Другой кардинал. Завершение карьеры

В 1638 году кардиналу ла Валетту вместе с братом пришлось отправиться в солнечную Италию. Известно, что сам кардинал не имел никакого желания покидать Пикардию — и имел все основания для такого нежелания. Во-первых, потому что Италия считалась второстепенным театром военных действий. Первоначально кардинал Ришелье рассчитывал, что воевать в первую очередь будут союзники — герцоги Савойи, Пармы и Мантуи. Даже когда эти надежды не оправдались, подкрепления туда отправлялись по остаточному принципу — только после клевка жареного петуха и в недостаточных количествах.

Не менее важно, что ухудшилась политическая обстановка в самой Италии и вокруг неё. В швейцарской Вальтеллине протестанты-гризоны, не получив обещанных денег (в 1636 году в Париже было не до них), перешли на сторону Испании, весной 1637 года подняли антифранцузское восстание и вынудили армию герцога Роана уйти в Германию. (Правда, испанцы были католиками, но, как известно, деньги не пахнут и не имеют религиозной принадлежности). Собственно, виноват в этом был сам кардинал Ришелье, не проконтролировавший перевод денежных средств. Но не будет же его преосвященство признавать собственные ошибки. Виновным был назначен Роан, и тот, правильно оценив ситуацию, решил не возвращаться во Францию и присоединился к принцу Бернхарду, который осаждал крепость Брейзах в Германии. В 1635-1636 годах герцог Роан не только контролировал Вальтеллинскую долину и угрожал Миланскому герцогству с севера, но и посылал подкрепления французской армии в Италии. Теперь же эта угроза для испанцев полностью исчезла.

Более того, стало возможно повторение ситуации 1634 года. Тогда кардинал-инфант с большой армией (17 тыс. человек) вышел из Милана, прошёл через Швейцарию и свернул от классической Испанской дороги на восток. Пройдя через австрийский Тироль, он вышел в Баварию, где очень вовремя соединился с союзниками из СРИ, и совместными усилиями они разгромили шведских и немецких протестантов при Нердлингене. После небольшого отдыха армия прошла через Германию и прибыла в Испанские Нидерланды. Весь поход занял 4 месяца.

В самой Италии положение было не лучше. Разгромленный герцог Пармы в 1637 году заключил мирный договор с Испанией. А осенью почти одновременно умерли союзники Франции — герцоги Мантуанский и Савойский. Власть перешла к их вдовам как регентшам при малолетних сыновьях. Герцогиня Мантуанская была испанкой по происхождению, поэтому от неё французам и не приходилось ждать ничего хорошего. До этого разорённое Мантуанское герцогство не могло оказать Франции существенной помощи, но сделать гадость герцогиня постаралась сразу же. Ещё до прибытия кардинала был раскрыт заговор с её активным участием с целью передать крепость Казале в Монферрате (это восток Савойи, даже не сама Мантуя) в руки испанцев. Крепость Казале была одной из двух наиболее важных и хорошо укреплённых на севере Италии, другой была Пинероло на западе Пьемонта. Итальянских офицеров-заговорщиков арестовали, а в крепости расположился французский гарнизон, на что потребовалось более 2 тыс. человек из немногочисленной французской армии.


Ситуация в Савойе была более сложной и запутанной. Вдова герцога Виктора Амадея I, Кристина, была сестрой короля Луи 13-го. Тем не менее француженкой она себя не ощущала, завидовала сёстрам-королевам и сама мечтала стать таковой. И, вишенкой на торте, люто ненавидела кардинала Ришелье. Поэтому она всячески старалась показать свою независимость от Франции и пыталась проводить политику нейтралитета, за что её очень хвалят итальянские историки. Но это типичное послезнание, ведь тогда Кристина Французская, она же Мадам Реале, просто не ведала, что творила. В то же время французские историки характеризуют её как вздорную бабу и неумную женщину, которая своими неуклюжими действиями едва не потеряла власть, и этого не произошло только благодаря случайностям, которые она никак не могла предвидеть. Права на регентство у Кристины оспаривали братья покойного герцога — Томмазо де Кариньяно и кардинал Маурисио, которые не скрывали своей происпанской ориентации (в 1635-1638 годах Томмазо воевал во Фландрии на стороне Испании, т.е. формально — против собственного брата). Но для армии и населения Савойи они были своими, в отличие от Кристины, которую всё равно считали француженкой, а испанский протекторат представлялся меньшим злом, чем французский. Поэтому принчипистов, то есть сторонников принцев, было значительно больше, чем мадамистов — сторонников Кристины, причём как среди населения, так и в армии.


