21 января 1920 года около 9 часов вечера в вагон Колчака вошёл офицер и объявил: «Господин адмирал, приготовьте вещи». Колчак оглянулся – он был один. Только в дальнем углу вагона смотрела на адмирала расширенными от ужаса глазами его гражданская жена Анна Тимирёва.
Как же так получилось, что в глубоком тылу, в Иркутске, был арестован Верховный правитель России, за которым лежала необъятная Сибирь от Красноярска до Владивостока, с полицией, контрразведкой и гарнизоном в каждом городе, за которым стояла армия!
«Россия» адмирала Колчака
К концу 1919 года на востоке бывшей Российской империи от Урала до Тихого океана лежало государственное образование, гордо именовавшее себя «Россией». Во главе стоял Верховный правитель, он же Верховный главнокомандующий адмирал Колчак. Общая численность военных формирований, входивших в Русскую армию Колчака, насчитывала 400 тыс. штыков.
Однако грозная с виду государственная конструкция на самом деле была хлипкой, кресло Верховного правителя под Колчаком не просто качалось, а ходило ходуном и грозило опрокинуться в любой момент.
Колчак был приглашён в правительство на пост военного и морского министра, однако не прошло и двух недель, как он принял участие в государственном перевороте и принял на себя звание Верховного правителя. Как истинный армейский, Колчак считал, что во время войны демократия только вредит и ввёл военную диктатуру: жёсткую цензуру, аресты и расстрелы без суда.
Крестьянские волнения на подконтрольной ему территории подавляли карательные отряды, практиковавшие взятие и расстрелы заложников. Крестьяне уходили в тайгу, сбивались в партизанские армии, целые уезды объявляли об установлении у себя Советской Власти. Военные и политики, первоначально поддержавшие Колчака, тихо сетовали, что адмирал ведёт страну к катастрофе.
По всей Транссибирской магистрали растянулся и фактически контролировал её 40-тысячный чехословацкий корпус. В каждом более-менее крупном городе «квартировал» чехословацкий гарнизон со своим комендантом. Полтора года чехи всё ехали, ехали и всё никак не могли добраться до своей Чехословакии. Они были и не за красных, и не за белых, а за ту власть, которая даст им паровозы и уголь, чтобы добраться до Владивостока и навсегда покинуть эту страну. Корпус находится в подчинении уполномоченного Антанты французского генерала Жанена, но все понимали, что власть генерала над корпусом простирается лишь до определённых границ.
И было ещё подполье: большевики, меньшевики, эсеры.
Пора!
В начале ноября 1919 года Красная армия перешла в наступление, заняла Тобольск, Петропавловск, подошла к Омску, и всем было ясно, что город падёт. 12 ноября в Иркутске эсеры на партийной конференции решили, что больше ждать нельзя и взяли курс на подготовку вооружённого восстания. В случае успеха они планировали создать на обломках России Колчака независимую от большевиков Сибирскую демократическую республику.
На конференции выбрали руководящий орган – Политический центр – и назначили военного руководителя восстания. Им стал Николай Калашников, эсер, активный участник революции 1905 года, ушедший в 1914 году добровольцем на фронт, где прошёл путь от рядового до штабс-капитана. Офицер военного времени, отличный организатор, Калашников стал ключевой фигурой Иркутского восстания.
Калашников готовит восстание
Прежде всего Калашников договорился с чехами: он обещал каждому солдату по личному паровозу, уголь в неограниченном количестве и зелёную дорогу до самого Владивостока. Взамен просил нейтралитет – и чехи без вопросов согласились.
В каждую воинскую часть гарнизона был направлен агитатор, тот собирал вокруг себя солдат и убеждал: адмирал ничего не понимает в сухопутной войне, он ведёт армию к катастрофе, надо смещать его и начинать переговоры с большевиками о перемирии. Солдаты одобрительно гудели: да разве ж они против? Восстание обещали поддержать большевики. И всё это время Калашников комплектовал, сбивал и вооружал боевые отряды. К середине декабря всё было готово.
Началось!
Начал Калашников с Черемхово, городе в 120 км от Иркутска. В ночь с 20 на 21 декабря организованные им дружины вышли брать власть и взяли. Солдаты гарнизона остались в казармах, стоявшие в Черемхове чехословаки истеричные просьбы городских властей «спасти законную власть» проигнорировали. Переворот обошёлся в 2 жизни со стороны оборонявшихся.
