Южная Корея как важный фактор политики в Центральной Евразии или о том, что не всегда надо делить мир на черное и белое

Когда речь заходит о международных инвестициях, больших проектах, коридорах, в первую очередь принято рассматривать позиции стран и сообществ, которые занимаются геополитикой. Все они на слуху.

Однако есть не самое крупное государство, если судить по территории, не самое влиятельное, если вести речь о т. н. «геополитических проектах», тем не менее оно экономически присутствует во всей Центральной Азии, да и у нас в России его влияние хорошо заметно – Южная Корея (Республика Корея).

В июне президент Ю. Кореи Юн Сок Ёль совершил длительное турне, в ходе которого посетил Китай, Узбекистан, Казахстан, Туркменистан. До этого были делегации в Таджикистан, а с Монголией у Ю. Кореи налажены такие связи, которые позволяют Сеулу конкурировать в этой стране с Пекином.

Историческое присутствие

Нельзя сказать, что такое сотрудничество не было исторически обусловлено. У него были свои предпосылки. Так в Монголии, Узбекистане и Казахстане корейцы – это давние и устойчивые диаспоры, сформированные еще до времени образования СССР или в самом начале его становления, т. е. задолго до разделения на две Кореи. В Киргизию корейцы в массе своей попали уже несколько позже – в середине 1950-х.

В Узбекистане и Казахстане корейцы сегодня имеют приличный вес в торговле, сфере общепита, работе на совместных предприятиях с корейским капиталом.

Присутствие корейцев не должно удивлять, поскольку оно было обусловлено еще торговыми связями цинской и российской Маньчжурии и региона, который в целом в то время назывался Туркестан. В данном случае это название отражает макрорегион, а не государственную принадлежность с разделением на Туркестан Восточный, Западный, Русский и т. п.

Полноценное проникновение корейских диаспор в Туркестан происходит где-то с последней трети XIX века, на территорию современного Казахстана – с 1920-х годов.

Кстати, в 1930-х японцы завезли крупные трудовые корейские контингенты еще и на о. Сахалин. После окончания войны японцы выехали, а вот значительное число корейцев осталось.

Так что корейцы в Центральной Азии – это не экзотика нового времени, а вполне себе старая часть общественного ландшафта.

Да, диаспоры были и остаются невелики относительно общего числа населения (по 120–130 тыс. человек в Узбекистане и Казахстане), но они контролируют некоторые сферы торговли, в том числе не очень официальной, а также опираются на свою восточную малую Родину, которая активно инвестирует и строит.

В общем, Ю. Корее после полноценного открытия границ в 1990-е годы было с кем работать в Центральной Азии и через кого, другой вопрос – чем работать и по какой стратегии.

Корейская модель в 1980-х

То, что географически крохотная Ю. Корея в 1990-х уже выступает как своего рода технологический гигант, отразилось в названиях «Четыре азиатских тигра» или «Малые драконы». Если драконы большие – Япония и Китай, то Ю. Корея – дракон малый.

В ряду других малых драконов (Сингапур, Гонконг, Тайвань) Ю. Корея сильно выделяется широтой именно промышленного комплекса, в котором есть все – от кораблестроения, до микроэлектроники.

При этом, в отличие от Гонконга и Сингапура, Ю. Корея никогда не была аналогом финансового хаба, а ведь инвестиции, торговое посредничество, расчеты и финансовые операции, вносят немалый вклад в экономику Гонконга, Сингапура и даже Тайваня.

Южнокорейскому феномену посвящено немало научной публицистики. Традиционно восхождение Ю. Кореи вверх по экономической лестнице связывают с инвестициями США, развитием т. н. «чеболей» или промышленных корпораций азиатского типа с высоким влиянием семейного фактора в управлении.

Долгое время финансирование этих корпораций в существенной степени действительно зависело от международных банков и позиции правительства в плане льгот и субсидий, поэтому в 1960 – начале 1980-х они еще не представляли собой классическую олигархию в отличие от полноценных ФПГ соседней Японии. Свои финансовые блоки им создавать, в отличие от японцев, не поощрялось. В итоге это даже сыграло в плюс.

