Поход Керенского и Краснова на Петроград провалился. И Александр Федорович в ночь на 14 ноября 1917 года подписал распоряжение, в котором говорилось, что новым Верховным главнокомандующим становится генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин, бывший начальник штаба Ставки. Современники Николая Николаевича, а затем уже и многочисленные историки в один голос утверждали, что он вел антинародную и контрреволюционную деятельность.

Новости СМИ2

Духонин отказался подчинять большевистскому правительству и не стал вступать в мирные переговоры с австрийско-германским командованием. Этого большевики простить не могли. И в Могилев отправился прапорщик Николай Васильевич Крыленко. Он должен был занять должность Верховного главнокомандующего, а Духонина, ставшего «врагом народа», устранить.

Потомственный военный

Николай Николаевич Духонин родился в 1886 году в Смоленской губернии. Происходил он из семьи потомственных военных. Его дед Лаврентий Григорьевич являлся героем Крымской войны и георгиевским кавалером. Отец, Николай Лаврентьевич, также дослужился до генеральского звания. Причем высокого положения он достиг не благодаря протекции отца, а за счет своего старания и таланта. Вообще, Духонины получили дворянский титул именно за безупречную воинскую службу. И поэтому попали во вторую часть Родословных Дворянских книг. Туда как раз и вносили только военное дворянство.

Вскоре семья Духониных перебралась в Киев. Здесь Николай Николаевич окончил Владимирский Киевский кадетский корпус (1894 год), а спустя два года – Московское третье Александровское военное училище. И после этого Духонин оказался в лейб-гвардии Литовского полка.

Подкрепляя талант усердием и безупречной дисциплиной, Николай Николаевич в 1902 году сумел окончить по первому разряду Николаевскую академию Генерального штаба и получил звание штабс-капитана гвардии (было переименовано в капитана Генерального штаба).

Дальнейшая карьера молодого военного складывалась более чем удачно. В 1906 году Николай Николаевич удостоился орденов Святого Станислава и Святой Анна третьей степени, а вслед за этим – должности помощника старшего адъютанта Киевского военного округа. В Киеве Духонин вскоре женился на Наталье Владимировне Вернер.

Любопытно вот еще что: на протяжении почти целого года Николаю Николаевичу сильно помогал сам старший адъютант округа – подполковник Александр Сергеевич Лукомский. Лукомский стал наставником для молодого Духонина, помогая ему как можно быстрее адаптироваться к новой должности и кругу многочисленных обязанностей. А спустя год Александра Сергеевича назначили начальником штаба 42-й пехотной дивизии. Теперь уже Духонин стал наставником для Лукомского, поскольку до перевода в Киев, Николай Николаевич занимал должность старшего адъютанта в этом пехотном соединении в составе российской императорской армии. Эта взаимовыручка и взаимопомощь лишь укрепила дружбу между двумя военными. Тогда они и не подозревали при каких обстоятельствах произойдет их встреча после событий 1917 года…

Надо сказать, что Духонин отличался редким умением располагать к себе людей. Это касалось и руководства, и подчиненных. Например, у него сложились прекрасные отношение и с новым начальником штаба округа Михаилом Васильевичем Алексеевым. Сам же Духонин был произведен в штаб-офицеры для поручений при штабе Киевского военного округа. Вообще, Алексеев стал для Николая Николаевича не просто другом, а примером для подражания. Михаил Васильевич, в свою очередь, высоко ценил знания и умения Духонина.

В 1912 году уже сам Николай Николаевич занял должность старшего адъютанта штаба Киевского военного округа. А спустя год, все тот же Алексеев порекомендовал Духонина для заграничной командировки в качестве наблюдателя на маневры австро-венгерских войск. Поскольку ситуация в Европе в то время уже напоминала пороховую бочку, военные понимали, что масштабного вооруженного конфликта вряд ли удастся избежать. А исходя из географического положения и политической позиции, одним из главных противников России могла стать как раз Австро-Венгрия. В общем, решили перестраховаться, а заодно, получить пищу для размышлений.