24 декабря окрылённый успехом Калашников прибыл в Глазково – предместье Иркутска, лежащее напротив города на левом берегу Ангары. Здесь стоял 53-й полк – лучший полк иркутского гарнизона, находились склады с оружием. От успеха в Глазково зависел успех всего восстания.
Калашников созвал митинг и объявил о начале восстания. Уже подготовленные к подобному развитию событий солдаты дружно заявили о переходе на сторону восстания, офицеров арестовали, Калашников был объявлен командиром полка. Новоизбранный командир объявил о создании на базе полка Народно-революционной армии. Солдаты ответили восторженными криками. В Глазково начали прибывать отряды эсеров и большевиков, которым со складов полка выдавали оружие.
Три тяжёлых дня
Контрразведка между тем не дремала: 24 октября, когда Калашников произносил зажигательную речь перед солдатами 53-го полка, в Иркутске были арестованы 12 эсеров. Их допрашивали всю ночь, и утром один из арестованных после многочасовых избиений начал говорить: он назвал адрес, где располагался штаб восстания. К вечеру были арестованы 150 человек – всё руководство восстания, на свободе остался один Калашников. Начальник иркутского гарнизона генерал Сычёв приказал установить на берегу Ангары 6-дюймовые орудия и начать обстрел мятежного 53-го полка.
В этот решающий момент громом с ясного неба прозвучало заявление генерала Жанена: если хоть один снаряд упадёт на Глазково, он отдаст приказ, и чехословацкий бронепоезд откроет шквальный огонь по Иркутску. Лондон и Париж де-факто выступили на стороне восставших.
Бои в Иркутске и Глазково
Вечером 27 декабря восстал Иркутск. Три дня шли тяжелейшие уличные бои с применением артиллерии. В боях с обеих сторон участвовали 14-16 летние подростки. Пленных ни одна сторона не брала, раненых солдат противника добивали.
30 декабря в Глазково на трёх бронепоездах для подавления восстания прибыли 1.000 казаков атамана Семёнова. Казаков, имевших страшную славу карателей, боялись до ужаса. Среди повстанцев началось дезертирство. Сгрузившись, семёновцы пошли в атаку. Повстанцы отступали, оставляя квартал за кварталом. Весы качнулись в сторону колчаковцев.
Калашников, боевой офицер, лично повёл в контратаку солдат 53-го полка. Исход боя решил внезапным ударом направленный им в тыл казаков отряд в 200 человек. Семёновцы не выдержали, побежали. На следующий день казаки снова пошли атаку, но в настроении повстанцев произошёл перелом, семёновцев уже не боялись, атаку отбили. Весы замерли в неустойчивом равновесии.
Решающий голос Лондона и Парижа
2 января дипломатический корпус Иркутска в ультимативной форме потребовал от Российского правительства начать переговоров с восставшими. Это было предложение, от которого нельзя было отказаться: общая численность иностранных войск на территории Сибири и Дальнего Востока (английских, канадских, итальянских, японских, американских) насчитывала около 80.000 человек. И это не считая чехов! Игнорировать такую силу никак было нельзя.
3 и 4 января члены правительства в присутствии представителя Антанты французского генерала Жанена вели торг об условиях передачи власти (а фактически капитуляции). Министры требовали гарантий личной безопасности, вагонов для вывоза государственных ценностей, обсуждали судьбу армии, судьбу адмирала Колчака и золотого запаса.
Конец правительства Колчака
В самый разгар переговоров в зал вбежал офицер и сбивающимся голосом сообщил, что начальник иркутского гарнизона отдал приказ об эвакуации, армия покидает город! Военный министр (как-никак армейский человек!) первый понял, что это означает и без лишних слов покинул помещение. Кто-то из министров встал, потом сел и растерянно спросил, что же теперь будет? Руководитель делегации повстанцев резко встал и заявил, что переговоры закончены: в сложившейся ситуации Политцентр берёт на себя всю полноту власти.
«Россия» рухнула в момент. Правительство, учреждения, гражданские службы были брошены на произвол судьбы, каждый теперь должен был заботиться о своей судьбе сам. О юнкерах Иркутского военного училища в суматохе забыли и те стояли на своих позициях до последнего, не зная, что брошены своим командованием.