Сколько бы мы ни читали про «азиатский способ» производства, «чеболи», инвестиции США в ВПК Ю. Кореи и промышленность, мы все равно увидим, что полноценный рост корейского экспорта начинается только с 1981 года, далее резко набирает темп в 1986–1988 гг., затем снова резкий скачок в 1994–1997 гг., который завершается общим кризисом азиатских экономик, прежде всего Ю. Кореи и Японии.

Что, собственно, произошло такого, что двадцать лет США вроде как делали из Ю. Кореи капиталистическую витрину, да еще в условиях холодной войны и раздела полуострова на две противоборствующие системы, но результаты, в отличие от Японии, просматривались в 1960–1970-х относительно слабо, а рывок произошел только к 1981 году?

Примем во внимание, что такой спайки с американскими финансами, как у японцев, у Ю.Кореи не было, а создавать свои финансовые центры будущим корейским промышленным гигантам властями не поощрялось – опасались коррупции.

В конце 1970-х Ю. Корея меняет свою экономическую модель и отпускает свои «чеболи» не то чтобы в свободное плавание, но довольно прилично облегчает им работу – они получают полную свободу выхода на международные рынки кредитования (как сугубо промышленные предприятия) и практически полную свободу импорта всего, что требуется для производства продукции высоких переделов.

Любое сырье в максимальном количестве при условии минимальной цены и максимальной наценки на итоговый экспортный высокотехнологичный товар. При том, что в Ю. Корее есть даже своя ресурсная база (уголь, металлы), приоритет отдается импорту и цене импорта.

Только несколько отраслей, вроде рисоводства, принципиально закрывают от подобной политики. При этом, опять-таки, банковскими корпорациями «чеболи» так и не становятся. Коррупция в итоге так и так проникает на самую вершину корейского политикума, но изначальный импульс – работать как промышленные корпорации, а не финансово-промышленные группы, свое дело сделал.

Учитывая то, к какому идейно-политическому лагерю принадлежала Ю. Корея, было понятно, что санкции или рестрикции Сеулу не грозят, а вот развивать технологический сектор и высокодоходную промышленность с опорой на западные технологии можно – рабочая сила многочисленна, а относительно той же Японии еще и дешевая.

Плюсов для западных инвесторов было столько, что даже на импорт из СССР или по разным каналам из Монголии или Сев. Кореи закрывали глаза. В Японии производить было дороже, японские гранды как полноценные ФПГ запрашивали высокие доли, в Китае коммунисты...

В общем, на Корейском полуострове сложилось много выгодных факторов.

Три отрасли были в то время драйверами роста – автомобилестроение, кораблестроение и электротехника. На этом Сеул и сделал акцент.

Здесь надо особо отметить, что корейцы вкладывались в судостроение еще с начала 1970-х, стойко и упорно выдержали нефтяной кризис с падением спроса на заложенные суда. Они не только не сдались, но еще и обернули его в свою пользу, развернув строительство контейнеровозов, балкеров, позже освоив и газовозы. Но самое главное, что сделал Сеул – поднял в сжатые сроки собственное двигателестроение, перекрывая качеством Китай, а ценой – Германию.

Однако было еще одно корейское дальновидное решение – развитие собственной энергетики, прежде всего, энергетики атомной, причем (в отличие от японцев) с прицелом на экспорт. Это не только обеспечило Сеул генерацией, но и дало возможность прирасти уникальными технологиями и компетенциями. Ведь мало кто в мире строит АЭС на заказ, а корейцы и сами пользуются и строят АЭС заказчикам – сейчас в Центральной Азии с нашими проектами по АЭС конкурируют корейские.

Ю. Корея 1980-х – это прямо-таки книжный пример эффективной глобализации и либерализации. Просто витрина – иллюстрация, другое дело, что далеко не все в мире могли себе позволить эту либерализацию и глобализацию. Она и была предусмотрена не для всех – Ю. Корея в глобализацию вписалась.

Предел роста у корейцев наступил, как и у многих азиатских драконов и тигрят, в середине 1990-х, когда фондовый пузырь азиатских рынков стал резко сдуваться. Их просто перекачали деньгами, не очень понимая то, что европейский и американский рынок тоже имеют свои пределы по конкуренции, доходности и потреблению.

