фирсов.

Саитов приказал Фирсову покинуть корабль и сообщить на берег о чрезвычайном происшествии на корабле. Проще всего было покинуть корабль с юта, но там все еще находилась большая группа матросов, и тогда, рискуя сорваться в холодную воду с большой высоты, Фирсов по носовому швартовному концу с бака спустился на рейдовую бочку. На стоявшей впереди по носу «Сторожевого» подводной лодке услышали крик Фирсова, и через некоторое время он уже был в штабе 78-й бригады ОВР (ОВР – охрана водного района), где доложил о происходящем на корабле. Скоро известие о ЧП на БПК «Сторожевой» прервало отдых командующего Балтийского флота вице-адмирала Косова.

Ранее об отсутствии Фирсова на корабле замполиту сообщил непосредственный подчиненный командира ЭТГ матрос Сахневич. Саитов лишь подтвердил то, во что Саблину поначалу не хотелось верить; теперь фактора внезапности не существовало. Ведь он делал ставку на то, что «Сторожевой» снимется со швартовых согласно флотскому суточному плану. Флотская оперативная служба, при соблюдении инструкций и порядка выхода из базы и всех правил радиообмена, ничего против корабля не предпримет. Только когда корабль начнет следовать курсом, отличным от рекомендованного, к кораблю могут возникнуть вопросы. Пока «на берегу» будут выяснять, что происходит со «Сторожевым», корабль уже будет вдали от родных берегов, в открытом море, где, как полагал Саблин, он будет хозяином положения.



Пришлось корректировать план действий. Саблин поспешил на ходовой пост и дал команду по корабельной трансляции: «Корабль экстренно к бою и походу приготовить». Турбины запустили по команде мичмана Хомякова, который согласился выполнять обязанности вахтенного механика. Через полчаса, в 2 часа ночи 9 ноября, БПК «Сторожевой» снялся со швартовых и двинулся по Даугаве на выход в Рижский залив. Через час шифровальщик принес Саблину телеграмму от командующего Балтийского флота с требованием вернуть корабль в Ригу. Замполит понял, что командование флотом начало принимать меры, но приказал связистам на телеграмму не отвечать и соблюдать режим радиомолчания.

Так как о планах Саблина превратить БПК «Сторожевой» в «свободную и независимую территорию от государственных и партийных органов» командованию флота было неизвестно, то оно, вполне логично, предположило, что целью мятежного замполита был угон корабля в Швецию. Об этом Косов доложил в Москву, Главкому ВМФ, а тот — министру обороны Гречко. Последовала команда всеми возможными силами и средствами предотвратить угон корабля. Впрочем, уже через час после того, как корабль покинул свое место на Даугаве, начались предприниматься меры по задержанию «Сторожевого».

Первым в погоню за «Сторожевым» из Риги вышел сторожевой корабль СКР-14. Затем из Лиепаи на перехват корабля были отправлены малые ракетные корабли 109 дивизиона мрк, сторожевик 57 отдельного дивизиона и малые противолодочные корабли 106 дивизиона 118-й бригады ОВР. Была дана команда блокировать выход «Сторожевого» в Ирбенский пролив пограничным кораблям 4-й бригады сторожевых кораблей морских сил погранвойск СССР, которые несли там дозорную службу.

В 4 часа утра Саблин решил исполнить часть своего плана. По его приказанию радисты передали в адрес Главкома ВМФ следующую шифрограмму:


Читаешь это послание-«ультиматум» и возникает мысль: а всё ли в порядке с головой у его автора?

В 6 часов утра шифровальщик вручил Саблину телеграмму от Главкома ВМФ, который в ответ на его ультиматум потребовал возвратить «Сторожевой» в Ригу, пригрозив, что в случае невыполнения приказа по кораблю будет применено оружие (неужели Саблин был настолько наивным, что ожидал другого ответа? – М.С.). Тогда Саблин решил выйти в эфир и открытым текстом передать свое обращение к советскому народу «Всем! Всем! Всем!». Связисты приказание своего замполита не выполнили; нарушать правила радиообмена они не стали. Так рухнули два важных пункта его плана: требования, изложенные в его шифрограмме, приняты не были, и «все честные люди нашей страны и за рубежом» обращение о поддержке «мятежного» корабля не услышали (да и не могли услышать, если бы даже обращение вышло в эфир).

В 7 утра три пограничных сторожевых корабля (ПСКР) сблизились со «Сторожевым» и, сопровождая его, постоянно передавали семафоры с требованиями: «Станьте на якорь. Приказ Главкома. Застопорите ход, или будем открывать огонь».

Через некоторое время к преследованию «Сторожевого» присоединились СКР «Комсомолец Литвы» и МПК-25. На минимальную дистанцию стрельбы крылатыми ракетами подошли два МРК 106-го дивизиона. Саблин постоянно получал шифрограммы от командующего Балтийского флота и Главкома ВМФ с одним и тем же требованием: вернуться в Ригу и поставить корабль на якорь на внешнем рейде.

Корабли, преследовавшие «Сторожевой», были приведены в готовность для открытия предупредительной артиллерийской стрельбы, но командование все еще надеялось, что Саблин выполнит приказание Главкома и вернет корабль в Ригу. Но Саблин продолжал вести корабль в Ирбенский пролив и лишь в 9:20 сообщил Главкому ВМФ, что не собирается выполнять его приказ. Содержание шифрограммы было категорично: «Ускорьте ответ на исходящий № 0400. Ответ ждем до 12:00. Члены ревкома корабля. Саблин».

