Марина Мнишек. Путь к престолу Московского царства

Пушкин сказал о Марине Мнишек, что она «была самая странная из всех хорошеньких женщин, ослепленная только одною страстью – честолюбием, но в степени энергии, бешенства, какую трудно и представить себе».

В итоге она погубила себя, своего сына и всех мужчин, которые оказались с ней рядом. Первый её муж был растерзан толпой, второй – убит на охоте, третий – посажен на кол. Она оказала большое влияние на историю как минимум двух стран – Московского царства и Речи Посполитой, стала героиней трагедии Пушкина и неоконченной драмы Шиллера («Деметриус»), о ней писала Марина Цветаева, её упоминал в своих стихах Максимилиан Волошин, но биография этой женщины известна широкой публике лишь в общих чертах. В трех небольших статьях мы немного поговорим о ней.

Происхождение и молодость

Точная дата рождения Марины Мнишек неизвестна: некоторые полагают, что она родилась в 1558 году, другие считают, что это произошло в 1559. Любопытно, что её отец – сандомирский воевода Ежи (Юрий) Мнишек, был не поляком, а чехом, имение Ляшки Муроване (приданое его жены, матери героини статьи), располагалось на территории современной Западной Украины – в Львовской области.



Недоброжелатели говорили, что Ежи Мнишек при дворе польского короля Сигизмунда-Августа занимался в основном поиском для монарха дам лёгкого поведения, а также всевозможных гадалок и магов. А после смерти короля пошли слухи, что Мнишек присвоил его казну.

Мать Марины, Ядвига Тарло – дочь придворного секретаря, в этом браке родила ещё 8 детей.


В 1604 году, когда Марине было около 16 лет, она познакомилась с молодым человеком, который выдавал себя за спасшегося царевича Димитрия – сына Ивана IV. Константин Вишневецкий тогда направлялся с Самозванцем в Краков, где он хотел представить своего гостя королю Сигизмунду ІІІ – и по пути заехал к своему тестю Ежи Мнишеку в Самбор.

Надо сказать, что Московское царство в это время едва оправилось от страшных последствий Великого голода 1601–1603 гг. Именно в это время в народе вдруг вспомнили о погибшем в Угличе царевиче Дмитрии, о котором, казалось, забыли – на целых семь лет. В смерти последнего сына Ивана Грозного теперь безосновательно обвиняли Бориса Годунова. Максимилиан Волошин писал об этом:


Посмотрите на это изображение «святого Димитрия» (фотография сделана автором в музее Углича.


Невольно вспоминается свидетельство Конрада Буссова о том, что царевич любил смотреть, как убивают животных, и однажды сделал из снега «болванов», назвал их именами знатнейших московских бояр, а затем саблей сшиб им головы, заявив, что так он будет поступать со своими врагами.

Так представлена гибель этого царевича на фреске западной стены Угличской церкви Димитрия на Крови (фотография сделана автором):


А это – знаменитый «ссыльный набатный колокол», возвращенный в 1892 году в Углич из Тобольска (фотография автора):


На самом деле никаких причин желать смерти Дмитрия у царского шурина не было.

Во-первых, Дмитрий Иоаннович был рожден от седьмой жены Ивана Грозного – Марии Нагой. Церковь же, как известно, признает лишь три брака. И потому Дмитрий не считался законным сыном Ивана IV, не имел прав на престол и даже не входил в список царственных особ.

Во-вторых, правящий царь – 34-летний Федор Иоаннович на момент смерти младшего брата умирать не собирался и прожил потом ещё 7 лет. Через год после смерти Дмитрия (в мае 1592 года) жена Федора – Ирина Годунова родила дочь, которая умерла в младенчестве. Она вполне могла забеременеть еще раз и родить мальчика – что было в интересах Бориса Годунова: до совершеннолетия племянника именно он бы оставался единоличным правителем России.

Все это было очевидным для каждого непредвзятого историка, и Костомаров, например, писал:


Борис Годунов проводил активную политику в интересах церкви, городов, служилых людей, дворян и в целом – в интересах всего населения. Но вот казачество было обойдено его милостями, а крестьянство сделало ещё один шаг к крепостному праву (которое окончательно сформировалось при Алексее Михайловиче Романове). Именно эти социальные группы и поддержали самозванца. Иногда говорят, что Годунов был царём «дворянским», Шуйский – «боярским», а Михаил Романов – «казацким» (был возведён на престол казаками).

Борис Годунов, похоже, был уверен, что к появлению слухов о чудесно спасшемся Дмитрии причастны бояре Романовы. В ссылку были отправлены 5 сыновей Никиты Романова, старшего из них – Фёдора, отца Михаила Романова, будущего патриарха, постригли в монахи Антоново-Сийской обители. Его поведение там было очень странным: вначале «старец Филарет» выглядел подавленным, но потом вдруг стал вести себя вызывающе и гордо, заявляя другим монахам, что «скоро они увидят, каков он будет».