В середине июля 1914 года Духонин стал старшим адъютантом отдела генерал-квартирмейстера штаба третьей армии. Он отвечал за разведку, и «За то, что с 11 по 16 сент. 1914 г. рядом рекогносцировок укреплений Перемышля и, в особенности, Седлисской группы, сопряжённых с явной опасностью для жизни, установил точно состав гарнизона крепости и другие данные, способствовавшие впоследствии взятию штурмом двух фортов из Седлисской группы» был удостоен Георгиевским оружием (Золотое оружие «За храбрость»).

Надо сказать, что, несмотря на успешную карьеру, Духонину удалось избежать «скандалов, интриг, расследований». Сослуживцы, вне зависимости от званий, отмечали его высокие профессиональные и человеческие качества. Вот как отзывался о нем полковник Борис Владимирович Геруа: «Это был способный и очень деятельный офицер с открытым, прямым характером».

А это воспоминания генерала Петра Николаевича Врангеля: «Среднего роста, полный, румяный, с густыми вьющимися черными волосами, чрезвычайно моложавый, он производил впечатление очень мягкого, скромного человека. Генерал имел немало славных дел и георгиевские кресты, украшавшие его грудь и шею, говорили об этом».

Кстати, орден Святого Георгия третьей степени Николай Николаевич получил за бои у Бялы и Мокры в 1915 году. В тех сражениях он командовал 165-м Луцким пехотным полком. А в декабре того же года Духонин получил звание генерал-майора. Чуть позже, он был назначен помощником генерал-квартирмейстера штаба Юго-западного фронта генерала Михаила Константиновича Дитерихса. А в мае следующего года Николай Николаевич занял должность Дитерихса, которого назначили начальником второй Особой пехотной бригады.

В августе 1917 года Духонин стал генерал-лейтенантом. А в сентябре – начальником штаба Верховного главнокомандующего Александра Федоровича Керенского. Вот что Александр Федорович вспоминал о нем: «Духонин был широкомыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых пожилых офицеров он не занимался сетованием и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию. Он не испытывал ужаса перед солдатскими комитетами и правительственными комиссарами, понимая их необходимость. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он составлял в Ставке, носили взвешенный характер и отражали реальное положение вещей. Он никогда не стремился живописать действующую армию в виде шайки безответственных подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши и солдафона. Он принадлежал к тем молодым офицерам, которые переняли искусство побеждать у Суворова и Петра Великого, а это наряду со многим другим означало, что в своих подчиненных они видели не роботов, а прежде всего людей».

В красном водовороте

Когда власть в стране захватили большевики, Ставка Верховного главнокомандующего в Могилеве стала для них играть роль красной тряпки для быка. Они понимали, что Могилев вполне мог превратиться в чуть ли не самый крупный центр сопротивления, поскольку сам Николай Николаевич являлся ярым антибольшевиком. После вооруженного восстания большевиков, Духонин создал в Ставке спецгруппу. А ее командиром назначил Михаила Константиновича Дитерихса. От него требовалась координация всех действий на внутренних фронтах. Седьмого ноября 1917 года Николай Николаевич обратился к армии: «…под влиянием агитации большевиков большая часть Петроградского гарнизона… примкнула к большевикам… Священный долг перед Родиной… требует от армии сохранения полного спокойствия, самообладания и прочного положения на позициях, тем самым оказывая содействие правительству и Совету Республики…». Отправил он и телеграмму в Петроград, в которой требовал у большевиков подчинения Временному правительству, а также призывал отказаться от вооруженного захвата власти. Любопытно, что в конце телеграммы, Духонин решил применить угрозу, заявив: «действующая армия силой поддержит это требование».

На следующий день Николай Николаевич и комиссар Временного правительства при Ставке Станкевич обратились к солдатам с призывом не подчиняться большевикам. А командующим фронтам была отправлена телеграмма: «Ставка, комиссарверх и общеармейский комитет разделяют точку зрения правительства».

И на следующий день Духонин не оставлял попыток достучаться до большевиков, требуя от них прекращения насилия и подчиниться Временному правительству. Телеграмма с таким посланием была отправлена утром, но уже днем он послал еще одну в Москву: «Совместно [с] армейскими комитетами принимаю меры помощи Москве и освобождения ее от мятежников».

