13 февраля 2023 года исполняется 150 лет со дня рождения великого русского артиста Фёдора Ивановича Шаляпина. Также 85 лет со дня смерти (12 апреля).
«Шаляпин — властитель смятения ритмов мысли, эмоций, рассудка». Из дореволюционно-модернистской критики
Две крупные памятные даты в честь дорогого вятского земе́ли.
Оттого писать про него всегда приятно и трепетно — ведь по сию пору на исторической родине — старинно-музейной щедринской Вятке (ныне Киров) — чтут и помнят имя гениального соотечественника.Вятскими, казанскими, и не только, филологами, архивистами-собирателями (Б. Садырин, Т. Николаева, И. Эделева) издано множество шаляпинских мемуаров, воспоминаний-фолиантов.
На Театральной площади в Кирове установлен прекрасный четырёхметровый «поющий» памятник. (2014, скульптор В. Борискин)
Кировский "поющий" памятник
В Казани, городе рождения певца, — «не поющий», но тоже великолепный «Шаляпин», — на ул. Баумана. (1999, скульптор А. Балашов)
Казанский памятник
По есенинской Россиюшке — немало постаментов: Москва, Уфа, Нижний Новгород, Плёс ивановской обл., С.-Петербург, мн. др.
Разводной фетовский «шлагбаум» столетий: конец XIX — увертюра XX вв. Время планетарного исхода человечества в модернизацию нравов, мнений. В технократическое будущее, нашёптанное фантастами всех мастей. Владычество машинерии…
Вообще так устроено — в катастрофические периоды с неуёмным взвихрением настроений народа, чрезвычайной остротой политконфликтов, — из бездны планетарного разума всплывают персоналии гигантского значения. И — критически-рефлексивного (в смысле пафоса) контента.
Так взошёл-взорвался гений Шекспира, вызванный из небытия средневековья эпохой Возрождения. Воссияли Мольер с Раси́ном, поднятые на флагшток далее Пушкиным. Под гнётом абсолютизма восстали партитуры ораторий «кромвелеведа» Генделя. Верди-Бетховен-Шиллер-Давид — их вызвали к жизни тектонические сдвиги вселенского трагизма. Наития беды. И — людского горя без краёв и меры.
Честно говоря, не слышно столь громогласно звучащего другого имени, кроме Ш., так популярного и любимого самыми широкими народными слоями. (Учитывая, что радиовещание — ещё лишь в мечтах избранных учёных. Тем не менее театральная слава звенящим уральским половодьем разливалась по Руси-матушке.) Мало кто мог сравниться, противостоять. Уж тем более конкурировать…
Да, блестящие мастера сцены никуда не делись. Единственно, что профессионально-исполнительский уровень был неизмеримо ниже. Шаляпинская актёрская планка — недостижима никому…
Влиятельные певческие умельцы либо почили вместе со славой, добы́той тяжким трудом лицедея: от трагика до комедианта… Либо тихо уходили в тень божественной триады Фив. Превращаясь в архивно-пыльные нотные тетрадки в тёмных закромах библиотек.
[Кстати скажем, Шаляпину посвящали муз. произведения многие признанные композиторы. Но… Почти все они оказывались слабей по уровню восприятия, его технических возможностей. Требований. Некоторых Ш. «вытянул». Вытащил, придав свежее видение. Как, например, не дал потухнуть опере Массиэ «Дон Кихот» — с «душком» оркестровых недоработок.]
Всемирный ореол чудес, впрочем, подобно шлейфу неисправимых горестей и бед, — пережил Шаляпина надолго. Уж на целый век точно, уважаемый читатель. Век… Накрывший ныне живущих непостижимой радостью причастия к большому делу. Составившему основу, фундамент национальной идентичности, творческой неповторимости.
Секундой пронеслись годы, десятилетия с того часа, когда не стало могучего оперного баса. Мгновением пролетело столетие со дня отъезда Ш. с отчизны — на чужбину в 1922-м. Сто долгих лет поисков исторической правды, совместно с разоблачением неправды, лжи, злобных наветов.
Его жизнь обернулась легендой. Глубоко засевшей в народной памяти: на уровне подкорки. Что говорит о всеобъемлющей величине его таланта. Несгораемого. Колоссального. Всеохватного.
Не раз «доморощенные эстеты» (Е. Грошева) пытались всячески принизить, «затемнить» без экивоков сверхпрогрессивное содержание шаляпинского труда. Стравливая его с набирающими силу идеалами декадентства, релятивизмом акмеизма-пуризма, кубизма-футуризма etc. Приклеивая к Ш. злые ярлыки навроде «сумеречной души»; «грозного провидения»; «властителя катаклизмов!». — Контаминированных с крайним неприятием новой шаляпинской оперы — драматического представления из ранга высокого искусства. Вплоть до абсолютного отторжения «психологического натурализма»: от мейерхольдовской «биомеханики» до методологии Станиславского, — культивировавшихся певцом. Отрицания собственно «феномена без преемственности». Якобы(!) ничем не привязанным, почвеннически не взращённым. «Вы серьёзно?» — хочется спросить воинствующих критиканов начала XX в.
Всё было как раз наоборот. Шаляпин как никто другой — именно соль земли русской. Корнями, с убаюкивающими песнями матери, вгрызающийся в доисторические времена — вятские сказки-побасенки, были-небылицы.
