Продолжение. Начало читайте в предыдущем номере.

К началу 1949 года в урановой проблеме, решавшейся под руководством Берии, наметился близкий успех, и в конце августа была испытана первая советская атомная бомба РДС-1.

С созданием ракетной техники – под началом Булганина – дела шли значительно хуже.

8 января 1949-го начальник головного ракетного НИИ-88 Лев Гонор и парторг ЦК ВКП(б) при НИИ-88 Иван Уткин обратились к Сталину с особо важной докладной запиской, где сообщали, что работы по созданию реактивного вооружения проводятся медленно, постановление правительства от 14 апреля 1948 года за № 1175-440сс находится под угрозой срыва… «Нам кажется, – докладывали Гонор и Уткин, – что это происходит вследствие недооценки важности работ по реактивному вооружению со стороны ряда министерств…» И далее – что стоит выделить особо: «Вопрос о… работе основных смежников… неоднократно был предметом обсуждения Комитетом № 2 при Совете министров СССР… однако все попытки резко улучшить их работу, а главное – поднять у руководителей ведомств и основных предприятий чувство ответственности за качество и сроки работ не дали желаемых результатов».

Читатель помнит, что в СССР тогда вел работы и Спецкомитет Берии. И возможные меры репрессивного (если уж ставить вопрос так) воздействия на нерадивых у Лаврентия Павловича были не большими, чем у руководства Спецкомитета № 2. А результаты различались принципиально.

Дело не в репрессиях

Тем, кто думает, что успехи Спецкомитета № 1 достигались под страхом смертной казни, будет интересно свидетельство одного из выдающихся атомщиков, трижды Героя Социалистического Труда К. И. Щелкина: за время руководства Берией атомными работами не был репрессирован ни один человек.

“ На совещании у Сталина маршал артиллерии Яковлев высказался против принятия ракет на вооружение, мотивируя это их сложностью и низкой надежностью ”

Гонор и Уткин закончили свою записку просьбой: «Для коренного улучшения дел по изготовлению ракет просим Вашего личного вмешательства».

Все, однако, шло по-прежнему – ни шатко ни валко. К концу августа 1949-го Комитет № 2 при СМ СССР был ликвидирован, ответственность за разработку дальних ракет особо важным Постановлением СМ СССР № 3656-1520 возложили на Министерство Вооруженных Сил. Приказом его главы маршала Василевского № 00140 от 30 августа 1949 года было положено начало формированию Управления по реактивному вооружению МВС СССР.

Ничего путного из этого, конечно, не получилось. И это можно было понять между прочим уже из анализа приказа Василевского – там много слов, но мало дельных мыслей и конкретных идей.

Сегодня никто не сможет сказать точно, была ли связана ликвидация Комитета № 2 с тем, что атомный проект под руководством Берии добился первого исторического успеха – бомба РДС-1 взорвалась. Не исключено, что Сталин сразу хотел нагрузить Берию еще и дальними ракетами, коль скоро в атомных работах наметился обнадеживающий просвет… Однако возможно, что тут заартачились военные и, решив, что они «сами с усами», забрали ракетные работы под свою опеку.

Так оно было или нет, но разрабатывать новую технику и командовать войсками – занятия разные и особых успехов у Управления по реактивному вооружению МВС СССР замечено не было. А тут подоспел проект ПВО «Беркут», для реализации которого 3 февраля 1951 года Постановлением СМ СССР № 307-144сс/оп было образовано Третье главное управление, замыкавшееся на Берию.

Коллаж Андрея Седых

Итог был ожидаемым – 4 августа 1951 года Сталин подписал Постановление СМ СССР № 2837-1349 с грифом «Совершенно секретно. Особой важности», начинавшееся так: «Совет министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Ввиду того, что разработка ракет дальнего действия Р-1, Р-2, Р-3 и организация серийного производства ракеты Р-1 родственны с работами по «Беркуту» и «Комете», возложить наблюдение за работой министерств и ведомств по созданию указанных ракет на заместителя Председателя Совета министров СССР товарища Берия Л. П.».

И положение с разработкой дальних ракет в СССР, а это становилось все более важной задачей, сразу стало выправляться. Уже 10 декабря 1951-го принята на вооружение ракета дальнего действия Р-1 с дальностью полета 270 километров с боевой частью, содержавшей 750 килограммов взрывчатого вещества с рассеянием по дальности – плюс-минус восемь километров, боковым – плюс-минус четыре километра. Это было только начало – не очень удачное, но ведь еще летом предшественники Берии никак не могли наладить серийное производство Р-1 на Днепропетровском автомобильном заводе (будущем Южмаше).

Стали готовиться инженерные кадры для возникающей ракетной промышленности, улучшаться быт разработчиков – все шло по отработанной Берией и его соратниками деловой схеме…

Вернемся в весенние дни 1946-го, когда 14 и 29 апреля в кремлевском кабинете Сталина прошло два совещания на ракетную тему, а 13 мая вышло постановление СМ СССР № 1017-419сс «О вопросах реактивного вооружения».