В этих условиях губернатор Миланского герцогства маркиз Леганьес решил, что теперь можно переходить в наступление, тем более что из Америки прибыл т.н. Индийский флот, который привёз достаточно золота, чтобы Леганьес мог погасить долг перед Ломбардской армией (или хотя бы часть долга). В 1635 году французы построили крепость Верчелли в Пьемонте (центральная часть Савойи) и захватили крепость Бреме в Ломбардии, недалеко от западной границы того же Пьемонта. Теперь, то есть весной 1638 года, маркиз Леганьес решил их отобрать. Он начал с Бреме — достаточно сильной крепости с многочисленным гарнизоном. Командующий французской армией маршал де Креки попытался снять осаду, но был убит случайным выстрелом 17 марта. Спустя всего неделю французский гарнизон капитулировал. За поспешную сдачу крепости комендант был приговорён к смерти, но, разумеется, положение в Савойе от этого не улучшилось. На замену де Креки и был отправлен кардинал ла Валетт.

6 мая кардинал прибыл в Савойю. Но вместо того чтобы идти с армией на встречу с испанцами, он должен был договариваться с Кристиной Савойской о продлении военного союза. Мадам Реале отчаянно торговалась, не желая называть вещи своими именами — что союз направлен против Испании. К слову сказать, маркиз Леганьес тоже делал герцогине интересные предложения, но он по определению мог предложить ей меньше, чтобы не обидеть союзников — её шуринов. Также и Ришелье пытался договориться с принцем Томмазо, но тот переметнулся на сторону французов значительно позже, когда их победа стала очевидной. Как бы то ни было, договор был подписан лишь 6 июня.

Между тем маркиз Леганьес не стал дожидаться окончания переговоров и 26 мая начал осаду Верчелли. По данным блога, его армия (т.н. армия Ломбардии) насчитывала 16 тыс. пехотинцев и 6 тыс. кавалерии. Французская армия, по данным того же испанского блога, насчитывала 12 тыс. пехоты и 4 тыс. кавалерии, плюс гарнизон 4 тыс. человек. В действительности, если данные по испанской армии подтверждаются другими источниками, то французские выглядят сильно завышенными. В течение 1638-1639 годов французы редко когда имели в Италии армию больше 10 тыс. человек, из которых половина требовалась для гарнизонов. Согласно мемуарам кардинала ла Валетта (стр. 34), французская армия, вышедшая 9 июня 1638 года на помощь Верчелли, насчитывала всего 5 тыс. пехотинцев и 3 тыс. кавалерии.

Возможно, автор блога имел в виду совместную численность вместе с армией Савойи (хотя сам автор говорит исключительно о французах). Но проблема заключалась в том, что кардинал не мог ничего савойцам приказать, только уговаривать, да и их лояльность, как показали дальнейшие события, была под большим вопросом. Что же касается гарнизона, то, по итальянским данным, он составлял всего 1700 человек из савойской армии. Правда, испанцев тот же источник насчитал аж 30 тыс. — не зря же говорят, что у страха глаза велики.

