Нарастающую с каждым днем волну протестной активности в России следует признать отложенным эффектом «крымской весны» 2014 года, которая сформировала в обществе огромные ожидания эффективных решений накопившихся к тому моменту системных социально-экономических проблем. Однако реалии пятилетней давности сложились таким образом, что общество делегировало решение этих проблем государству — и теперь, не дождавшись ожидаемых результатов, предъявляет ему закономерные и обоснованные вопросы.
Точка невозврата в нарастающем конфликте еще не пройдена: искомым компромиссом должно стать расширение реальной конкуренции между разными политическими и общественными силами, для которых главной ценностью является сильная и процветающая Россия. Возвращать содержание в политику нужно с низового уровня местного самоуправления, деградация которого во многом и стала основой для локальных протестов.Состоявшаяся 20 июня очередная «прямая линия» президента Владимира Путинапрошла по совершенно предсказуемому сценарию, что лишь усилило у многих наблюдателей ощущение растущего разрыва между настроениями в обществе и теми представлениями о реальности, которые существуют у федеральной власти. Впрочем, чего-то иного от «прямой линии» мало кто ожидал. Почти половина проголосовавших в проведенном накануне действа опросе EADaily на тему «Чего вы ожидаете от очередной „прямой линии“ с Владимиром Путиным?» выбрали вариант «Ничего», а еще 21% - «устали уже от этих „прямых линий“». Лишь 20% респондентов рассчитывали на «принципиальные внутриполитические решения, включая кадровые вопросы», и только 4% - на «резонансные международные заявления». Последний результат также можно рассматривать как несомненный индикатор усталости — усталости от бесконечной геополитики, которая все меньше интересна среднестатистическим жителям страны, но по-прежнему заполняет собой значительную массу эфирного времени телеканалов.
Этот избыток геополитики для «ширнармасс» в действительности ощущался уже весной 2014 года, в момент присоединения Крыма к России. Хотя именно тот момент, когда решительные действия государства нашли почти безоговорочную поддержку в обществе (пресловутый «крымский консенсус»), и мог быть самым оптимальным для решительного поворота в сторону внутренних проблем страны, список которых вряд ли стоит перечислять — все они сегодня звучат в ходе разрастающихся протестных акций. Нельзя сказать, что эти проблемы начиная с 2014 года совсем никак не решались, но полноценный разворот к внутренней политике был продекларирован с большим опозданием, в преддверии президентских выборов 2018 года, а реальные результаты этого, если судить по ситуации с нацпроектами, а главное, по удручающей динамике национальной экономики, по-прежнему остаются вопросом будущего. Зато налицо все признаки новой реальности, которые стремительно разрушают «крымский консенсус» — стремительное углубление неолиберальных «реформ», вызывающее закономерный вопрос: ради чего было сломано столько копий в борьбе с пресловутыми «либералами»?
Переломным моментом в осознании обществом того, что страна идет в какую-то совершенно иную сторону, нежели по умолчанию предполагалось «крымским консенсусом», стало, конечно же, повышение пенсионного возраста — мера, необходимость в которой отсутствовала в принципе. Возможно, если бы это было точечное решение, общество приняло бы его как некую тяжелую необходимость или как ошибку, но не фатальную. Но в сочетании с другими новеллами — повышением НДС, «мусорной реформой», ростом цен на горючее, регулярным введением новых обязательных сборов и т. д. — никакого иного эффекта, кроме роста протестной активности, быть не могло. Искать здесь происки «пятой колонны» или вездесущего Госдепа вряд ли стоит — слово взял тот самый «глубинный народ», которому вроде бы положено безмолвствовать. Не дождавшись понятных решений от государства, общество сегодня отыгрывает назад ситуацию 2014 года, когда в силу многих причин оно наблюдало за происходящими историческими свершениями на телеэкране или в интернете. Между тем присоединение Крыма смогло состояться как историческое событие не только волей государства — в глазах большей части общества это решение было абсолютно легитимным и остается таковым.