Как уже известно читателю, тогда был образован Специальный комитет по реактивной технике под председательством Г. М. Маленкова. В составе: министры вооружения и промышленности средств связи Д. Ф. Устинов и И. Г. Зубович (заместители председателя), начальник Главного артиллерийского управления МВС СССР Н. Д. Яковлев, заместитель председателя Госплана СССР П. И. Кирпичников, член Совета по радиолокации при СМ СССР академик А. И. Берг, министр сельскохозяйственного машиностроения («мирное» название прикрывало оборонный профиль) П. Н. Горемыкин, заместитель главноначальствующего советской военной администрации в Германии (с декабря 1946-го – заместитель министра внутренних дел СССР) И. А. Серов, начальник 1-го ГУ Министерства вооружения СССР Н. Э. Носовский.

Отметим здесь Петра Ивановича Кирпичникова (1903–1980). Его Лаврентий Павлович заметил еще в начале войны. Были в Спецкомитете Маленкова и другие люди, давно и прочно связанные с Берией деловым образом: тот же Иван Серов да и Дмитрий Устинов. Сошлемся на П. И. Качура, автора статьи «Ракетная техника СССР: послевоенный период до 1948 года» в № 6 журнала Российской академии наук «Энергия» за 2007 год: «Фактически ракетостроением руководил Л. П. Берия. Г. М. Маленков не занимался организационными и производственными вопросами и был формальным председателем комитета»...

Роль личности

Б. Е. Черток подтверждает, что Маленков и вскоре сменивший его Булганин «особой роли в становлении... отрасли не играли. Их высокая роль сводилась к просмотру или подписанию проектов постановлений, которые готовил аппарат комитета».

Все повторялось, как в случае с «авиатором» Маленковым и «танкистом» Молотовым во время войны. Они и тогда председательствовали, а Берия тянул воз, хотя это не сразу было оформлено официально.

Причем роль последнего в становлении советской ракетной отрасли тем более значительна, что у разработчиков этой техники, кроме Берии, в высшем руководстве страны был вначале лишь один влиятельный сторонник – сам Сталин. Авиаконструкторы, исключая Лавочкина, на оружие нового типа смотрели, мягко говоря, сдержанно. Как, впрочем, на первых порах и на реактивную авиацию. По свидетельству того же Чертока, Александр Сергеевич Яковлев «недружелюбно относился к... работам по БИ (ракетный перехватчик Березняка и Исаева с ЖРД Душкина. – С.Б.) и к работам А. М. Люльки по первому отечественному варианту турбореактивного двигателя» и даже опубликовал в «Правде» нашумевшую статью, где характеризовал немецкие работы в области реактивной авиации как агонию инженерной мысли фашистов.

Не жаловали новую технику (которой еще только предстояло стать оружием) и генералы. В 1948 году на совещании у Сталина маршал артиллерии Яковлев резко высказался против принятия ракет на вооружение, мотивируя отказ их сложностью и низкой надежностью, а также тем, что те же задачи решаются авиацией.

Сергей Королев столь же резко выступал «за», но в 1948-м маршал Яковлев и «полковник» Королев были величинами очень уж разных калибров. Зато Берия поддержал проект сразу. Собственно, тот факт, что ракетные дела изначально стал курировать нарком вооружений Устинов (которого в какой-то мере можно считать «человеком Берии»), а не нарком авиационной промышленности Шахурин (так сказать «протеже Маленкова»), сразу обнаруживает влияние Лаврентия Павловича.

Но тщетно мы будем искать его имя в летописи советского ракетостроения. Хорошо хоть нынешняя «ядерная» наша история «сатрапом» и «палачом» Берией не погнушалась и его выдающаяся роль в отечественном атомном проекте сегодня признана повсеместно. Между тем этот крупнейший деятель своего времени, облыжно обвиненный в 1953 году, так по сей день и не реабилитирован.

Пора бы…

После того как Берия стал официально назначенным куратором не только атомной, но и ракетной программы, отрасль начала прочно становиться на ноги. Развитие работ по дальним ракетам шло все возрастающими темпами. 13 февраля 1953-го принято постановление СМ СССР № 442-212сс/оп «О плане опытно-конструкторских работ по ракетам дальнего действия на 1953–1955 годы». Уже к октябрю на зачетные испытания требовалось представить баллистическую ракету Р-5 с прицельной дальностью полета 1200 километров при максимальном отклонении: по дальности – плюс-минус шесть километров, боковом – плюс-минус пять километров. Это уже был успех. А к августу 1955-го ожидались ракеты Р-12 с дальностью 1500 километров при тех же максимальных отклонениях от цели, что и для Р-5. Но успешным результатам, в том числе и своих личных усилий, Лаврентий Павлович порадоваться уже не смог.