Горячее лето Новочеркасска 1962-го

На будущий год исполнится 60 лет Новочеркасским событиям.

Как же отреагирует нынешняя власть и пропаганда, ведь для Российской Федерации та советская трагедия стала одним из важных «кирпичиков» в анти-фундамент «проклятого наследия коммунистического режима». Её называли и «резнёй», и «нашей Катынью». Про неё писал Солженицын («Архипелаг ГУЛАГ», седьмая часть, глава 3), ей посвящён специальный президентский указ № 858, военная прокуратура РФ возбуждала уголовное дело против… Хрущёва и Микояна.

Ещё в 1991 году в рамках агитационной программы по выборам Ельцина, в Новочеркасск приезжал Собчак со своим помощником Путиным. В 2008 году Владимир Владимирович отправился туда уже вместе с Дмитрием Медведевым. Про недавнее кино Кончаловского «Дорогие товарищи», посвящённое Новочеркасску и получившее специальный приз Венецианского фестиваля и так говорено-переговорено, отмечу лишь, что продюсером выступил Алишер Усманов (вряд ли он разбрасывается деньгами от нечего делать), а другую половину финансирования предоставило Министерство культуры РФ. Словом, Новочеркасск-1962 — это символ, или выражаясь новоязом — брэнд.

Вряд ли кто хотя бы не слышал о том факте «убийства безоружных людей» (по Солженицыну — «расстрелу разрывными пулями» и суицидом перед строем «солдат-нацменов» придуманного капитана, «отказавшегося выполнять преступный приказ»). Но всё же вкратце следует напомнить канву.

Итак, в последний день мая 1962 года публикуется постановление «О повышении цен на мясомолочные продукты». За три месяца до того руководство Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗ) на 10% снижает расценки за тяжёлый труд, что приводит к уменьшению заработной платы, а параллельно увеличивается норма выработки. Контекст — на предприятии плохо с техническим оснащением, не выдаётся жильё, отсюда — огромная «текучесть кадров». Берут всех подряд, закрывая глаза на проступки, уголовное прошлое и прочую «мелочёвку» — лишь бы работали.

1 июня 1962 года в сталелитейном цеху вспыхивает стихийное обсуждение: «Как жить дальше?» Пламя негодования можно потушить, но директор НЭВЗа Курочкин бросает рабочим реплику (в разных источниках она разная), которую сочли неуважением и пренебрежением. Звучит мат, свист, раздаётся заводской гудок, из кучки недовольных образовывается толпа. Перекрывается железнодорожная магистраль, останавливается пассажирский поезд — это в жару-то и в душных вагонах. Летят разбитые стёкла, появляются пьяные, на локомотиве пишут «Хрущёва на мясо». Главного инженера, пытающегося «вразумить», предлагают «сжечь в топке» и лишь с трудом его удаётся вырвать из людской гущи — далеко не все хотели «бунтовать». Поезд отпускают вечером.

О ЧП докладывается в Москву, откуда срочно выезжает высокопоставленная делегация вместе с Микояном. Между тем, на НЭВЗе бушует забастовочный митинг, где пытается выступить первый секретарь обкома Басов, но от волнения говорить не может — душит астма и тогда спешит помочь тот самый директор Курочкин. Его встречают совсем уж в «штыки», вернее в «палки и камни», обзывают «недобитой контрой», срывают с заводоуправления портрет Хрущёва, врываются в здание, избивая представителей администрации.

Ни милиция, ни КГБ не вмешиваются (фотографируют по-тихому), а прибывших военных слишком мало — после ругани и отдельных стычек с бастующими, они как бы «растворяются» среди народа. Звучат призывы «идти на город», послать делегацию на соседний завод, «обратиться с воззванием». К вечеру появляется подкрепление, но особых действий всё же не предпринимается — заложников из начальства выводят из заводоуправления переодетые военные.

Всё самое трагическое происходит 2 июня, хотя ночь и утро тоже выдались неспокойными (захват пьяными газораспределительной станции с попыткой отключения газоснабжения, остановка ещё одного поезда, появление бронетехники — предполагалось «устрашающее воздействие») Опять собралась демонстрация, решив идти к центру города. Через бронемашины, перекрывшие мост, запросто перелезали, а то и переходили местную реку вброд.

По дороге к заводским, присоединялись все подряд и, дойдя до горкома и горисполкома, уже невозможно было определить, кто в толпе «есть ху». Часть протестующих взломали административные здания, заняли балкон, откуда выступил, например, некто Зайцев (приезжий из другой области для закупки краски, но пропивший казённые деньги) с кличем «завладеть оружием». Ранее судимая женщина-сторож призвала «штурмовать милицию».

