Сейчас это ремесло называется обработкой в «Фотошопе», а после войны многие фотографы промышляли тем, что брали у вдов драгоценные сердцу фотографии и ретушировали их на своё усмотрение.
В Россию это искусство пришло из Америки. Известна самая долговечная подделка, которая «олицетворяет» 16-го американского президента. В действительности на фотографии присутствует только голова Авраама Линкольна. Всё остальное — туловище, обстановка, глобус, флаг — достались от вице-президента США Джона Кэлхона. Кто занимался этой ретушью, сегодня не известно. Также активно трудились американские умельцы-ретушёры над героями своей Гражданской войны.
Известно, что в России одним из первых стал использовать метод ретуширования фотографий Сергей Левицкий. Он стал придворным фотографом, много и с удовольствие фотографировал не только императорскую семью Александра II, но и многих известных людей того времени. Именно Сергею Левицкому принадлежит несколько знаковых открытий, совершённых им в фотографическом деле: в частности, он впервые стал использовать сочетание солнечного и электрического света в процессе съемки, а также смог разработать технику ретуширования получаемых снимков. Но Сергей Левицкий использовал ретушь крайне редко, прежде всего в технических целях. Во-первых, он один из первых в Европе с помощью ретуши сделал декоративный фон. Во-вторых, ретушь он применял в качестве исправления технических помарок, допущенных в ходе работы. Фотографом он был высококлассным. Но таким дарованием многие другие авторы не обладали и стали активно применять метод ретуши для исправления своих промахов. Ретуширование приобрело такие широкие масштабы, что Левицкий был вынужден написать специальное письмо в свой профессиональный журнал, в котором он осуждал чрезмерное использование ретуши.
Но этот призыв услышан не был. Ретуширование осталось жить в веках, приобретя сегодня совершенно другие формы и рамки. Но главный принцип — исправление кадра — остался неизменным.
Так стала потихоньку появляться уникальная профессия — ретушёр. Она была незаметная и незаменимая. Особенно в 30-х годах, когда бывшие соратники по политической борьбе, разошедшиеся в своих взглядах, одним за другим исчезали с политического небосклона. И таким же образом они исчезали по мановению кисточки ретушёра, работа которого стала сродни работе художника.
В 30-х годах прошлого столетия Михаил Гершман стал виртуозом не только ретуши, но и создания фотопортретов, отличительной особенностью работой которого являлось многочасовые постройки нужного образа, нужного кадра. Его работа иногда длилась часами. За это он получал благодарности от Ворошилова. Многие военачальники 30-х годов стремились сфотографироваться у Гершмана, чтобы потом отправить свои официальные снимки во всесоюзные газеты.
Новым веянием в искусстве воспользовались многие политические лидеры, которых не удовлетворял по ряду причин их собственный облик, а также наличие или отсутствие нужных людей.
Бенито Муссолини страшно не понравилась фотография, где он отважно восседал на своей лошади, которую держал под уздцы один из его многочисленных фашистских прислужников. Бенито должен был один олицетворять свой героический пафос. Конечно, лошадь ретушёры убрали, а на ее месте дорисовали пейзаж.
Фотографию Черчилля несколько раз пытались ретушировать — убирали знаменитую сигарету.
Но стоит ли обвинять ретушёров в стремлении приукрасить действительность? Ведь они работали по указанию вышестоящего руководства и выполняли свои поступившие заказы в ряде случаев на «отлично». Хотя были и проколы. Больше всего обижались на свои исправленные фотографии авторы снимков — профессиональные фотографы. Спустя годы, когда опасное время, на их взгляд, прошло, они пытались рассказать, какие же изменения постигли их бесценные кадры. Один их самых знаменитых снимков, касающихся освещения Победы в годы Великой отечественной войны — флаг над Рейхстагом — также был подвергнут ретушированию. Но стал ли от этого снимок хуже? Вряд ли. Посудите сами. Если в первоначальном вариант красный флаг не особо хорошо проглядывался на общем фоне, то в отретушированном он стал более красным, притягивающим к себе внимание.
Да, были нарисованы ещё и грозовые облака, но они ведь только подчеркнули особенность и трагизм развивающихся событий.
Также бдительные редакторы рассмотрели часы на руке Абдулхакима Исмаилова и решили их убрать с помощью иглы.
Всего лишь три технических вмешательства. Этот снимок обошёл весь мир и, конечно, попал в руки американских идеологов, которые поставили перед своими фотографами задачу получить такой же снимок.
Американцы пытались сделать подобный снимок — «Водружение флага над Иводзимой». Но вряд ли они смогли передать всю глубину, весь трагизм, всю радость, которые со всей очевидностью проявляется на советской фотографии. Там, извините, военнослужащие США повёрнуты "тыловой" частью. Одна из американских матерей опознала зад своего сына и даже подавала в суд, утверждая, что "задницу своего сына она хорошо изучила ещё с пелёнок".