Эту шифрограмму Саблин передал, когда «Сторожевой» вышел из Ирбенского пролива и начал покидать территориальные воды СССР. К тому же корабль повернул влево, увеличил ход до полного (22 узла). Курс корабля, 290 градусов, упирался в шведский остров Готска-Санде; до территориальных вод Швеции оставалось 55 миль. Больше медлить было нельзя; время уговоров кончилось. Командование ВМФ и Балтийского флота уверилось в том, что Саблин угоняет БПК «Сторожевой» в Швецию.

Два самолета авиации Балтийского флота атаковали «Сторожевой». Бомбы легли впереди по курсу корабля и около его бортов, нанеся ему незначительные повреждения. В 10:30 корабль застопорил ход, на нем был поднят государственный флаг, и командир корабля капитан 2 ранга Потульный доложил по связи на КП БФ: «Корабль остановлен. Овладел обстановкой. Жду указаний командующего флотом».

Еще до начала авиационного бомбометания на «мятежном» корабле произошли драматические события. Вслед за неудачной попыткой офицеров и мичманов во главе со старшим лейтенантом Саитовым арестовать Саблина, уже мичман Савченко предпринял попытку освободить командира корабля. Но и эта попытка не удалась. Мичман был избит группой «годков», охранявших арестованного командира. Среди матросов нарастала напряженность. Саблин даже был вынужден на некоторое время покинуть ходовой пост, чтобы успокоить группы матросов, собравшихся в ПЭЖе и в столовой команды. Один за другим покидали Саблина и его «соратники» из офицеров и мичманов. Лейтенанты Дудник и Вавилкин, мичманы Бородай, Величко, Гоменчук и Калиничев разбежались по своим каютам.

Первыми отказались выполнять приказания Саблина матросы из БЧ-2, которые не прислали своих представителей на «совещание», созванное замполитом прямо на ходовом посту.

За несколько минут до атаки корабля флотскими бомбардировщиками большая группа матросов во главе с главным корабельным старшиной Мироновым и старшиной 1 статьи Копыловым скрутили «охранников» офицеров и мичманов и освободили их. Затем был повержен на палубу и матрос Буров, охранявший командира корабля, и Потульный был освобожден. Освобожденные офицеры и мичманы вскрыли арсенал с оружием и вооружились пистолетами.

Вот как вспоминал капитан 2-го ранга Потульный завершение саблинского мятежа:


На дрейфующий «Сторожевой» с подошедших к его борту кораблей высадились вооруженные группы.

Шеин утверждает, что «когда раненого Саблина после захвата корабля вели к борту, кто-то из экипажа сказал, обращаясь к десантной группе: “Запомните его на всю жизнь! Это настоящий командир, настоящий офицер, настоящий офицер советского флота!”». Всё было более прозаично: весь экипаж был изолирован во внутренних помещениях корабля, а самого Шеина, спрятавшегося в одной из агрегатных, долго не могли найти. Никого из экипажа корабля на верхней палубе не было.

Всех членов экипажа корабля, за исключением части старшин и матросов БЧ-5, переправили в Ригу: офицеров и мичманов поместили в следственном изоляторе КГБ, а старшин и матросов – в так называемые «Ворошиловские казармы». «Сторожевой» был поставлен на рейде у входа в Ригу.

На следующий день, 10 ноября, в столицу Латвии прибыла комиссия во главе с Главнокомандующим ВМФ, адмиралом флота Советского Союза С. Г. Горшковым. Как происходил допрос офицеров членами этой комиссии, на своем примере автору этой статьи рассказал Борис Саитов:


Поведение Саитова на этом допросе определило его дальнейшую судьбу. Его, организовавшего побег с корабля Фирсова и оказавшего сопротивление Саблину, разжаловали в матросы и уволили в запас.

Вместе с Саблиным были арестованы и переправлены в Москву, в Лефортово, Шеин и еще 12 его активных «подельников». Остальные члены экипажа проходили по «делу Саблина» как свидетели. Через некоторое время из обвиняемых в свидетели были переведены все «соратники» Саблина, кроме Шеина, так как следствие установило, «что умысла изменить Родине они не имели, в связи с неожиданностью и скоротечностью событий своевременно не разобрались во враждебной направленности намерений САБЛИНА и не смогли их правильно оценить» (из Докладной записки Министра обороны Гречко М.С.). После окончания допросов бывший экипаж БПК «Сторожевой» во главе с Потульным был переправлен в Калининград и размещен в казармах береговой базы Дивизиона новостроящихся и ремонтирующихся кораблей.

Куда же шел, ведомый мятежным замполитом бпк «Сторожевой»?

Этот вариант плана своих действий Саблин довел до офицеров и мичманов и озвучил на первых допросах.

Второй вариант (этот план был доведен до матросов при построении на юте и так же зафиксирован в одном из протоколов допроса):


Третий вариант, о котором докладывал Главкому ВМФ командующий Балтийского флота вице-адмирал Косов и который до сих пор не исключают многие флотские офицеры, — это то, что Саблин намеревался угнать «Сторожевой» в Швецию, чтобы из его территориальных вод предъявить свои «требования».

Никаких шансов осуществления его «плана» в открытом море или при переходе в Кронштадт у Саблина не было. От слова «совсем».

И молодому флотскому лейтенанту было понятно, что положительного ответа на требования, изложенные Саблиным в телеграмме Главкому ВМФ, не последует.

Надежды Саблина на то, что в открытом море «Сторожевой» не смогут обнаружить из-за сложной навигационной обстановки, не имеют под собой никаких оснований: и обнаружили бы, и применили бы оружие, несмотря на «наличие различных торговых судов» (для этого объявили бы участок, где находился «Сторожевой», зоной, опасной для мореплавания, окружив ее кораблями Балтийского флота, и применили бы по кораблю оружие – М.С.).