Да, в тот день, так или иначе, пытались «штурмовать» много чего — от местного отделения Госбанка до ГУВД. Соответственно, отсутствовал какой-то единый приказ «открыть огонь», наоборот, неоднократно зафиксированы требования военных «не допустить крайних мер». При деблокаде здания горисполкома (заключение прокурорской экспертизы 1991 года) у нескольких солдат вырвали из рук автоматы (за утерю оружия — трибунал) и прозвучала команда — стрелять поверх голов. От залпа народ отхлынул, но нашлись бодрячки: «Не бойтесь, холостые». Люди опять пошли напролом, стараясь разоружить военнослужащих, тут-то и началась беспорядочная пальба, которую пытался остановить командир, но кто б сразу услышал в той суматохе.

Примерно та же ситуация сложилась в горотделе милиции после захвата мятежниками первого этажа, когда у рядового отняли автомат и направили на его товарищей, забыв снять с предохранителя. В ответ — очередь, зацепившая четверых. У другого здания — Госбанка стреляли исключительно в воздух, несмотря на кровавые драки по периметру с пострадавшими и ранеными с обеих сторон.

Если бы «антисоветский бунт», осознанно «давили силой оружия» (потом скажут и про «гусеницы танков», и про «трассирующие и разрывные пули»), то вряд ли кто-либо собрался на третий день — 3 июня. Или патронов не хватило? Или танки застряли? Но к полудню у здания горисполкома опять набралось несколько сотен человек, требовавших освободить задержанных. Правда, обстановка постепенно разряжалась, «в народ» пошли активисты и дружинники, разъясняя и убеждая, ведь, повторюсь, многие участвовали в беспорядках или «за компанию», или под влиянием момента. Были и такие, что побросали работу в цехах под угрозой арматурных прутьев в руках «коллег».

Страшный итог — 24 убитых (двое при невыясненных обстоятельствах, возможно не имеющих отношения к непосредственному ЧП), 70 получивших огнестрельные ранения. Совокупное количество участников за все три дня — до 5000 человек. В августе 1962 году состоялся открытый судебный процесс, где семеро зачинщиков приговорены к Высшей мере, 103 подсудимых получили наказание в виде заключения от 2 до 15 лет, причем, большинство отпущены из мест лишения свободы после отставки Хрущёва в октябре 1964 года.

Зато практически все они стали мучениками, с точки зрения последующей антисоветской власти. Ельцин писал в своём указе № 858 от 8 июня 1996 года: «Генеральной прокуратуре Российской Федерации в 2-недельный срок внести в Верховный Суд Российской Федерации протест по делам граждан, осужденных в связи с событиями в г. Новочеркасске 1−3 июня 1962 г». Кроме того, установить «повышенные пожизненные пенсии», выделить «из федерального бюджета средства для организации общественного Музея» и т. д. Военная прокуратура РФ вознамерилась привлечь к ответственности 11 человек из тогдашнего руководства СССР, но не смогла по причине естественной «смерти фигурантов».

Разумеется, новому времени — новые трактовки. Был голод — стал «голодомор»; были политические репрессии — стало «массовое истребление». Чего ж удивляться, что «трагедия в Новочеркасске» обернулась «расстрелом мирной демонстрации». Кстати, для кого-то явится откровением, но в СССР допускались забастовки, за которые не сажали, вот что вспоминал Эдуард Лимонов о своей работе на заводе «Серп и молот» в 1963 году: «Три дня мы бастовали, все 28 человек, сидели на работе. Только печи, конечно, варили, но металл выливали мимо. На четвертый день приехал не то второй, не то третий секретарь обкома, взобрался на кучу руды, в руках новые расчетные листы, и стал нас выкликать по одному. Сказал, что в бухгалтерии засели саботажники, так же как и в нормировочном отделе, но он лично элиту рабочего класса в обиду не даст, он нас защитил».

Но я сейчас не про проблемы (их было немало) прежнего общественного строя, а про ещё одну дату, тридцатилетие которой скоро отметим. В августе 1991 года последние представители Советской власти так и не отдали приказ на устранение (во всех смыслах) уличных беспорядков возле Белого дома, а спустя всего два года представители другой — уже антисоветской власти отнюдь не затруднились расстрелять тот же самый Белый дом.

Янаеву до самой смерти от рака лёгких припоминали «трясущиеся руки». А ведь он не был трусом — в мае 1993 года принимал личное участие в демонстрациях, закончившихся (о, ирония судьбы!) ОМОНовским разгоном. Вообще, про «шестерых, уставших мужчин в одинаковых костюмах на фоне серого задника» из ГКЧП граждане свободной России говорили разные слова, среди которых не оказалось лишь «спасибо» за то, что многие остались живы.

Говорят, что до сих пор у власти «коммунисты» и «кагэбисты», мечтающие «восстановить СССР». Если так, то дворяне Ленин с Дзержинским и Бонч-Бруевичем восстанавливали Российскую Империю.