Некоторые фронтовые фотографы в годы Великой Отечественной войны специально давали указания ретушёрам, как правильно обращаться со снимком. Так, широко известна инструкция в одно предложение, написанная знаменитым фронтовым фотографом Михаилом Савиным, который смог поймать в кадре простреленное ухо кошки и написал, чтобы фотографию в этом месте не ретушировали.
Широко известны дела ретушёров в 1985 году, когда Михаилу Сергеевичу Горбачёву «замазывали» родимое пятно на голове.
В 2011 году за ретушированную фотографию пустынного берега Рейна (автор снимка Андреас Гурски) неизвестный покупатель в ходе аукциона Christie's заплатил $4 338 500. Безусловно, один из самых дорогих фотографов в мире, немец Гурски является достойным продолжателем дела ретушёров. Окончив Дюссельдорфскую академию художеств, он не скрывает, что использует «Фотошоп» при создании своих трёх или четырёхметровых фотографий-картин. Это не останавливает его почитателей. Украинский бизнесмен Виктор Пинчук выложил в 2007 году за одну фотографию $3 340 456.
И тут я хочу остановиться. Вспомнила страшную по своей простоте и трагедии историю обычной деревенской женщины, которая отдала на ретушь фотокарточку своего единственного ненаглядного, навернувшегося с фронта.
Разномастное стадо качнулось, коровы дружно устремились к воде, раскачивая тяжёлым выменем, толкаясь боками в узком, как траншея, береговом спуске. Так, друг за дружкой, они вошли в реку. И потом долго, едва ли не целый час, неподвижно стояли, погруженные по шеи в тёплую речку, избавившую их от жары и слепней, полузакрыв свои грустные глаза набрякшими от укусов веками. Дорогой до села бурёнки успели просохнуть, домой явились сухими и чистыми. Отдали молоко хозяйкам, переждали в прохладных хлевах самую ярую жару, и снова баба Клаша затрубила в рожок, собрала своё стадо и снова погнала его к речке, теперь уже через деревянный мост, на другой берег. Тут, на заречной стороне, был настоящий выпас. От села, правда, далековато, километров пять, зато травы здесь стояли нетронутые, густо расшитые цветами, вот где лакомство рогулям! Коровы паслись в разнотравье, а баба Клаша сидела под развалистым кустом вербы, у самой речной воды, и думала свои думы.
Сколько жила она на свете, сколько глядела на окружающий её мир, столько не могла налюбоваться небом и ночными звёздами, ранними и вечерними зарницами, солнцем и травами, пшеничной нивой, полями в голубом цветении льна, в жёлтых подсолнухах. Глядеть и не наглядеться на всю эту благость, жить бы да радоваться в этом так мудро сотворённом мире.
«А люди зачем-то, — думала она, — затевают войны, убивают один одного, даже готовят такое дикое оружие, чтоб стрелять по Земле из космоса». Слушая по телевизору о войнах, баба Клаша содрогалась от страха, а то и крепко зажмуривалась, сидя у телевизора, чтоб не видеть, как гибнут от пуль и бомб молодые ребята, женщины и дети.
И не могла понять лишь одного: что они за люди такие, которым воевать хочется, которым ничего и никого на Земле не жалко? Или их не матери родили? Или у них ни жён, ни детей, ни внуков нету? А если есть, то, выходит, они и своих кровных готовы на смерть обречь? Тогда какие ж они люди!
Так размышляла, сидя в теньке под вербным кустом, баба Клаша, вспомнив вчерашнюю передачу по телевизору, когда седой мужчина в очках рассказал с экрана, сколько уже припасено на Земле ядерного оружия.
И вдруг как бухнется за её спиной что-то тяжёлое в серёдку куста, как затрещат ветки о страхи божьи! Баба Клаша до того испугалась, что вылезший из кустов Дунин внук, Славик, показался ей в ту минуту не Славиком, а бог знает кем.
— Меня бабушка Дуня за вами послала, — сказал Славик. — Я коров постерегу, а вы в село идите. Там фотограф приехал, портреты привёз.
— Приехал?! — Баба Клаша засветилась лицом.
И стала говорить, торопливо перевязывая белый платочек на голове и как бы прихорашиваясь:
— Так я побегу. Я побегу, а ты ж смотри, Славичек, не растеряй коров. Вот тебе кнут. Не бойтесь.
Подхватив одной рукой подол длинной юбки, она благополучно оседлала велосипед и проворно завертела педалями.
