Больное сердце командира танковой дивизии
«Телефон яростно звонил. Я сразу очнулся от сна. Не успел я взять трубку, как услышал далекий гул. Ураганный огонь, подумал я. Дежурный офицер доложил: «Тревога, господин полковник! Немедленно к начальнику штаба!» То было начало советского контрнаступления. На листке календаря значилось: 19 ноября 1942 года», - так впоследствии адъютант Паулюса Вильгельм Адам вспоминал о первых минутах ноябрьского наступления Красной Армии под Сталинградом, изменившего ход Второй Мировой войны.
Румынская оборона была быстро прорвана, немногочисленные немецкие резервы, отчаянно пытавшиеся спасти положение, уже ничего не могли изменить. Адам вспоминал: «Докладывал генерал Штрекер, командир XI корпуса. - Здесь сущий ад, - доносил Штрекер, - невообразимый ураганный огонь обрушился на наши позиции, земля буквально перепахана. У нас значительные потери, однако, основной удар, видимо, нанесен по румынам. Я связался по телефону со своим левым соседом, IV румынским армейским корпусом. Его начштаба настроен весьма пессимистически. Он опасается паники в своих войсках. Наши дивизии держатся стойко, но из-за метели очень плохая видимость. Мы будем докладывать командованию о ходе дел… Из новых донесений XI армейского корпуса выяснилось, что румыны были атакованы сильными бронетанковыми соединениями, которые, не встречая серьезного сопротивления, смяли все на своем пути. Оставшиеся в живых бежали в страхе на юг и на восток. Видимо, 3-я румынская армия более не существовала. Но и многие наши тыловые части охватила паника перед лицом рвущегося на юг противника».
Немцы рассчитывали использовать 14-танковую дивизию для того, чтобы парировать советский прорыв. Но тут штаб Паулюса столкнулся с нехарактерным до сей поры для немецкой армии случаем – командир дивизии внезапно «заболел». «Паулюс вызвал меня к себе. Его комната была буквально пропитана табачным дымом. Пепельница на столе до краев заполнена окурками. Рядом стояла нетронутая чашка черного кофе. Командующий как раз закурил очередную сигарету. – Вам известно, Адам, что генерал-майор Беслер несколько дней назад принял 14-ю танковую дивизию. Однако сегодня он подал рапорт о болезни, заявил, что его старая болезнь сердца обострилась. Он просит разрешения вернуться на родину. Я дал согласие. Командир, который при такой ситуации рапортует о болезни, непригоден и является обузой для армии. – Этот упитанный господин мне показался несимпатичным уже при первой встрече, – ответил я. – Тем не менее, я не мог предполагать, что в такой опасный момент он бросит свою часть на произвол судьбы. Ведь это дезертирство», – вспоминал Вильгельм Адам.
Конечно, если бы генерал Беслер не «заболел», вряд ли это что-нибудь изменило бы в катастрофической для армии Паулюса ситуации. Но насколько же неприятным и пока еще непривычным для немецкой армии был поступок Беслера. Позже, после того, как 23 ноября взяв город Калач, советские войска сомкнут кольцо окружения, и немецким солдатам придется умирать в «котле» от голода, такие случаи станут повторяться. Генералы, бросающие своих подчиненных в безнадежной ситуации, перестанут казаться в немецкой армии невероятным явлением. Офицер-сапер Гельмут Вельц так описал прощание остающихся в котле подчиненных с собирающимся улететь командиром дивизии: «После нескольких часов, проведенных в генеральском блиндаже, где предавались воспоминаниям, желали генералу всего наилучшего, а сам он уверял нас, что куда с большей радостью остался бы с нами в котле (никто ему, разумеется, не поверил), после трогательного прощания, при котором фон Шверин даже немного прослезился, и после бессонной ночи, когда я прощался с тем кусочком родины, каким был для меня потерянный теперь батальон, я наутро отправился в Питомник, чтобы лично отдать новые приказы подразделениям обоза».
Сталинград не только лишил Германию одной из ее лучших армий. Он еще и надломил ее моральный дух, заставив «болеть» генералов, уклоняющихся от боя. До ноября 1942 года такой привычки у них как-то не наблюдалось…
Свежие комментарии