Реформа после кризиса и изнанка глобализации

Итогом этого стала вторая реформа экономической модели Ю. Кореи, которая опиралась на рациональные зерна модели предыдущей. Ограничений времен холодной войны больше не было никаких, зато позиция поиска минимальной цены при свободе импорта автоматически начала стыковать Ю. Корею в производственных цепочках с Китаем, Японией, Тайванем, Вьетнамом, Малайзией.

По идее, все они так или иначе были для Сеула конкурентами, но та самая глобализация постепенно нивелировала разделение «партнер-конкурент». Ровно так же поступали и коллеги по азиатскому цеху – что надо, заказываем у конкурента, другое конкуренту продаем, в третьем месте толкаемся за покупателя, в четвертом делим рынки покупателей по отраслям и подсегментам.

При этом ограничений по сырьевым поставкам уже не было вообще – сырье можно было брать в России, на Ближнем Востоке, в Центральной Азии, Латинской Америке. Брать-то было можно, но ведь его могли взять и другие. Однако у Сеула тут были свои козыри в рукаве: для сырьевиков – это заказы в судостроении, а это Катар, Россия, Саудовская Аравия, Алжир, Мексика. А для стран Центральной Азии, Латинской Америки и России это были те самые электроника и автопром в среднем (относительно Японии, США и Европы) ценовом сегменте и при выше среднего качестве изготовления.

Корейцы изначально могли дать лучшее предложение в среднем ценовом сегменте – самом востребованном в 1990–2010-е, и сохраняли свои позиции практически до настоящего времени, пока их не потеснили китайцы.

Бонусом было то, что Ю.Корея изначально была нацелена на создание совместных сборочных производств с высокой локализацией, исходя из понимания, что и сырье в Ю. Корею рано или поздно придет дешевле.

Все это очень сильно отличалось от моделей корейских соседей.

Модель Китая – это принцип «все в дом». Все совместные предприятия с европейцами и американцами – в Китае. Где брать технологии? Вот там и брать, у бледнолицых западных партнеров, но в итоге это сильно повлияло на планы китайской экспансии – совместные производства высокого передела китайцы строят вне своей страны с большим трудом.

Модель Японии – это участие во всех больших сырьевых проектах небольшими пакетами, возможность партнерам получать технологии, но поскольку основа японских корпораций-монстров уже не собственно производственная сфера, а финансово-промышленная, то и подход соответствующий – везде по чуть-чуть.

Гонконг и Сингапур – это прежде всего громадные торгово-финансовые хабы, Тайвань – специалитет. А вот Ю. Корея и производства выносила вместе с обучением в стране его развертывания, и дилерскую сеть отдельную строила, да еще и в сегменте, который для многих стран «среднего мира» был самым массовым.

Добавление в портфель отрасли электронных коммуникаций и связи шло уже по накатанной схеме, опираясь на преимущества, полученные до этого. И схема работает до сих пор, даже несмотря на ковид и СВО.

Особенности в Центральной Азии и России

Если по прямым инвестициям в Центральную Азию первым номером идет Евросоюз, вторым – Китай, третьим номером – Россия, то по количеству работающих именно промышленных совместных предприятий лидером в регионе является… Ю. Корея.

Вот куда ни ткни на карте, везде мы увидим, то завод по сборке бытовой техники, то участие корейцев в проекте по теплицам, то очередная ТЭЦ, то СП в горнорудной сфере, то предприятие автопрома.

Лидер тут традиционно Узбекистан, но и Казахстан не сильно отстает. Китай больше все-таки вкладывал в торговлю и логистику, мы в торговлю и нефтедобычу, в Узбекистане немного в нефтехимию и газ. Европа, понятно – в нефть и газ, металлургию. В итоге инвестиции накопленным итогом: ЕС – 105 млрд долларов, Китая – 60 млрд долларов, Россия – 45 млрд долларов.

Ю. Корея приблизилась к отметке 20 млрд долларов. При этом собственно торговый оборот Ю. Кореи с теми же Казахстаном и Узбекистаном относительно невелик – по 4–5 млрд долларов в год и то, главное в нем – это металлы и редкоземельные металлы, золото, платина.