Одиннадцатого ноября Николай Николаевич обратился к генералу Каледину, отправив ему в Новочеркасск послание: «Не найдете ли возможным направить на Москву для содействия правительственным войскам в подавлении большевистского восстания отряд казаков с Дона, который по усмирении восстания в Москве мог бы пойти на Петроград для поддержки войск генерала Краснова». На следующий день он отправил Каледину повторную телеграмму. Но, по большому счету, время уже было упущено. И как доказательством этого стал провал похода на Петроград Керенского и Красного. После этих событий Александр Федорович передал Николаю Николаевичу должность Верховного главнокомандующего.

Когда Духонин об этом узнал, он первым делом обратился к солдатам, призывая их не бросать позиции, «…дабы не дать противнику воспользоваться смутой, разыгравшейся внутри страны и еще более углубиться в пределы родной земли».

Постепенно Ставка стала главным центром, куда начали стягиваться все недовольные большевистской властью. А лидеры многочисленных групп попытались создать при Ставке Общероссийское «однородно-социалистическое правительство от большевиков до народных социалистов». Ну а главным решено было сделать эсера Чернова. А представители Украинской центральной рады сумели выбить образование украинской армии по этническому и территориальному типу.

Трудно вообразить под каким давлением в те дни находился Николай Николаевич. От него постоянно что-то требовали, призывая в одночасье разрешить многочисленные проблемы, которых становилось все больше. Причем требования выдвигались как от своих, как и от «чужих». И в разговоре с членом Комиссариата по военным и морским делам Николаем Васильевичем Крыленко Духонин заявил: «Ставка не может быть призываема к принятию участия в решении вопроса о законности верховной власти и, как высший оперативный и технический орган, считает необходимым признание за ней этих функций… Отношение верховного командования к гражданской войне выражено в приказе наштаверха от 1 ноября, которым остановлено движение войск на Петроград».

Дальше — больше. Двадцать первого ноября от Совнаркома пришла телеграмма. В ней от Верховного главнокомандующего в срочном порядке требовали вступить в переговоры с противником. Цель была обозначена четко – перемирие. Николай Николаевич, конечно, был против такого развития сюжета. Поэтому телеграмму проигнорировал, пытаясь до последнего затянуть с ответом. Но уже на следующий день Духонина позвали к телефону. По ту сторону находился не только Крыленко. Компанию ему составили Ленин и Сталин. Они повторили свой приказ. И Николай Николаевич отказался подчиниться. На подобное действие у него была формальная причина, ею он и воспользовался. Духонин заявил, что подобные переговоры с командованием противника – это компетенция центрального правительства, а не командующего. Реакция, естественно, была жесткой. Николай Николаевич услышал, что его снимают с занимаемой должности. Но, обязанности он был должен выполнять вплоть до приезда нового главнокомандующего – конечно же, Крыленко: «Именем правительства Российской республики, по поручению Совета Народных Комиссаров, мы увольняем вас от занимаемой вами должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям. Мы предписываем вам под страхом ответственности по законам военного времени продолжать ведение дела, пока не прибудет в ставку новый главнокомандующий или лицо, уполномоченное им на принятие от вас дел. Главнокомандующим назначается прапорщик Крыленко».

Что же касается Духонина, то его тут же объявили «врагом народа». Начался обратный отсчет времени и уже бывший Верховный главнокомандующий это прекрасно понимал. Он понимал, зачем и для чего в ставку едет Крыленко. Но покорно принять судьбу Николай Николаевич не мог. Не позволяла этого сделать офицерская честь.

А Крыленко, получив напутственные слова от Владимира Ильича, выдвинулся в путь. Ленин приказал создать ему отряд из преданных бойцов, захватить Ставку и начать переговоры с внешним врагом. А с внутренним… с ним разобраться в соответствии с требованием революционного времени. Сам же Крыленко впоследствии говорил: «Первый враг — внешний. Он не опасен, с ним будет заключено перемирие. Второй враг — голод, о предотвращении которого заботится правительство народных комиссаров. Третий враг — контрреволюционный командный состав, возглавляемый корниловцем Духониным. С ним будет самая жестокая борьба!»

Духонин тем временем сообщил командующим фонтов о решении Ленина. Правда, заявил, что пока остается на должности и вести переговоры с иностранными противниками не будет. По мнению современников Духонина, слова о назначении на его место прапорщика, Николай Николаевич воспринял как большую глупость. Более того, он искренне верил, что большевики одумаются и вернут Крыленко обратно. Не укладывалось в голове Духонина, что на его место Ленин решил поставить прапорщика. Николай Николаевич был уверен, что Крыленко просто в нужное время сумел попасть, что называется, в струю и не более того. Поэтому считал, что он не сможет потянуть тяжелый груз «подаренной» должности.