Какая глупая наивность. Кто бы тебе позволил «идти вдоль берегов СССР» и бомбардировать эфир твоим революционным воззванием; глушить радиоволны в Советской стране умели. Впрочем, и весь «план» Саблина – это план человека, не сознающего действительность, находящегося в плену собственных иллюзий.

К тому же В. Саблин во время плавания в открытом море (или переходе в Кронштадт) подвергал корабль и другим опасностям. Штурман корабля перед выходом в море готовит комплект карт по маршруту перехода. На них делается предварительная прокладка курса, производится корректура карт, отмечаются точки поворотов при изменении курса, контрольные пеленга и т. д. Весь этот подготовленный комплект карт складывается по порядку в верхний ящик автопрокладчика.

Штурманского обеспечения на переход в Кронштадт у Саблина не было. Как не было у него вахтенного офицера, важного помощника командира корабля при переходе морем, который управляет всей вахтенной службой корабля и, прежде всего, следит за выполнением кораблем Международных правил предупреждения столкновений судов в море (МПСС).

Не было и вахтенного офицера БИП (БИП – боевой информационный пост военного корабля), снабжающего командира корабля информацией о надводной обстановке, и квалифицированного вахтенного механика, руководящего безаварийным использованием корабельных двигателей, судовых систем жизнеобеспечения и обеспечивающего живучесть корабля. Офицеры, способные выполнять эти функции, отказались участвовать в «мятеже». Матросы заменить офицеров не могли ввиду отсутствия необходимых знаний и навыков. Так что вероятность того, что корабль, сбившись с пути, мог сесть на мель (в то время спутниковой навигации, обеспечивающей постоянное определение обсервационного места корабля, не было) или мог столкнуться со встречными судами, или что произойдет авария двигателей ввиду неправильной эксплуатации, была очень высока.

Предположим невероятное. Чтобы избежать международного скандала, руководство СССР пообещало выполнить «требования» Саблина, и корабль благополучно дошел бы до Кронштадта. Как только безоружный «Сторожевой» появился бы у ворот «города трех революций», то тут же получил бы вооруженную группу захвата, и на этом бы с «центром политической активности» было покончено. Между прочим, на Кронштадтском рейде стоял БПК «Сильный» с полным боекомплектом.

А теперь рассмотрим третий вариант.

Курс БПК «Сторожевой» при выходе из Ирбенского пролива был 290^о. Корабль отклонился влево от рекомендованного курса (322,8^о) почти более чем на 30 градусов. То есть «Сторожевой» не приближался, а удалялся от той точки (я ее назвал «точкой невозврата» – М.С.), в которой он должен был сделать поворот вправо и лечь на курс, ведущий в Ленинград. Причем курс 290^о – это курс к шведским берегам; к острову Готска-Санде, ближайшей территории Швеции.

Не имея возможности связаться с самим мятежным замполитом и узнать от него о его истинных намерениях, командующий Балтийского флота вице-адмирал Косов вполне логично предположил, что Саблин ведет корабль в Швецию, о чем и докладывал в Москву. «Сторожевой» был остановлен в результате действий морской авиации на расстоянии 21 мили от границы территориальных вод СССР и в 55 милях от территориальных вод Швеции; до ее берегов оставалось около 2-х часов хода со скоростью 30 узлов.

Если предположить, что целью Саблина все-таки была Швеция, то шансы для ее достижения были. Эти шансы еще больше увеличивались, если бы не побег с корабля старшего лейтенанта В. Фирсова, сообщившего командованию флота о случившемся на корабле. Если бы на «берегу» не было известно, что на самом деле происходит на «Сторожевом», то, пока оперативная служба флота разбиралась бы в том, что случилось с кораблем, он вполне мог достичь шведских берегов. Ведь даже в ужасном сне никто не мог представить, что советский военный корабль может быть угнан в чужую страну. Такого не случалось со времен броненосца «Потемкин», который был захвачен взбунтовавшейся командой, некоторое время «скитался» по Черному морю, а затем прибыл в Румынию, где и был интернирован.

Возможны три объяснения тому, почему «Сторожевой» отклонился от рекомендованного курса. Первое: Саблин, узнав о бегстве Фирсова, понял, что успех задуманного «плана» невозможен, и решил изменить курс на Швецию. Второе: не велась штурманская прокладка курса корабля, следствием чего и явилось отклонение от рекомендованного курса. Третье: корабли Балтийского флота, перехватившие «Сторожевой» при выходе из Ирбенского пролива, ограничивали его в маневрировании. Все эти версии имеют право на существование.

Но есть очень важная деталь. После поворота на курс 290^о «Сторожевой» следовал им почти полтора часа и не изменил его даже тогда, когда корабли преследования отошли от него на расстояние 50 кабельтов (перед применением авиации – М.С.). В течение почти получаса ПСКРы и другие корабли не пересекали курс «Сторожевого» и не находились на острых углах в опасной близости от БПК. Ничего не мешало Саблину изменить курс корабля.

Куда все-таки вел мятежный замполит захваченный им корабль? На этот вопрос сегодня мог бы ответить лишь один человек – Валерий Михайлович Саблин.

Есть такая категория людей, которых называют людьми с больной совестью. Это люди неравнодушные к чужой беде, с чувством личной, гражданской ответственности, остро переживающие за несправедливость, за судьбу Родины. В то же время больная совесть может разрушающе действовать на психику ее обладателя; всю жизнь такой человек испытывает жесткие психологические проблемы. Человек с больной совестью ради достижения своих целей, не осознавая нравственную сомнительность своих действий, может совершить поступки, противоречащие его собственным нравственным представлениям.