Когда франко-савойская армия прибыла к Верчелли, то союзники обнаружили, что вокруг крепости, в полном соответствии с тогдашними правилами осадной войны, сооружены две линии укреплений. Внутренняя — против вылазок из крепости, и внешняя — против деблокирующей армии. Первое, что удалось сделать прибывшей армии — переправить подкрепление в 2000 человек в осаждённый город (19 июня). Кардинал Ришелье писал своему коллеге 2 июля:


Но на этом успехи закончились. Дальше я вольно цитирую книгу А. Базен «История Франции при Людовике 13-м»:


6 июля, после 40-дневной осады, маркиз Дольяни, губернатор города, повёл 3500 человек, включая больных и раненых, с их оружием, багажом и 3 пушками к расположению французской армии. Разумеется, испанские, итальянские и французские источники по-разному оценивают эту капитуляцию. Испанские считают её прямым результатом мудрого руководства маркиза Леганьеса. Итальянские — как почётную капитуляцию после героического сопротивления из-за нехватки пороха и продовольствия. Французские же считают, что итальянцы ещё имели возможности для сопротивления, сомневаются в нехватке пороха и предполагают, что губернатор сочувствовал противникам Кристины.

Всё это в какой-то степени верно. Леганьес грамотно вёл осаду, испанцы заняли все предмостные укрепления и уже штурмовали основную городскую стену. Нехватка пороха действительно вызывает некоторые сомнения, но проверить это всё равно было невозможно. Возможно, комендант решил, что он сделал для обороны вполне достаточно (побольше, чем многие его французские коллеги) и хватит геройствовать, а то ещё убьют, чего доброго. Тем более он знал, что испанцы подвели ещё несколько мин к городским стенам.

Как бы то ни было, потеря Верчелли стала серьёзным ударом по репутации ла Валетта. А не отличавшийся склонностью к самокритике маркиз Леганьес так докладывал королю Филиппу IV о победе:


В действительности эта победа была хоть и громкой, но никак не решающей. Затем маркиз оставил гарнизон в городе и вернулся в Монферрат.


До следующего 1639 года серьёзных боевых действий в Северной Италии не велось. Правда, упоминается о французской победе при Фелиццано 7 октября, но даже французские источники о ней лишь бегло упоминают. Поэтому зимой 1638-1639 года фактический правитель Испании граф-герцог Оливарес потребовал от Леганьеса отправить 6 тыс. ветеранов морем в Каталонию для новой атаки на французский Прованс. Маркиз Леганьес и в мыслях не имел выполнять этот приказ, но для подобного самоуправства должны были иметься какие-то причины. Поэтому появление в начале 1639 года в Миланском герцогстве принца Томмазо было для него очень кстати. А его брат, кардинал Маурисио, ещё раньше появился в Генуе, которая фактически была испанским протекторатом. Было ещё одно обстоятельство, печальное для Кристины Французской, но усиливающее притязания её шуринов — в октябре умер её старший сын. Покойный герцог назначил её регентшей только старшего сына, про младшего не было сказано ни слова. Поэтому теперь братья требовали передачи регентства в свои руки, тем более что об этом заявил и император СРИ, формальный сеньор герцогства.


В конце марта 1639 года маркиз Леганьес начал наступление на Монферрат, а армия принчипистов принца Томмазо, усиленная частью испанской армии, вступила на территорию Пьемонта. Начался самый настоящий обвал. Некоторые города — Кьери, Монкальери, Ивреа, Верруа сдались без боя, другие, как Крешентино и Кивасо (последний — всего в нескольких километрах от Турина) — после недолгого сопротивления. Кристина оказалась без армии, а французов было слишком мало, чтобы они могли воевать сразу в нескольких местах, да ещё и держать гарнизоны. 26 марта ла Валетт попытался снять осаду испанцев с замка Ченчио между Алессандрией и Асти, причём, согласно французским источникам, французов было всего 8 тыс. против 20 тыс. испанцев. Бой шёл уже несколько часов, когда кардинал получил письмо со слёзной просьбой Мадам Реале всё бросить и спешить к Турину, поскольку принц Томмазо всего в 6 часах пути от Турина. 28 марта кардинал уже был в Турине. Но реально Томмазо начал осаду только 17 апреля, и она скорее была разведкой боем. Убедившись, что гарнизон достаточно силён, он уже 25 апреля снял осаду и отошёл. Однако успел установить связь со своими сторонниками в городе, что выяснилось слишком поздно.