Сегодня имеет смысл вспомнить о том, что «крымский консенсус» пролег поверх идеологических барьеров — присоединение Крыма поддержали и те, кто причисляет себя к консерваторам или «охранителям», и подавляющая часть левых сил, и — это совершенно не стоит замалчивать — немало тех самых либералов, у которых нельзя отнять право считать себя патриотами России. Иными словами, оказалось, что патриотизм не может иметь какой-то единой, установленной и спущенной сверху формы — он по определению разный и несводимый к общему знаменателю. И эта огромная социальная энергия, скрытая в, если угодно, «глубинном народе», рано или поздно должна был найти выход, даже несмотря на то, что значительная часть формальных каналов для этого заблокирована.
Именно локальный, но все более широкий характер нынешних протестов, имеющих сетевую, а не централизованную структуру, заставляет вспомнить о плачевной судьбе российского местного самоуправления. Фактически этот уровень власти (формально, по Конституции, правда, собственно государственной властью не являющийся) «благополучно» избежал того с огромным трудом, но все же начавшегося повышения конкурентности в политической системе, которое началось после 2012 года, когда были восстановлены губернаторские выборы. На уровне же местного самоуправления происходил совершенно обратный процесс. Сначала это была ползучая отмена выборов мэров в региональных центрах и ключевых городах субъектов федерации, которая получила закономерное продолжение в поправках в законодательство о местном самоуправлении, предоставившее регионам в лице их парламентов самостоятельно определять порядок выборов муниципальных глав. Результат не заставил себя ждать: уже к концу «крымского» 2014 года прямые выборы мэров оставались только в 14 региональных центрах.
К чему это привело, мы, собственно, ежегодно и наблюдаем в ходе «прямой линии» Владимира Путина. Вопросы, которые по определению, по природе своей должны решаться на уровне местного самоуправления, падают на голову президента, раз в год выступающего в роли «всенародного старосты», этакого дедушки Калинина, которому, если очень повезет, можно напрямую рассказать о своих бедах и заботах. Поначалу такая практика «ручного управления» выглядела адекватно — президентские решения в прямом эфире работали в роли дубинки для нерадивого местного начальства, которое тут же бежало сломя голову выполнять путинские поручения, а некоторым руководителям даже пришлось после этого расстаться с должностью.
При желании все это можно списать на особенности национального менталитета, который, как выразился один известный бизнесмен в ответ на вопрос о его стратегии, понимает только одну стратегию — стратегию пинка. Но проблема уже совсем в другом: в той ситуации, в которой оказалось местное самоуправление, эта стратегия уже не просто не работает — она может легко приводить к еще худшим последствиям. При том уровне полномочий и финансирования, которые есть у глав муниципалитетов, энтузиазм при выполнении начальственных окриков сверху, может легко обернуться как минимум неожиданной встречей с прокуратурой — отсутствие энтузиазма, впрочем, может легко привести к таким же последствиям. Именно это и является главной причиной того, что в российском местном самоуправлении давно запущен разрушающий его изнутри процесс негативного отбора: грамотные управленцы туда просто не идут, предпочитая реализовывать себя в других сферах.
Переломным моментом здесь была, наверное, история с уголовными делами против мэра Волгограда Евгения Ищенко, который в 2006 году пал жертвой конфликта с всесильным местным прокурором Михаилом Музраевым, в дальнейшем много лет возглавлявшим управление Следственного комитета по Волгоградской области. На днях Музраев сам оказался под следствием по подозрениям в связях с местной организованной преступностью, но последствия его деятельности в Волгограде будут расхлебывать еще очень долго. Достаточно привести всего один факт: после отставки Ищенко в городе-герое за 12 лет сменилось порядка десяти руководителей с разными должностями, но итог один — городское хозяйство медленно, но верно деградировало. Хотя переход от выборных мэров к назначаемым сити-менеджерам изначально декларировался как необходимость заменить «политиков» «хозяйственниками». Пример Волгограда, конечно же, не единственный — нечто подобное происходит по всей стране. Не будет преувеличением сказать, что реальное состояние местного самоуправления — обратная сторона пресловутой геополитики, когда сознание вышестоящих чиновников отформатировано уже таким образом, что оно готово незамедлительно искать пресловутый «след Госдепа» даже в сугубо локальных конфликтах наподобие того, что недавно случился в селе Чемодановка Пензенской области. Хотя причины этих конфликтов в действительности сугубо локальные, а обострение их происходит потому, что на «земле» с ними просто некому эффективно работать.