Саблин, по-видимому, и был человеком с больной совестью. По отзывам однокурсников по училищу и Военно-политической академии, близко его знавших, он был честным, совестливым, твердо придерживавшимся своих принципов и убеждений.


Учившийся с Саблиным в академии контр-адмирал в отставке Э.М. Чухраев дает своему однокурснику следующую характеристику:


Но в характеристиках из личного дела и воспоминаниях офицеров, с которыми довелось служить Валерию Саблину на флоте, «светлый» образ «образцового офицера» выглядит совсем по-другому. Одно дело — учеба, когда, в основном, ты отвечаешь только за себя, а другое — служба на корабле, где и проявляются не только твои знания, но и умение применить их на практике в непростой обстановке корабельной службы.

А офицерская карьера Валерия Саблина складывалась не очень удачно. Он окончил ВВМУ им. Фрунзе в 21 год, т. е. к 30 годам должен был пребывать в звании капитана 3 ранга. Однако после 9 лет службы на кораблях Саблин – капитан-лейтенант и всего лишь помощник командира сторожевого корабля 3 ранга. К тому же, его с корабля 2 ранга, каким был эскадренный миноносец «Ожесточенный», перевели на корабль рангом ниже – сторожевой корабль.

Обычно всё было наоборот: перспективных офицеров часто назначали на корабли классом повыше. В то время «сторожевиками» командовали даже старшие лейтенанты, командирами кораблей 2-го ранга часто назначались капитан-лейтенанты. Флот в 60–70-е годы прошлого века быстро развивался, новые корабли поступали постоянно, и карьерный рост большинства хороших офицеров был стремительный, без всякого блата, хотя и без этого не обходилось.

Но у В. Саблина не сложилось. Его многие однокашники давно обошли его по карьерной лестнице, были командирами крупных кораблей, офицерами штабов корабельных соединений. А В. Саблин пребывал на штатной должности капитан-лейтенанта, на которую, как правило, назначались офицеры через 2–3 года после окончания Высшего военно-морского училища, а то и по его окончанию. Звание старшего лейтенанта Саблин получил с задержкой почти на полтора года и прослужил на первичных офицерских должностях пять лет, в должности помощника командира СКР – четыре года.

Владимир Шигин, которому удалось ознакомиться с Личным делом В. Саблина, никаких «блестящих аттестаций» в нем не обнаружил. Нашел Шигин в личном деле Саблина и причину задержки присвоения звания «старший лейтенант» будущему «революционеру».


А вот получить допуск к самостоятельному управлению кораблем помощник командира СКР-33 Валерий Саблин так и не смог (на это дается один год — М.С.). Бывший командир СКР-33 капитан 3 ранга Хохлов негативно отзывался о своем помощнике:


И сам Валерий Саблин в своей автобиографии признается в том, что служба строевого флотского офицера его тяготит. Он жалуется на «тяжелую корабельную участь» и «серые» будни. «Служить в должности помощника сложно и тяжело», — жалуется он. В 1968 году Саблин решил переквалифицироваться в политработники. Но отпустили его поступать в Военно-политическую академию лишь через год. Этот год, по признанию Саблина, был для него «самым сложным, тяжелым и ответственным».

«Служить надо было хорошо (! – М.С.), чтобы пустили в академию (выделено автором – М.С.). Политику пришлось оставить на второй план… Пришлось год мучиться», — сообщает Саблин в своей автобиографии. Это признание будущего «революционера» говорит о многом. Не был он «образцовым офицером»; на первом плане у него были не служебные обязанности по занимаемым должностям, а «политика». Служба строевого флотского офицера для Саблина была сплошным мучением. Этим и объясняются его неудачи в офицерской карьере и продолжительное пребывание на незначительных должностях, не соответствующих его амбициям.

Свое решение стать политработником Саблин объяснял тем, что он «от мысли о чистке партии (КПСС – М.С.) перебрался (ну и стилистика – М.С.) к мысли изменения государственного аппарата», что он чувствовал, что «что-то… надо было делать, но не хватало знаний». И эти знания Саблин решил приобрести в форпосте агитации и пропаганды в Вооруженных Силах СССР, каким являлась ВПА?

Разгадка решения В. Саблина круто изменить свою офицерскую судьбу, по всей видимости, кроется в другом: потерпев неудачу в своей профессиональной карьере, он решил стать политработником, которые, как правило, без особых усилий хорошо продвигались по карьерной лестнице. В основном в политработники, по собственному желанию, «переквалифицировались» именно те офицеры, у которых по тем или иным причинам служба на корабельных должностях, что называется, «не задалась». Как правило, строевые командиры не шли на такие должности. В среде флотского офицерства к такой перемене в профессии относились с презрением, ведь на флоте были политработники-профессионалы: в ВВМУ им. Фрунзе был политический факультет, а после его ликвидации, в 1967 году, было создано Киевское высшее военно-морское политическое училище (КВВМПУ).

Не обошлось и без протекции, то есть без того самого пресловутого «блата», которым так возмущался сам Саблин. Поступлению Саблина «поспособствовал» друг и бывший сослуживец отца Валерия, капитана 1-го ранга Михаила Саблина, тогдашний начальник Политуправления ВМФ адмирал Гришанов (Гришанов Василий Максимович (1911–1994), адмирал – начальник Политического Управления ВМФ СССР в 1963–1981 гг.); ведь в ВПА, как правило, принимали дипломированных политработников, прослуживших на первичных должностях не менее двух лет и дающих право в нее поступать.