И пока прапорщик ехал, Духонин пытался хоть как-то повлиять на деморализованную армию: «Дайте время истинной русской демократии сформировать власть и правительство, и она даст нам немедленный мир совместно с союзниками».

Но вот верил ли в это сам Верховный главнокомандующий? Вопрос, конечно, риторический. Он видел, в каком разобранном (в прямом и переносном смысле) состоянии находится его армия. По факту, она ему уже даже и не подчинялась. Дело в том, что во всех управлениях военного министерства поселились специальные комиссары, которые лично утверждали или же заворачивали тот или иной приказ. Слова главнокомандующего без подписи комиссара являлись недействительными.

Тем временем Крыленко тоже посчитал своим священным долгом обратиться к армии: «Солдаты, продолжайте вашу борьбу за немедленное перемирие. Выбирайте ваших делегатов для переговоров. Ваш Верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко выезжает сегодня на фронт, чтобы взять в свои руки дело борьбы за перемирие».

Было и еще одно обращение, адресованное уже Ставке: «Я требую, чтобы с момента подписания перемирия ни одна пуля не просвистела в сторону противника. Я требую, чтобы условия заключенного договора исполнялись свято. Всякий, кто бы ни был, от генерала до солдата, кто осмелится нарушить мой приказ, будет немедленно предан на месте революционному суду».

Николай Васильевич Крыленко

За несколько дней до этого с подобным призывом обратился и Владимир Ильич. От имени СНК он заявил солдатам, чтобы они сами начали заключать перемирие с противником по всей линии фронта: «Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных. Мы даем вам права на это». Когда Духонин узнал о таком поступке Ленина, то расценил это как предательство: «Эти действия исключают всякое понятие о государственности и могут быть на руку не русскому народу, — комиссарами которого себя именуют большевики, а, конечно, только Вильгельму».

Но как Духонин ни старался, у него ничего не получилось. И главы военных миссий союзных государств при Штабе Верховного главнокомандующего вручили ему коллективную ноту протеста. Все они были возмущены нарушением договора от 1914 года, который запрещал союзникам заключать перемирие или сепаратный мир. Эта нота была перенаправлена Николаем Николаевичем всем командующим. Он еще раз лично обратился к солдатам с призывом не поддаваться на большевистские провокации и исполнять воинский долг до конца. Но… его слова утонули в гуле большевистских заявлений.

Вот что вспоминал генерал Антон Иванович Деникин: «Духонин был и остался честным человеком. Он ясно отдавал себе отчет, в чем состоит долг воина перед лицом врага, стоящего за линией окопов, и был верен своему долгу. Но в пучине всех противоречий, брошенных в жизнь революцией, он безнадежно запутался. Любя свой народ, любя армию и отчаявшись в других способах спасти их, он продолжал идти, скрепя сердцем, по пути с революционной демократией, тонувшей в потоках слов и боявшейся дела, заблудившейся между Родиной и революцией, переходившей постепенно от борьбы «в народном масштабе» к соглашению с большевиками, от вооружённой обороны Ставки, как «технического аппарата», к сдаче Могилева без боя».

Вот еще одно высказывание Деникина: «Храбрый солдат и талантливый офицер генерального штаба принес Керенскому добровольно и бескорыстно свой труд, отказавшись от всякой борьбы в области военной политики и примирившись с ролью «технического советника». Духонин шел на такую роль заведомо рискуя своим добрым именем, впоследствии и жизнью, исключительно из-за желания спасти положение. Он видел в этом единственное и последнее средство».

Ожидая Крыленко, Духонин совершил поступок, которым забил последний гвоздь в крышку своего гроба. Он приказал освободить из Быховской тюрьмы генералов, которые были замешаны в корниловском выступлении в августе 1917 года. На свободе оказались и сам Корнилов, и Деникин, и Лукомский, и несколько других видных деятелей военного театра. Благодаря распоряжению Духонина они смогли за короткий срок организовать «Белое сопротивление»…