Между тем положение французов в Савойе продолжало ухудшаться. В начале июня испанцы взяли ещё несколько крепостей: Монкальво, Пондестуре и Трино. Всё это время ла Валетт почти не получал подкреплений. После Верчелли, например, кардинал Ришелье обещал отправить в Италию 3 полка: Мирпуа, Кайюс и Руссийон. В подробнейших мемуарах ла Валетта значатся только Кайюс и Руссийон, причём численность последнего — всего 210 человек. Почему Ришелье оставил своего друга в таком положении — сказать сложно.

С одной стороны, во время войны лишних войск никогда не бывает. В 1638-1639 годах у Франции поражений было не меньше, чем побед (если не больше), и многие из них стоили очень большой крови. Например, двухмесячная осада Сент-Омера во Фландрии летом 1638 года обошлась французской армии в 4 тыс. убитых и раненых (и, вероятно, около 2 тыс. пленными) и закончилась унизительным поражением. Ещё большим конфузом закончилась осада города Фуэнтарабии (в стране басков) на берегу Средиземного моря чуть позже. Там получилось почти зеркальное отражение победы при Леукате годом раньше. Но теперь побитыми осаждающими были французы, их потери были приблизительно такие же, как при Сент-Омере. Но испанцев было меньше, а французов поддерживал флот. Однако самое тяжелое поражение французская армия потерпела при Тионвиле в Люксембурге в июне 1639 года. Слабоумие и отвага маршала де Фекьера привели к тому, что погибли или были ранены 6 тыс. человек и 3 тыс. попали в плен — фактически вся его армия. К этому надо добавить волнения в самой Франции — например, чтобы подавить восстание Босоногих в Нормандии, пришлось отозвать 5 тыс. человек из пикардийской армии.

Но была и другая сторона медали. Кристина Французская, несмотря на своё плачевное состояние, не желала идти на уступки, что ожидаемо злило её брата и кардинала Ришелье. К июню 1639 года из неё выбили согласие на размещение французских гарнизонов в нескольких савойских городах, но об установлении французского протектората над герцогством до совершеннолетия её сына (т.е., как все прекрасно понимали, навсегда) и о переезде сына во Францию она не желала и слышать. Так что присылка подкреплений была таким же инструментом давления, как и обычный подкуп.

В середине июня ла Валетт решил отбить город Кивассо. Вся его армия насчитывала 6,5 тыс. человек против 14 тыс. у Леганьеса и принца Томмазо. Но как раз в это время к городу подошла другая французская армия герцога де Лонгвиля, о которой было сказано только, что она была малочисленной. 17 июля произошло сражение; неизвестно, участвовала ли в нём армия Лонгвиля или только оказывала моральное воздействие, но испанцы отступили. После этого ла Валетт приступил к осаде города и через 10 дней добился капитуляции. Но почти сразу после сражения армии разделились. Лонгвиль ушёл освобождать Салуццо, незадолго до этого захваченный армией кардинала Маурисио, а ла Валетт остался в окрестностях Турина наблюдать за принцем Томмазо.

Развязка наступила в ночь на 27 июля. Принц Томмазо во главе армии в 10-13 тыс. человек подошёл к стенам Турина, и его сторонники в городе открыли ему ворота. Мадам Реале с сыном пришлось бежать в цитадель города, и как утверждали её враги — в одной ночной сорочке. Вместе с ней цитадель заняли 2 тыс. французских солдат. Попытки выбить из города испанцев и принчипистов не удались, так как горожане быстро соорудили баррикады на улицах.

Через несколько дней кардинал сумел вывести герцогиню из города, а затем и из Савойи. По дороге ей пришлось выслушать от савойцев, встречающих её карету, много нового о себе. В это же время герцог Лонгвиль был вызван в Германию, и ла Валетт остался один, чтобы спасти остатки кораблекрушения, как выразился кардинал Ришелье. Под ними подразумевались крепость Казале и города на западе Савойи. В противном случае вырисовывались мрачные перспективы утраты всех достижений войны за Мантуанское наследство, превращения Савойи во враждебное государство и плацдарм для атаки на Францию.