В 1969 году Валерий Саблин поступил в академию, которую с отличием окончил в 1973 году и был направлен на Балтийский флот, где и стал заместителем командира по политчасти БПК «Сторожевой».

Должность замполита большого противолодочного корабля соответствовала званию капитана 3 ранга, которое Саблин по выпуску и получил. На аналогичных кораблях встречались замполиты, занявшие эту должность через 3 года после окончания КВВМПУ. После окончания ВПА старшие офицеры, каковым был В. Саблин, назначались как минимум на должности замполитов кораблей 1 ранга, замполитами бригад или в политотделы соединений кораблей. А должность замполита корабля 2 ранга была «академической» лишь в том смысле, что давала право поступать в Академию, которую В. Саблин так блестяще закончил.

Чувства несправедливости, уязвленного самолюбия могли терзать беспокойную душу Саблина: его сокурсники по Академии получили более высокие перспективные должности, а он, отличник, назначен на должность, которую занимают недавние выпускники училища. А не явилась ли одной из причин безрассудного поступка В. Саблина то, что его назначили не на ту должность, на которую он надеялся?

В 1973 году ему уже 34 года, многие его товарищи по выпуску ВВМУ им. Фрунзе уже на солидных должностях, уже в звании капитана 2 ранга, а он звание каптри* (флот. жарг. — капитан 3 ранга) только что получил по выпуску из Академии и даже не занимает должность, соответствующую вышестоящему воинскому званию. Саблин (это личное мнение автора — М.С.) проецировал свою неудачную офицерскую карьеру на «казнокрадство и демагогию, показуху и ложь… отсутствие демократии и социальной справедливости… отсутствие уважения чести, жизни и достоинства человека» в Советском Союзе. Выступая на юте «Сторожевого» перед началом «мятежа», свои личные обиды Саблин высказал перед матросами следующими словами:


Не это ли, постоянно подтачивающее его сознание чувство «несправедливости», стало толчком к смелому, безрассудному и обреченному на провал поступку? Ведь для него должность заместителя командира корабля 2 ранга, как политработника, стала первичной; в ней он пребывал всего два года, и в ближайшее время рассчитывать на повышение он не мог. Надежды, связанные с отказом от профессии строевого флотского офицера в пользу карьеры политработника, не оправдались.


Что же, здесь можно согласиться, что для некоторых политработников была справедливой та характеристика, которую дал Саблин своим коллегам. Только и к нему относится столь безжалостная характеристика.

Судя по воспоминаниям сослуживцев Саблина по «Сторожевому», и он не пользовался авторитетом у подчиненных. Вернее, авторитет среди некоторой части матросов у него был, но такой авторитет на флоте, среди офицеров, называют «дешевым». С командиром корабля Потульным он, правда, был в дружеских, даже панибратских отношениях. Но он постоянно конфликтовал с офицерами корабля, особенно с наиболее авторитетными из них: командиром БЧ-2 капитан-лейтенантом Виктором Виноградовым, командиром БЧ-3 старшим лейтенантом Борисом Саитовым и командиром БЧ-5 капитан-лейтенантом Александром Ивановым. Причину конфликтов с замполитом высказал на одном из партийных собраний Виноградов, открыто бросив Саблину следующее обвинение:


Протест против Саблина офицеры и мичманы корабля выразили тем, что против его воли избрали руководителями партийной организации «Сторожевого» его «недругов»: Виноградова — секретарем, а Иванова — его заместителем.

Крупный конфликт произошел у Саблина и с командиром отряда кораблей боевой службы, в который входил и «Сторожевой», капитаном 2 ранга Л. Рассукованым. Он прямо перед матросами, на ходовом посту, обвинил Рассукованного в том, что тот слишком часто устраивает боевые учения. Рассукованный, что называется, Саблина «послал», потребовав не вмешиваться не в свое дело. Рассукованный заботился о боевой подготовке (где как не на боевой службе, когда не мешают никакие работы «от забора до обеда», не заниматься полноценной боевой учебой – М.С.), а Саблин – якобы о личном составе.

Матросы, которые несли вахтенную службу на ходовом посту, конечно, рассказали своим сослуживцам о «заботливом» замполите. Можно понять возмущение Саблина. Он сидел в своей каюте, готовился к захвату корабля, а Рассукованный своими «дурацкими» учениями отрывает его от важных дел по идеологической подготовке грядущего объявления «Сторожевого» «свободной и независимой территорией…». Ведь боевое учение – это «Боевая тревога», и хочешь или нет, надо покинуть свою каюту и хотя бы изобразить какую-то деятельность. Так никакого времени не хватит на составление плана грядущих революционных действий и прочих необходимых документов. Приходилось «работать» по ночам. Саитов вспоминал, что Саблин во время боевой службы всё время появлялся на людях с заспанным лицом.

Валерий Саблин был человеком, который, по всей видимости, тяжело переживал то, что советская действительность в корне отличается от тех коммунистических идеалов, в которые он свято верил. Участие Саблина в «политике», по началу, проявилось в том, что он периодически писал письма в различные высокие инстанции. Начал он свое эпистолярное творчество еще на 1-м курсе училища: написал письмо в ЦК ВЛКСМ о том, что «из нахимовцев воспитывают барчат» (похоже на донос и что не соответствовало действительности: обучение в Нахимовском училище было очень суровым для мальчишек – М.С.).

Затем уже от офицера Саблина последовали несколько писем Гришанову, в одном из которых он советует начальнику ПУ ВМФ, «что надо менять тематику политических занятий, что она не вызывает «политических» (ха-ха-ха! – М.С.) мыслей у личного состава».