В конечном итоге, мы приближаемся к проблеме, которая рано или поздно должна была назреть и выйти в публичную плоскость. В свое время, когда Владимир Путин пришел чуть ли не на руины, оставшиеся после «реформ» девяностых годов, проводившихся под лозунгом «демократизации», сама постановка вопроса в духе «Россия не готова к демократии» была резонна и во многом оправданна. Быстрый рост экономики и благосостояния людей в 2000-х годах отодвинул политическую повестку на второй план, что, на самом деле, и есть лучший показатель здорового общества, которое не должно, да и не может долго пребывать в состоянии политической мобилизации, как это происходит сейчас. Однако подобная постановка вопроса с неизбежностью тянет за собой другой вопрос: когда же настанет тот день и час, когда Россия будет-таки готова к демократии?
Все сегодняшние события говорят о том, что этот момент настал — необходимость политических перемен буквально витает в воздухе. Однако здесь неизбежно возникает дилемма: каким образом произойдут эти перемены? В результате уличной активности, которая без адекватных компромиссов рано или поздно придет к знакомому лозунгу «грабь награбленное», в результате неких закулисных договоренностей по принципу «поменять все, чтобы не изменилось ничего», или же давно назревшие решения будут результатом нового общественного консенсуса, возможно, не столь широкого, как крымский, но все же достаточного, чтобы вывести страну из «застойной ямы» имени Алексея Кудрина? Здесь остается лишь напомнить знаменитое определение демократии из одноименной книги американского макросоциолога Чарльза Тилли, специалиста по долговременным, «тектоническим» изменениям обществ и государств: «Режим можно признать демократическим, если политические отношения между гражданами и государством выражены широкими, равноправными, защищенными и взаимообязывающими и процедурами обсуждения». Именно к этому, по большому счету, и призывают участники ширящихся протестов — от Шиеса до Екатеринбурга, от Северного Кавказа до Дальнего Востока.
Варианты для решений, чтобы нынешний, пока еще не слишком длинный список протестных очагов не превратился в «далее везде», еще есть — общество в большинстве своем никоим образом не настроено на революцию или «майдан», прекрасно понимая его последствия. И местное самоуправление — его полномочия и сферы ответственности, его возможности в решении социальных конфликтов — представляется сейчас наиболее важным полем для нового национального диалога. Что, впрочем, не отменяет более тяжелых вопросов, таких как повышение пенсионного возраста, которые должны решаться уже на более высоком уровне. Однако для того, чтобы приблизиться к ним, нужно начинать с «земли». Судя по тому, что инициатив о возвращении прямых выборов мэров становится все больше (из последних — Екатеринбург и Хабаровск), эта идея может стать основой для пересборки здравых сил общества, опять же, вне зависимости от принадлежности к конкретной части политического спектра.
Сегодня всем, кому действительно небезразлично будущее России, понятно, что страна все больше отстает в динамике развития от своих глобальных конкурентов. В прошлом десятилетии Россия смогла на какое-то время справиться с главным вызовом девяностых — соскальзыванием на периферию мировой экономической системы, но сегодня риск ухода на эту траекторию вновь вырисовывается перед страной уже в куда более худших условиях падения мировых цен на нефть. С тем же Алексеем Кудриным можно согласиться, что главный ресурс конкурентоспособности в этих условиях — это «человеческий капитал». Однако пока этот капитал используется по большей части в духе небезызвестной формулировки «люди — новая нефть», и это, конечно же, не может не вызывать отторжения — и закономерной последующей мобилизации «снизу». Последняя может принимать разные формы: кто-то выходит на митинги, а кто-то «голосует ногами», уезжая из страны — и если пять лет назад вполне можно было говорить им вслед «скатертью дорога», то теперь этот процесс приобрел вполне угрожающие размеры. Хотя уезжают главным образом как раз те, чей потенциал может быть востребован на том же уровне местного самоуправления, будь этот уровень наполнен хотя бы каким-то реальным содержанием. Направить эти процессы в конструктивное русло еще можно, но попытаться свернуть или подавить мобилизацию общества и пытаться жить по-старому уже точно не выйдет.
Николай Проценко
Свежие комментарии