Способ, которым воспользовался ла Валетт, поначалу вызвал немалое удивление у кардинала Ришелье — он заключил перемирие с испанцами с 14 августа по 24 октября. Неизвестно, кто был инициатором и какие были конкретные условия — по одним сведениям, ла Валетт обещал вывести войска из цитадели (в конечном итоге этого не произошло), по другим, речь шла только о сохранении статус-кво. Обе стороны собирались использовать перемирие с пользой для себя. Испанцы хотели укрепиться в захваченных крепостях, а ла Валетт просто ждал подкрепления.

Но не дождался. 12 сентября у него произошёл первый приступ лихорадки, 16 сентября кардинал уже не мог ничего писать, дальше его состояние только ухудшалось, частично благодаря врачам, которые прописывали ему кто слабительное, кто кровопускание. Тогдашняя медицина могла убить и совершенно здорового человека, а кардинал был очень ослаблен — как физически, так и морально. Вот что писал его секретарь Жак Талон (1598–1671) о состоянии его здоровья в 1639 году:


Кардинал не принадлежал к числу аристократов, для которых война была чем-то вроде шахмат живыми фигурами. Он тяжело переживал военные неудачи и не пытался оправдать себя тем, что сделал всё возможное. Как говорил тов. Сталин в аналогичных случаях: «Мы вас не ограничиваем, делайте и невозможное!». Что же касается его семейных дел, то там всё также было невесело. 11 февраля у него на руках умер от лихорадки его старший брат Анри. Также на него давил судебный процесс над другим братом — Бернаром. Последнего сделали козлом отпущения за поражение при Фуэнтарабии. Командующим был тогда принц Конде, флотом командовал архиепископ де Сурди, а Бернар д’Эпернон был заместителем Конде. При этом и сам Конде, и де Сурди по личным причинам ненавидели всю семью Эпернонов. Скорее всего, Бернар д’Эпернон тоже был виновен в поражении, но уж точно не он один. Начинать надо было с самого Ришелье, составившего такую странную команду. Но себя кардинал обвинять не стал, к де Сурди тоже не было претензий (они появились позднее), а Конде был принцем крови и потому почти неподсудным. Возможно, кардинал ла Валетт действительно был уверен в виновности брата, так как писал Ришелье:


Но предполагается, что он же и предупредил брата о готовящемся процессе, после чего тот благополучно сбежал в Англию. Да ещё старый герцог д’Эпернон продолжал фрондировать, и ла Валетту постоянно приходилось убеждать Ришелье не обращать на него внимание — старик просто не понимает, что делает.

18 сентября ла Валетт просит написать письмо кардиналу Ришелье с просьбой прислать нового командующего, поскольку он сам вряд ли выздоровеет. Ришелье срочно отправил ещё одного врача, который приехал 22 сентября, но, видимо, уже было поздно. Утром 27 сентября в полном сознании кардинал ла Валетт умер. Ему не исполнилось и 48 лет.

Чтобы закончить рассказ о войне в Савойе, можно добавить, что прибывший в октябре 1639 года д’Аркур сумел переломить ситуацию. Но в дополнение к своей талантливой голове он привёл ещё и подкрепление: по одним сведениям, 7 тыс. человек, по другим — 7 тыс. пехоты и 2,3 тыс. кавалерии (при том что вся французская армия в Савойе на тот момент составляла 9 тыс. человек). А в марте 1640 года прибыло ещё 8 тыс. Даже с этими подкреплениями французская армия уступала испанской по численности в полтора-два раза. Но всё-таки с такими силами можно было воевать на равных, что д’Аркур блестяще продемонстрировал. Но его Пьемонтская кампания — это уже другая тема.


Зимой 1640-1641 гг. начались революции в Португалии и Каталонии, Оливаресу стало не до Савойи, а маркиз Леганьес был отозван в Испанию. В этих условиях братья-принцы предпочли помириться с Кристиной, которая вернулась в Турин в 1642 году и продолжала править ещё многие годы и даже после совершеннолетия сына.