Далее тематика писем уже более серьезная. В ЦК КПСС Саблин сообщает, «что надо бороться за чистоту партии», для чего надо произвести ее «чистку». Далее последовало письмо самому Хрущеву о недостатках в КПСС и Советском государстве и как эти недостатки устранить. Ни на одно письмо Саблин ответа не получил. Правда, после письма к Хрущеву его вызвали в Мурманский обком, и какой-то секретарь пожурил «серого в вопросах политики» молодого офицера и посоветовал заниматься своими служебными обязанностями. На этом общение Саблина с «верхами» закончилось без каких-либо для него последствий (даже не помешало поступить в Военно-политическую академию — М.С.).

Ответы на волновавшие его вопросы Саблин искал в произведениях Ленина, Маркса, Энгельса. При этом он постоянно «собирал… интересные факты, обличающие нашу (советскую – М.С.) действительность». Изучение произведений так называемых «классиков марксизма-ленинизма» Саблин довел до совершенства: он не только мог наизусть воспроизвести ту или иную цитату, но и помнил, на какой странице «нетленки» она расположена. Саблин, по его словам, был сторонником демократии, предполагающей разделение властей, многопартийность, свободу слова. И в то же время «большое впечатление» на него произвела книга Ленина «Государство и революция». Прочитав эту книгу, Саблин понял лишь одно: «как далеко мы (КПСС – М.С.) ушли от принципов Парижской Коммуны».

Саблин не сумел увидеть утопичность ленинских идей. «Развитие вперед, т. е. к коммунизму, идет через диктатуру пролетариата и иначе идти не может», — писал Ленин. Парламентаризм, разделение исполнительной и законодательной властей Лениным отвергались. О какой демократии может идти речь? Саблин не понял, что демократия и социализм или то, что им называется, несовместимы, а государства диктатуры пролетариата, за которое так ратует «вождь мирового пролетариата», никогда не было, нет и не может быть. А может быть только государство диктатуры коммунистической номенклатуры, государство беззакония, насилия и произвола. Какая-то каша в голове была у нашего «коммунара».

В конце концов, Саблин после своих раздумий, изучения трудов «классиков» и сравнения их наставлений и теорий с советской действительностью сделал вывод, что «партия (КПСС – М.С.) и правительство отошли от ленинских положений в строительстве социализма…». Он видел этот отход в «нарушениях законности и справедливости в советском обществе..., в злоупотреблениях в торговле, нехватке товаров, в случаях очковтирательства и приписок, бюрократизма и использования служебного положения в личных целях и др.». Все оценочные взгляды и суждения В. Саблина справедливы и верны, только одно не смог он понять: по-другому и быть не могло.

«Напряженно и долго думая о дальнейших действиях, принял решение кончать с теорией и становиться практиком», — напишет Саблин. Роковое решение (по его версии, в 1971 году — М.С.) о том, что ему «нужна какая-то трибуна, с которой можно было бы начать высказывать свободные мысли о необходимости изменения существующего положения дел», Саблин принял, еще учась в Военно-политической академии. Ну, как Саблин использовал БПК «Сторожевой» в качестве «трибуны» и что из этого вышло, мы уже знаем.

А что это за «теория», с которой он уже покончил? Да никакой теории не существовало. Нет в записях Саблина никаких теоретических изысканий. Этот факт признает и сам Саблин. В свою заветную тетрадь с цитатами из Ленина и прочих «теоретиков» он записал: «Программный документ с теоретическими положениями предполагаемой революции не написан».
И что за революцию собирался совершить замполит корабля Балтийского флота? «Коммунистическую революцию», — отвечает Саблин. Еще одну революцию, да еще коммунистическую. Помилуй боже!

Вот некоторые «теоретические» мысли Саблина, которые приводит в своей книге Владимир Шигин, ознакомившийся с его записями (судя по стилистике, учитель литературы средней школы не поставил бы Саблину «за содержание» отличную оценку – М.С.):


Снова насилие, снова гражданская война и «принуждение» к счастью?

Почитаешь «теорию» Саблина и невольно подумаешь: а всё ли в порядке с головой у «борца за народное счастье»? Да нет, Саблин не был юродивым. Он представляется наивным и романтичным человеком, и в то же время заурядной личностью с неудовлетворенными амбициями, почему-то решившим, что ему судьбой предназначена особая миссия.

К тому же Саблин совершенно не понимал исторических процессов, сложных социальных отношений в Советском Союзе. Ведь ни к какой революции советские люди не были готовы, да и не желали ее. В середине 70-х годов на Страну Советов пролился дождь нефтедолларов, и между «верхами» и «низами» существовал негласный социальный договор: мы, «верхи», обеспечиваем вам, «низам», пусть скромное, но безбедное сосуществование, а вы, «низы», безропотно следуете тем курсом, которым вас ведет «ум, честь и совесть нашей эпохи». Всех всё устраивало. И никакой революционной ситуации в стране «развитого социализма» не было.

В январе-апреле 1975 года БПК «Сторожевой» нес боевую службу в Средиземном море, а затем совершил переход на Кубу. В дневное время замполит В. Саблин занимался своим обычным делом: читал экипажу лекции о миролюбивой политике КПСС и Советского правительства и агрессивных происках мирового империализма во главе с США, готовил и проводил партийные и комсомольские собрания, контролировал конспектирование офицерами работ классиков марксизма-ленинизма и материалов очередных «судьбоносных» партийного съезда и Пленума ЦК КПСС, проверял готовность офицеров к проведению политических занятий и политинформаций. То есть добросовестно участвовал в промывании мозгов, которому с детских лет были подвержены все советские граждане. А долгими вечерами и ночами, в отдельной каюте замполита, В. Саблин «напряженно и долго думал о дальнейших действиях» по превращению корабля в «центр политической активности» и разрабатывал план захвата корабля.