Баба Клаша была несказанно рада, что так быстро привезли портрет Гриши. Недели три назад заявился в их хуторок Пчёлки на красном «Запорожце» белявенький парнишка фотограф из райцентра.
Ездил по селу, заходил в хаты, предлагал заказывать с маленьких карточек большие портреты, выписывал квитанции, но денег наперёд не брал.
На их Лесной улочке все заказали портреты: кто свой, кто сына или дочки, а они с Дуней портреты своих мужей, Григория, погибшего на войне, и Фёдора, умершего год назад.
И раньше, когда осталась в молодые годы вдовой, и теперь, на склоне лет, Клавдия Даниловна Назарчук считала, что подруге её Дуне Стародуб куда больше, нежели ей, повезло в жизни. Хоть и потерял Фёдор на войне обе ноги, но всё равно был он для Дуни опорой и подмогой. Правда, не простая история приключилась у Дуни с Фёдором, но, случись такое с её Григорием, и она кинулась бы за ним на край света. А история была такая.
Уже закончилась война, шёл сорок шестой год. Они с Дуней давно получили похоронки на мужей. Вдруг приходит Дуне письмо от незнакомой женщины. И пишет ей та женщина, что работает она весовщиком на станции Раздольная, где и повстречалась случайно с Дуниным мужем, Фёдором Стародубом. Пишет, что живой он, только совсем безногий. Что ездит по поездам в бушлате и бескозырке, поёт жалобные песни, а люди кидают в бескозырку деньги, а он их пропивает, ночует где попало.
Однажды пьяным попросился к ней в весовую на ночлег, она пустила, чтоб не околел на морозе, потом выспросила, кто он и откуда, запомнила адрес и фамилию.
Дуня с плачем прибежала к Клаше. Десять раз они читали то письмо, вместе плакали, решали, что делать. Сомнения, что это не Фёдор, не было: он Стародуб, он из Пчёлок, воевал в морской пехоте.
На другой день, как раз в крещенские морозы, Дуня покинула село. А вернулась уже весной, вместе с Фёдором.
После того, как нашёлся Фёдор, Клашу долго не покидала надежда: а вдруг и её Гриша живой? Может, и его, как Фёдора, по ошибке посчитали убитым в бою? Может, и ей придёт, как Дуне, такое письмо? Годами ждала она такого письма. Но его не было.
Лесная улочка была окраинной и короткой (всего восемь домов по одну сторону, а по другую сосновый лес), из конца в конец проглядывалась. И как только въехала баба Клаша на свою Лесную и не увидела на ней красного «Запорожца», так и затревожилась: неужто опоздала?
Подрулила к своей хате с замком на дверях, прислонила к кирпичной стене велосипед и сразу увидела вышедшую со своего двора Маню Прохоренко, бывшую доярку, а нынче «молодую пенсионерку».
—А давно он был, фотограф? — спросила баба Клаша.
— Да с полчаса не прошло, — ответила Маня. И, догадавшись, отчего баба Клаша встревожена, стала оправдываться: — Я и забыла, что ты пасёшь сегодня. Если б ты сказала. А может, Дуня забрала? — предположила баба Клаша и, покинув Маню, поспешила в соседний двор.
Но у своей подружки фотографий она не нашла. Страшно заболело сердце у пожилой женщины. Она долго сидела у своей подружки, слушала от неё утешения, но с каждым часом ей становилось всё хуже и хуже. Единственную карточку, что осталась от её дорогого, ненаглядного мужа, погибшего в войну, она сдуру отдала белобрысому фотографу, рассталась с единственной памятью о муже, и теперь сидит и не знает, что делать.
Решено было съездить в районный центр и там попытаться отыскать фотографа. А, может быть, он сам завернёт в их края? Но дни проходили, а фотографа всё не было. В райцентре, куда поехала баба Клаша, она бродила по улицам и не смогла отыскать фотографа, его никто там не знал.
Уж после этих известий надолго слегла она в постель и не поднималась до первых заморозков. А когда вышла на улицу, то все вдруг увидели, как сильно постарела баба Клаша. Она жила надеждой, что её любимый, ненаглядный всё же вернётся, и эта надежда поддерживала её в самые тяжёлые дни, не давала опускать в бессилии руки. Ведь многие вдовы, потерявшие мужей, так и не смогли поднять свои душеньки из омута тоски страдания.
Но надо было жить как-то дальше. И она жила. Часто ходила за ворота, сидела допоздна с надеждой увидеть «Запорожец» фотографа. Но он всё не приезжал.
Так прошло несколько лет. Постаревшая баба Клаша всё так же сидела около своего покосившегося домика и ждала. Ждать ей оставалось уже недолго на этой земле.
Автор Полина Ефимова
Свежие комментарии