Казахстан это вообще натуральная кладовая мирового металлурга с его призовыми местами по никелю, марганцевым, титану, цинку, молибдену, хрому, да еще и урану.

А как конкурировать с европейскими акулами, которые в Казахстане в 1990-х скупили некоторые сферы под корень? Вот так – выносом производств, активной постройкой совместных предприятий.

Что интересно, в отличие от японских, китайских и даже немецких коллег, корейцы не сильно переживают, что производство узлов переходит в другие страны. Они даже производство коммуникативной электроники (тех же смартфонов) спокойно выносили в Китай, Индию, Вьетнам. Давление США давлением, но в итоге китайское производство-то корейцы оставили.

У себя они идут дальше по цепочке максимизации доходности, импортируя на свои производства в Ю. Корее либо чистое сырье, либо уже самые технологически продвинутые компоненты. Но очень многое производится во вне Ю. Кореи.

Глуповатые претензии той же Украины, что Китай, Ю. Корея, Вьетнам, Индия и проч. поставляют через посредников в Россию те же «корейские чипы» – это отголосок такой модели.

А как они (корейцы) могут не поставлять на свои производства, ну иногда с некоторым запасом. А там уже недалеко и до «стиральных машин, из которых русские вынимают чипы для производства ракет». Нарратив действительно глупый, но определенный базис у него есть – это корейская модель как таковая. Компоненты для десятков совместных производств ходят как рыбные косяки по Мировому океану.

Модель Ю. Кореи для Монголии, Центральной Азии и, что говорить, России оказалась одной из самых привлекательных и выгодных. При этом традиционное аналитическое сравнение, «кто и с кем больше торгует в деньгах», тут работает с некоторым трудом.

Прибыль корейцы получают значительную, и тут надо смотреть не столько на товарный поток, сколько на движение капитала, связанное с ним, потому что собственно товарный поток, переведенный в деньги, не столь высок, как в ситуации с большими глобальными игроками.

Создается парадоксальная ситуация, при которой формальный товарооборот не лидирующий среди других стран, зависимость по ценным видам сырья Ю. Кореи от Центральной Азии является высокой, но политическое влияние в регионе намного превышает влияние даже таких монстров, как тот же ЕС, уступая тут только сырьевикам из транснациональных корпораций.

Следующий парадокс, связанный с изнанкой глобализации, заключается в том, что при всей политической слитности Сеула и Вашингтона нынешняя экономика Ю. Кореи базируется прежде всего на ценных видах сырья из Центральной Азии и производственных цепочках Юго-Восточной Азии во главе с Китаем. Перекрестная торговля с ЮВА – 50 %, сырье центральноазиатское.

Дружба с США, не дружба, приязнь, неприязнь, но вот связи экономические выглядят так, а не иначе. И самое ненужное здесь для Сеула дело, это вступать в какие-то санкционные, тем более военные конфронтации. С кем? С Сев. Кореей, с Китаем? Помогать США «оборонять Тайвань», а Филиппинам отстаивать морские отмели?

При этом свой ВПК Сеул развивает исправно, борясь за компетенции и технологии будущего. Т. е. кивать головой Вашингтону в Сеуле всегда кивнут, систему ПРО разместят, снаряды поставят, но тут много не политики, а прагматики – турецкие САУ сделаны на основе корейских, Польша – активный покупатель корейского ВПК и т. д. При всей дружной риторике с США у Сеула немало реальных границ, перед которыми они говорят американским идеям стоп. Так что Сеул в каких-нибудь учениях поучаствует, а к примеру, оборонять Тайвань или отмели на Филиппинах не пойдет.

Ю. Корея на самом деле является неявным, но очень важным потенциальным посредником, своего рода балансиром в Центральной Азии, который может уравновесить влияние любого крупного игрока, что нас, что Китая, что ЕС и США, но важнее то, что он может уравновесить транснациональных акул.

И все это совершенно без пафоса или какой-то информационной «помпы». Что характерно, Сеул работает и своего рода мягкой силой, приглашая и на учебу, и как трудовых мигрантов представителей Монголии, а также среднеазиатских государств. Правда, контроль там – не в пример нашему, российскому.

Католический фактор

Есть и еще одно интересное обстоятельство, на которое обычно мало обращают внимание – отношения Сеула и римско-католической церкви.