5 января по улицам Иркутска торжественно прошли бойцы Народно-революционной армии. Руководители Политцентра праздновали победу, не зная, что власть их продержится всего 18 дней: 20 января ЦК сибирских организаций РКП(б) предложит Политцентру передать власть Военно-Революционному Комитету и 23 января руководители Политцентра подпишут акт о передаче власти большевикам.
А где же Колчак?
10 ноября белые начали эвакуацию Омска. 13 ноября литерный поезд со штабом Верховного правителя и золотым запасом России покинул Омск. Колчак ехал в Иркутск. На каждом полустанке эшелон останавливался и велись долгие переговоры с чехами о пропуске поезда. Чехи ни во что ни ставили Верховного правителя и в первую очередь пропускали и отправляли свои эшелоны с «благоприобретённым имуществом». На каждом полустанке состав Колчака стоял сутками, на каждой станции неделями.
25 декабря Верховный правитель прибыл на станцию Нижнеудинск. Здесь эшелон был остановлен, его загнали на запасные пути, паровоз отцепили и угнали. Чехословацкий офицер объявил адмиралу, что «распоряжением штаба союзных войск поезд задерживается до получения особых распоряжений». Колчак выглянул в окно вагона: вокруг поезда стояли чешские солдаты. В Иркутске шли отчаянные бои, шли переговоры правительства с повстанцами, а Колчак всё стоял в Нижнеудинске. 3 января адмирал получил от своего правительства телеграмму с требованием отречения.
Колчак собрал солдат и офицеров конвоя:
– В Иркутске мятеж. Правительство предало меня. Я принял решение уходить в Монголию. Путь предстоит неблизкий, 250 вёрст. Предоставляю всем свободу выбора. Мы выступаем завтра.
Утром, выйдя из вагона, адмирал увидел напротив своего вагона строй из полутора десятков человек. Из более чем 500 солдат и офицеров конвоя лишь неполных два десятка готовы были разделить с ним его судьбу. Ничего не сказав, адмирал вернулся в свой вагон. По свидетельству очевидцев в этот день Колчак поседел. Ему ничего не оставалось, как положиться на слово представителя Антанты генерала Жанена, гарантировавшего адмиралу личную безопасность.
«Выдать Колчака!»
10 января эшелон Колчака вышел из Нижнеудинска, а 15-го прибыл в захваченный повстанцами Иркутск. Колчак с тоской смотрел в окно. А в это время в Иркутске шли митинги, на которых требовали ареста Колчака. Казни, расстрелы, пытки, незаконные реквизиции и карательные экспедиции – теперь Колчаку припомнили всё.
За поездом следили десятки глаз, железнодорожники чтобы не выпустить адмирала готовились разобрать пути, а шахтёры предупредили, что не дадут ни ведра угля. Партизаны грозились взорвать тоннели на всём протяжении Транссибирской магистрали.
Чехословацкий генерал Сыровы докладывал Жанену: «Продолжение охраны Колчака имело бы своим результатом саботаж и забастовку служащих железной дороги, что сделало бы невозможным эвакуацию чехословацкой армии и одновременно провоцировало бы новые бои с партизанами на всем протяжении железнодорожной трассы». Чехи просто извещали генерала, что решение о судьбе Колчака ими уже принято. Генерал Жанен не возражал: потерявший власть, оставшийся без армии и соратников адмирал союзников не интересовал.
Конец адмирала
Вечером 21 января в вагон Колчака вошёл чешский офицер и объявил: «Господин адмирал, приготовьте вещи, мы передаём Вас местным властям». Лицо Колчака исказила гримаса: «А как же гарантии союзников? Слово офицера генерала Жанена?!» Чешский офицер промолчал. В 21:55 союзники передали экс-Правителя России представителям Политцентра. Камера №5 в Иркутской тюрьме стала последним земным прибежищем Колчака.
В ночь с 6 на 7 февраля адмирал Колчак и председатель Совета министров Российского правительства Пепеляев по приговору Иркутского ВРК были расстреляны на льду Ангары. Тела расстрелянных спустили в прорубь.
Художник: Ф. Москвитин.
Свежие комментарии