А в Польше как раз в это время появился таинственный человек, принявший имя русского царевича Дмитрия. Поверили ему не все и не сразу.

Так, в Киево-Печерском монастыре его буквально выставили его за дверь. Не оказали никакой помощи гетман Замойский и магнат Острогожский. Не заинтересовались его предложениями в Запорожской Сечи, правда, помогли установить связь с донскими казаками, которые как раз заявили о возможности поддержки. Но вот Адам (по другой версии – Константин) Вишневецкий то ли поверил самозванцу, то ли сделал вид, что поверил ему.

Как известно, Мария Нагая признала самозванца своим сыном – и в этом нет ничего удивительного: быть матерью царя гораздо приятнее, чем бедной монахиней, которой приходилось самой стирать своё бельё.

Но появившийся в Речи Посполитой авантюрист совершенно точно не был спасшимся царевичем Дмитрием. Тот, как мы помним, страдал тяжелой формой эпилепсии, и полностью вылечиться невозможно даже в наше время. Самозванец же в этом отношении был абсолютно здоров. Однако он вел себя как настоящий царевич и, похоже, действительно не сомневался в этом. Вероятно, люди, воспитывавшие его (быть может, те же бояре Романовы), с детства внушили ему мысль о царском происхождении.

Правительством Годунова Лжедмитрий был объявлен Григорием Отрепьевым, который служил у бояр Романовых, а после их опалы постригся в монахи (1600), со временем был произведен в дьяконы и даже служил у патриарха. Кроме того, имеются показания монаха Варлаама (который в 1601 году ушел в Литву вместе с Григорием, вернулся в Москву при Василии Шуйском), он показал, что в Самборе Лжедмитирий-Отрепьев приказал казнить узнавшего его московского дворянина.

Но в Польше и в России имелись свидетели, утверждавшие, что видели стоявших рядом Лжедмитрия и Отрепьева. А Жак Маржерет сообщает:


Кроме того, Лжедмитрий I очень плохо знал российские обычаи – москвичи потом объясняли это тем, что «поляки испортили царя». Но при этом он был хорошим наездником, владел саблей, неплохо стрелял, умел танцевать – согласитесь, трудно ожидать всего этого от монаха.


Немецкий наемник на русской службе Конрад Буссов утверждал, что Лжедмитрий I был незаконнорожденным сыном Стефана Батория.

А Юхан Видекинд, придворный историограф шведского короля Карла IX в «Истории десятилетней шведско-московитской войны» (1670) писал:


Вряд ли у Марины Мнишек были какие-то чувства к неказистому и некрасивому Самозванцу, который, по общему мнению, был низкого роста и непропорционально широк в плечах, руки у него были разной длины, шея – короткой («бычьей»), а на лице и шее имелись большие бородавки.



Но при этом он был силен и руками сгибал подковы. Однако обещание короны Московского царства оказалось сильнее личных симпатий или антипатий. За брак дочери и Лжедмитрия выступил и отец Марины – Ежи Мнишек, который получил в подарок шубу с «царского плеча», вороного коня в золотом убранстве, дорогое оружие, меха и ковры. При этом он еще занял у «царских послов» 14 тысяч злотых, а у московских купцов взял в долг мехов на 12 тысяч. Мог себе позволить, ведь Лжедмитрий сулил ему аж миллион злотых!

А Марине влюбленный Самозванец намеревался подарить Новгород и Псков, разрешал ей не принимать православие (и сам тайно перешел в католичество), а в случае его неудачи она имела право выйти замуж за другого человека. Польскому королю Сигизмунду III он обещал передать Смоленскую и Северскую области, сулил помощь в войне против Швеции (на престол которой Сигизмунд претендовал), а также грозился способствовать распространению католичества в Русских землях.


Осенью 1604 года Самозванец начал боевые действия против правительственных войск Годунова. 13 (23) апреля 1605 года в возрасте 52 лет умер царь Борис. И вот тогда новый царь Федор Борисович, возможно, совершил роковую ошибку, сделав ставку не на любимца своего отца – опытного полководца Петра Басманова, а на князя Андрея Телятевского-Хрипуна, которому покровительствовал Семен Годунов.

Чрезвычайно обиженный Пётр Басманов – внук и сын знаменитых опричников, был отправлен под Кромы, где 7 мая перешел на сторону Самозванца. И уже 1 (11) июня подающий большие надежды молодой царь был свергнут с престола, через 10 дней он и его мать были задушены по приказу Лжедмитрия – накануне его вступления в Москву.



Жених выполнил свое обещание – завоевал Московское царство, и 10 ноября 1605 года в Кракове Марина была заочно обручена с Лжедмитрием, роль жениха играл дьяк Власьев.

Марина Мнишек в Москве

3 мая 1606 года Марина, сопровождаемая отцом и многочисленной свитой, въехала в Москву.