Эта раздвоенность привела к тому, что В. Саблин превратился в человека, одержимого определенной идеей, то есть, проще говоря, в человека, который говорит одно, а на самом деле задумывает и делает другое.

Вот что говорит о людях, одержимых определенной идеей, учебник психологии:


Желал ли В. Саблин или нет, но в своих действиях он следовал макиавеллевскому принципу, освоенному еще большевиками, – «Цель оправдывает средства». Кстати, это изречение является девизом ордена иезуитов и, соответственно, основой их морали. Знаменитый испанский иезуит Антонио Эскобар-и-Мендоза (1589–1669) первым откровенно высказал и развил мысль, что чистота намерений оправдывает действия, порицаемые моралью и законами.


Как же В. Саблину удалось вовлечь в свою авантюру большую часть матросов? Вот этот вопрос очень сложный, и однозначного ответа на него нет. Можно лишь делать предположения и выдвигать наиболее реалистичные версии. Ну что же, попробуем.

Прежде всего, надо честно, беспристрастно охарактеризовать среднестатистическую, если так можно выразиться, личность советского матроса 70-х годов прошлого века. Наши Вооруженные Силы всегда и во все времена были рабоче-крестьянскими, так что ее былое название – РККА – наиболее правдоподобно отражает ее социальный состав. Очень многие матросы были из малообеспеченных семей со своими многочисленными проблемами, немало из них были из неполных семей, то есть до службы их воспитывали так называемые матери-одиночки. Как ждали матросы писем из дома! У многих из них болела душа за самых дорогих для них людей: матерей, братьев, сестер. А если отец пьет?

Большинство матросов хоть и имели среднее образование, но в школе учились посредственно, до службы никакую специальность получить не успели и были малообразованными людьми (хотя были и исключения: некоторые из них после службы получили высшее образование или стали высококвалифицированными рабочими и даже успешными бизнесменами). Во всяком случае, подавляющее большинство матросов в политике не разбиралось. На политических занятиях многие из них не могли назвать должность «горячо любимого» Леонида Ильича Брежнева, имели туманное представление о том, какие решения принял очередной исторический съезд КПСС, какие страны входят в состав Варшавского договора и т. д.

Слова зажигательной речи В. Саблина, офицера и политработника, легли на благоприятную почву, а рядом других офицеров не было; не было тех, кто смог бы объяснить всю незаконность и опасность авантюры, в которую вовлекает моряков замполит.

Следующий немаловажный аспект. По команде «Большой сбор» не все матросы выходят на построение на юте корабля. На своих местах остаются те, кто обеспечивает жизнедеятельность корабля, те, кто несет вахтенную, дежурную и дозорную службу при стоянке корабля на рейде. Прежде всего, это матросы из БЧ-5, которые находятся в ПЭЖе, откуда производится дистанционный запуск двигателей, вахтенные котельные машинисты и дежурные электрики. Вахтенный специалист ЗАС тоже находится в своей радиорубке. Так что некоторые матросы вообще не знали, что происходит.

И еще. Заканчивалась осенняя демобилизация матросов, выслуживших свой срок службы. Обычно это важное мероприятие растягивалось на довольно длительный срок и шло в несколько этапов. В первую очередь увольнялись в запас дисциплинированные, «не оборзевшие» матросы. «Годков», которые своим поведением, частыми нарушениями воинской дисциплины доставляли их командирам немало хлопот, держали, как говорится, «до первых белых мух» — до последнего положенного по закону дня. Обычно из таких матросов формировалась команда для дембельской работы.

Были такие матросы и на «Сторожевом», и им предстояло «заслужить дембель» при ударной работе на чистке корпуса корабля во время его докования в Лиепае. Поэтому именно эти «годки», недовольные и озлобленные, в первую очередь поддержали своего замполита и оказали влияние на молодых матросов, которое, надо признать, они имели. Хотя с «годковщиной» офицеры и мичманы вели постоянную борьбу, и она не выходила за допустимые рамки, но проблема существовала. В те годы «годковщина» не приобрела дикие формы, которые проявились в последние годы существования СССР.

Главным помощником Саблина стал старший матрос Александр Шеин, внештатный библиотекарь и киномеханик корабля, которого он приблизил к себе и которому создал привилегированные условия. Нарушитель воинской дисциплины, но, тем не менее, по ходатайству Саблина, дважды побывал в отпуске и обитал в «своей каюте» (так Шеин на допросах называл библиотеку корабля – М.С.). «Свою», то есть отдельную каюту, имели на «Сторожевом» лишь командир корабля, старпом, замполит, командир БЧ-5 и… Шеин.

Когда Шеин решил привлечь к будущему «восстанию» матросов Бурова и Аверина, то первый заявил: «Люблю такие заварухи», а второй, что, если надо, он «готов поработать на органы государственной безопасности». Другого своего активного помощника, матроса Саливончика, Саблин охарактеризовал так: «Специальность знает плохо, имеет слабое развитие, мало инициативен, склонен к хулиганским поступкам». Вот такие революционные матросы. Не высокого мнения был Саблин и о офицерах, которые поначалу согласились участвовать в его авантюре. О Дуднике: «Общее развитие слабое. Технику и специальность знает недостаточно. Медлителен, замкнут, с личным составом работать не умеет». О Вавилкине: «Общее развитие слабое, малоактивен». «Предателя» Владимира Фирсова Саблин оценил по-другому: «Зрелый офицер, пользовался авторитетом у личного состава».

А теперь обратимся к социальной психологии и попробуем в ней найти ответ на сложный вопрос: почему В. Саблину удалось увлечь за собой слабо понимающих суть его призывов матросов?