Эти отношения действительно комплиментарны, но опираются они на широкую общественную базу – католиков в Юж. Корее 11 % населения, более 5 млн человек. Для Азии это в процентном отношении первое место, а для Ватикана Ю. Корея – это теперь опорная точка.

В свое время Рим серьезно испортил отношения с Пекином, поскольку опирался на Тайвань. Полноценно отношения не восстановлены до сих пор, и всякий раз, когда Ватикан пытается это поправить, возникает какое-то непреодолимое препятствие.

Кстати, не исключено, что это в недрах самой римско-католической церкви идут такие специфические «богословские дискуссии». Иначе как объяснить, что перед редкой возможностью встретиться Римскому Папе Франциску с Си Цзиньпином в Астане полтора года назад возник очередной шпионский скандал.

Паствы в Центральной Азии у Ватикана очень немного, а намерений выстроить свой аналог «коридора влияния» с Запада на Восток католические прелаты не оставляют. Здесь Ю. Корея для них представляет буквально плацдарм для влияния в Центральной Азии и связи с Китаем, где католические епископы в полном смысле под надзором и ходят с партбилетом под рясой.

О гибкости и широте

Казалось бы, как говаривал классик: «Сколько у папы дивизий?» Дивизий, может быть, и мало, а рычагов различных много. И как все эти политические шестеренки использовать, зависит уже от широты взгляда и гибкости ума.

У нас вот зачастую с неким даже ехидством показывают на Ким Чен Ына с его ядерной ракетой и нет-нет, да напишут, что только, мол, дернитесь Ю. Корея, проамериканские марионетки, поставщики боеприпасов (все знают кому), тут вам прилетит.

А вот возьмем другое измерение. Приведем абзац из одного прошлого материала «Зачем Ватикану ещё и Монголия»:


Это крайне влиятельная консервативная политическая группа в США, но они христианские евангелисты, буквально «правые евангелисты», а в нынешних раскладах так и вовсе «трамписты», хотя в США либералы для них употребляют иной термин – просто «фашисты».

Прямых точек стыковки у России здесь нет, хотя у нас в медиа предпринимается много усилий показать, что трампизм – это нечто близкое «консервативной России».

А кто и каким образом может повлиять на различные политические расклады и экономические проекты?

С Китаем у нас отношения не в стиле «любой вопрос в любое время», трампизм по сути наносной, да и нет в программе Трампа ничего пророссийского. Наоборот, как бы с его победой отношения не стали напряженнее.

А вот через Ю. Корею, которая для Монголии, запертой в глубине Центральной Азии, является натуральными воротами в мир, повлиять можно.

Где Монголия и где США?

Там же, где и молитвенные завтраки – это только кажется чем-то смешным и абсурдным.

Но Ю. Корея не хочет попадать под санкции или окрики – так для этого уже есть Ватикан и его интересы. Как это обыграть – уже вопрос подхода и гибкости мышления. Нам же нужны, помимо всего прочего, и в Монголии – железная дорога, месторождения урана, газовые проекты, решение по ГЭС на р. Селенга.

Это только один пример, а их может быть не один и не два – больше. Фигур в игре, даже неожиданных, много. Это только кажется, что весь мир крутится вокруг трех геополитических сосен.

Нынешнее время порождает, помимо всего прочего, и еще одну беду. Она заключается в том, что возникает желание простых схем, деления на своих и чужих, правильных и не очень. Поделить на два.

В этом плане Ю. Корея для нас находится на первый поверхностный взгляд в противостоящем лагере. Если поддаться соблазну и все поделить, то мы можем остаться не только без заказанных газовозов и ряда важных компонентов, но и приобрести довольно серьезного по влиянию противника-игрока, который находится в тени, но имеет самое серьезное влияние на Центральную Азию и ее ресурсы.

С Ю. Кореей надо играть в свою отдельную игру – не обострять отношения, не нагнетать обстановку, согласовывать риторику и кооптировать Сеул для подковерной работы на серых рынках. Модель Ю. Кореи принципиально это позволяет, а в союзники тут можно брать самых неожиданных попутчиков. Между прочим, католической является значительная часть Центральной и Южной Африки.