Кстати, на пиру, устроенном тогда Лжедмитрием в честь своего будущего тестя, Ежи Мнишеку прислуживал князь Дмитрий Пожарский (тот самый). Он же на свадебном пиру прислуживал польскому послу. То есть права Лжедмитрия I и его жены официально никем не оспаривались.

Русских обычаев Марина не знала, что стало одной из причин падения её мужа. Через пять дней – еще до венчания с Лжедмитрием, она была коронована (следующей женщиной, прошедшей в нашей стране процедуру коронации, станет Екатерина I). Обряд венчания состоялся 8 мая – в четверг, и новая царица шокировала всех, целуя в уста святых на иконах.

Свадебный пир был назначен на Николин день (постный), при этом Марина и Лжедмитрий пользовались невиданным столовым прибором – вилкой. Царь был одет в польское платье, по окончании пира «молодые» нарушили еще одну древнюю традицию – не пошли вместе в баню. 12 мая Марина дала пир для поляков, на котором присутствовали всего двое русских – А. Власьев и В. Мосальский-Рубец.


Остальные московские вельможи были приглашены отдельно – 14 мая. По Москве распространялись слухи, что новая царица не приняла православия. Да и Лжедмитрий к тому времени уже успел проявить себя «неправильным» и «не вполне настоящим» царём. Он так быстро ходил, что слуги не успевали за ним, рискуя жизнью, проявлял лихость на охоте, после обеда не спал, а отправлялся гулять по Москве, заглядывая в лавки и мастерские, объявил, что дважды в неделю будет лично принимать челобитные.

Убийство Лжедмитрия I

Как мы уже говорили, первый Лжедмитрий вёл себя так, будто нисколько не сомневался в своём происхождении. Василий Шуйский, уличенный в распускании слухов о его самозванстве, был отдан им под суд Собора, состоявшего из бояр и представителей духовенства – и приговорён к смерти. Лжедмитрий вначале заменил казнь ссылкой, а затем и вовсе помиловал, возвратив имения и боярство.

А иноземцы к тому времени уже вызывали всеобщее раздражение, потому что вели себя очень раскованно, ели телятину, играли на музыкальных инструментах и сидели в церквях во время службы. Однако к Самозванцу москвичи относились с симпатией и даже жалели, объясняя его странности тем, что «поляки испортили царя», который еще может исправиться. И потому в качестве повода для резни ляхов заговорщиками был использован слух, что те убивают царя: в то время как горожане били поляков, небольшой отряд во главе с Шуйским напал на Кремль.

Марина Мнишек была полновластной московской царицей всего неделю. В ночь с 16 на 17 мая бунтовщики в поисках Лжедмитрия ворвались в её покои, застрелив пажа Матвея Осмольского и одну из фрейлин. Но Марина успела спрятаться под широкой юбкой престарелой гофмейстерины пани Хмелевской. На ее честь бунтовщики не покусились – лишь «обложили по матери». А вот остальных фрейлин, как говорят, изнасиловали. Пытавшийся найти защиту у стрельцов Лжедмитрий был выдан ими и убит.


Над трупом самозванца долго издевались – били ногами, секли мечами, кололи пиками. Его изуродованное тело бросили у Лобного места на Красной площади, а на изувеченное лицо надели скоморошью маску. В результате, когда сжигали тело (на Котлах – примерно там, где сейчас находится станция метро «Нагорная), многие не узнали бывшего царя, этим можно объяснить такое доверие к Лжедмитрию II.

Снова обратимся к стихотворению М. Волошина:


Уже через неделю после убийства Самозванца в Москве появились написанные от его имени «подмётные грамоты», многие из которых были прибиты к воротам боярских домов: «царь Дмитрий» заявлял, что «ушёл от убийства, и сам Бог его от изменников спас».

И очень скоро появилось множество самозванцев, причем не только Лжедмитриев.

Уже цитировавшийся нами М. Волошин писал по этому поводу:


На юге России действовал «царевич Петр Федорович», выдававший себя за сына царя Федора Иоанновича, позже он в Туле присоединился к Ивану Болотникову – «воеводе царя Димитрия».

На Дону появились другие «дети» Федора Ивановича – «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. «Царевич Лаврентий» также выдавал себя за внука Ивана IV, но от другого сына – Ивана Ивановича, якобы убитого отцом. А «царевич Иван-Август» называл себя сыном Ивана Грозного и Анны Колтовской, ему удалось захватить Астрахань.

Но нас больше интересует всё же второй Лжедмитрий, обретший неслыханную почти царскую власть и ставший мужем Марины Мнишек. Кстати, в 1613 году были легитимизированы все его пожалования.

Вернемся в 1606 год.

На следующий день после убийства Лжедмитрия I, 19 мая на Красной площади «выкрикнули на царство» боярина Василия Ивановича Шуйского. Чудом избежавшая смерти Марина Мнишек по приказу нового царя была отправлена с отцом в Ярославль.

Так закончилась эта часть её жизни – блестящая и пафосная. О дальнейшей судьбе этой женщины мы поговорим в следующей статье.