Знаменитый французский психолог, основатель социальной психологии Гюстав Лебон (1841 – 1931) писал:


В психологии есть понятие «эффекта толпы». Толпа не может определяться количеством, она определяется специфическими признаками. Первый заключается в том, что люди должны находиться на таком близком расстоянии, в таком тесном физическом контакте, чтобы входить в персональные пространства друг друга (в нашем случае – в строю на юте – М.С.). У каждого есть некоторое пространство, в которое он не пускает другого человека, даже близкого. Так вот, в толпах люди входят в персональные пространства друг друга, создавая психологический дискомфорт. А вот что говорит о феномене толпы известный российский психолог профессор Анатолий Журавлев:


В. Саблину удалось превратить матросов, собранных им на юте, в эту самую «одухотворенную толпу». Он предусмотрительно «отделил» матросов от их командиров, которые были способны нейтрализовать этот самый «эффект толпы».

Многие, даже очень многие авторы книг, статей и фильмов утверждают, что чрезвычайное происшествие на БПК «Сторожевой» являлось «восстанием советских моряков». Нет. Это был мятеж замполита.

Не случайно очень скоро многие матросы, когда они ушли из пространства толпы, дистанцировались от нее. Прошло не так много времени, когда они осознали всю противоправность действий, в которую их вовлек заместитель командира корабля по политчасти капитан 3-го ранга В. Саблин. Через некоторое время после выхода корабля в Рижский залив, через радистов, часть матросов узнала, что командующий флотом приказал вернуть корабль в Ригу, и они отказались выполнять приказания замполита и предприняли попытку освободить командира корабля. Вторая попытка оказалась успешной: изолированные от экипажа командир корабля, офицеры и мичманы были освобождены группой из 25–30 матросов еще до начала бомбардировки «Сторожевого» самолетами Балтийского флота. Остальные матросы «одумались», когда началась атака бомбардировщиков на корабль.

Следствие по делу Саблина проходило до конца марта 1976 года. Валерию Саблину было предъявлено постановление, главным пунктом которого было обвинение в измене Родине. Во время следствия Саблин несколько раз писал заявления, где раскаивался в содеянном, но отрицал обвинение в измене Родины. В своем заявлении от 30 марта 1976 года Саблин писал:


Но слова раскаяния Валерия Саблина судом не были услышаны.

Военная коллегия Верховного Суда СССР 13 июля 1976 года приговорила Валерия Михайловича Саблина к расстрелу. 3 августа того же года приговор был приведен в исполнение.

«Раскаявшийся» Шеин был приговорен к 8 годам заключения, которое он отбыл «от звонка до звонка».

Капитан 2-го ранга Потульный был назначен на незначительную береговую должность. Всех командиров боевых частей разжаловали в матросы и уволили в запас. Такая же участь постигла лейтенантов Вавилкина, Дудника и мичманов, поддержавших Саблина на первом этапе «мятежа». Другие офицеры были направлены служить на берег; многие вскоре написали рапорта и уволились в запас.

Получили взыскания или были сняты с должностей многие офицеры, так или иначе сопричастные с «мятежным «Сторожевым». Так был снят с должности командующий Балтийского флота вице-адмирал Косов и фанатично преданный военно-морской службе, прекрасный моряк, командир 128-го брк капитан 1-го ранга Юрий Иванович Можаров, которому прочили блестящую карьеру. Замечательный профессионал был переведен на Северный флот на должность начальника ПВО, не соответствующую его командирскому уровню.

Все уволенные в запас офицеры, мичманы и вдова Саблина получили квартиры в Ленинграде, Калининграде и других городах. Эта «щедрость» объясняется тем, что согласно постановления Верховного Совета СССР им запрещалось жить в закрытых военных городках. А Балтийск, где проживали семьи офицеров и мичманов, и был закрытым военным городом.

На «Сторожевой» был назначен новый экипаж со строящегося в Калининграде однотипного БПК «Дружный», предназначенного для службы на Тихоокеанском флоте. После отработки всех задач, необходимых для ввода в состав кораблей постоянной боевой готовности, БПК «Сторожевой» отбыл к новому месту дислокации – на ТОФ (некоторые авторы писали о переименовании корабля, что не соответствует действительности – М.С.). В 1977 году «Сторожевой», как и все корабли проекта 1135, был переклассифицирован в сторожевой корабль (СКР) 2 ранга.

Совершил ли В. Саблин воинское преступление? Да, несомненно. Ведь он нарушил Воинскую присягу, принимая которую клялся: «...быть дисциплинированным, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников».

Конечно, Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла В. Саблину заведомо неправосудный приговор, приговорив его к исключительной мере наказания — расстрелу. Еще до начала официального следствия в своей докладной записке на имя Брежнева министр обороны СССР Гречко писал: «Оснований для утверждения о намерении САБЛИНА увести корабль в Швецию в ходе расследования не выявлено».

И у суда не было вещественных доказательств того, что он совершил измену Родине. Следствие фактов суду не предоставило. БПК «Сторожевой», управляемый мятежным замполитом, не дошел до той точки в море – «точки невозврата», границы территориальных вод Швеции, пересечение которой можно было бы квалифицировать как «измену Родины».

В 1994 году Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации пересмотрела «дело» мятежного замполита и заменила Саблину статью за измену Родине на статью о воинских преступлениях. Суд вынес следующий приговор Валерию Михайловичу Саблину: «10 лет тюремного заключения за превышение власти, неповиновение и сопротивление начальнику». До этого справедливого приговора Саблин не дожил. Трагедия завершилась в 1976 году.