[Причём добавлю: упомянутые Мейерхольд со Станиславским, в свою очередь, сами впитывали от Ш. невообразимый прогрессизм исполнительского, актёрского искусства и мастерства.]
Отгадка сего странного явления проста. Ведь что такое дооктябрьский театр по мнению модерновой критики того переходного периода?
Во главе угла это костюмированный бал, некий «отчётный концерт» на потребу. «Тупое развлекалово», как сейчас говорится. Апология «самодовлеющей» клоунады, замкнутой в себе.
Непосредственно оперная terra incognita была заполнена тогда варьете с кордебалетом, приправленными соусом итальянско-пантомимного дель арте, — традиционно отставшего от Европы на полвека. Уж какие там «грозные призраки»!
Раз уж коснулись дель арте… В дальнейшем пантомимно-«масочный режим» — феерию положений с зачатками стендап-шоу — использовал Мейерхольд в своих кабаре «Летучей мыши», «Доме интермедий». Потом Б. Пронин с А. Толстым в знаменито-богемной «Бродячей собаке», куда заглядывал Шаляпин.
Кратко пробежимся по социально-политической ретроспективе «шлагбаума веков».
Любопытно, как советское искусствоведение за уши притягивало Шаляпина к развитию-нагнетанию революционной ситуации в России. Водрузив его чуть ли не на вершину всей плеяды мастеров-художников, плясунов-актёров-поэтов. Обслуживавших-вдохновлявших буйные массы неспокойного пролетариата.
Понятно, связано то было со множеством причин. И с реформами Александра II. И с контрреформами его преемника А. III-«миротворца».
Тяжкое, бьющееся краями сыплющихся эпох бремя конца «нескончаемого» века…
Теперь по пунктам:
• Экономический взлёт, реформы 1890–1900-х — голод 1900-х.
• Союз с Францией — разлад с Германией.
• Глобальная стройка Великой Сибирской магистрали — разлад с Японией.
• Усиление полицейского режима — подъём художественной жизни 90-х.
• Ярая конфронтация императорской казённой оперы — с живой дворянской, в приоритете буржуазно-демократической.
• Обскурантизм и реакция — против торжества передового русского слова, искусства.
• Мария Ермолова с романтикой Жанны д’Арк и Лоуренсии — бьются «джокером»-Шаляпиным с до ужаса реалистичными образами Грозного, Сусанина, Олоферна.
В полный рост встают Римский-К., Чайковский. Лядов-Глазунов-Танеев. Скрябин с Рахманиновым как бы прокладывают нетривиальный путь «бродяге»-Горькому. Затевающему общество «Знание». Давшее литературное «добро» сонмам пишущей братии типа Чехова, Андреева, Куприна, Г.-Михайловского. Под неусыпным призором «стариков» типа Толстого и Пятницкого (которому Горький посвятил пьесу «На дне»).
Тут же — культура рисунка. Наряду с действующими классиками Суриковым-Верещагиным в новый век прорываются братья Васнецовы, Врубель, Серов, Левитан (умерший в 1900-м, успев перешагнуть «рубеж»).
Театр тоже на подъёме. Н.-Данченко — Станиславский. Малый театр, горьковско-чеховские МХТ. Питерские актёрские созвездия: Варламов-Савина-Давыдов. Отдельная яркая глава — В. Комиссаржевская. [В нек. архивных изданиях с двумя «м»: Коммиссаржевская.]
Также и с мамонтовскими подмостками, — где получил своё «рыцарское» крещение Шаляпин. Девиз театра «Художественная правда и только правда!» — взыграл новыми красками, доселе не виданными. [И не забудем, что в XIX в. придворная сцена объявляла даже бойкот отечественной музыке, традиционным постановкам! — Привечая один лишь Запад.]
Савва Мамонтов вовремя и оперативно откликнулся на потребу «уставшего» от политических перипетий света — выдал ему на-гора именно русское национальное искусство. Где и встал в авангарде Шаляпин.
Где на острие иглы блистали школы Глинки, Рахманинова. С дирижированием последним глинковскими шедеврами, взыгравшими по-новому, свежо и революционно. Лучами надежды сияли оперы Чайковского, бородинский «Князь Игорь»; «Борис Годунов» Модеста-«мусорянина», — как в насмешку звали друзья Мусоргского.
Ш. будто бы сконцентрировал произведения всех затронутых выше творцов в едином калейдоскопе. Обнажив слабость — с виду сильного; одиночество — с виду могущественного; шаткую призрачность — на первый взгляд крепко стоящего трона самодержцев.
Об удачах Ш. можно рассказывать бесконечно (более 20 ролей у Мамонтова). Но — скажем о минусах. Что редко отмечает публицистика.
• Крайне неудачно спел Онегина.
• Пытался спеть арию Германа — тоже не получилось. «Что наша жизнь…» — Не забыли?
• Не получился у него — Вагнер.
• Огромное сожаление — так и не реализованная партия Додона из «Золотого петушка» Р.-Корсакова.
Разгром революции 1905 г. поделил общество надвое: условно, представим, на «Упадок-разброд & Незыблемость-консерватизм».
Даже находясь уже в загранке, Ш. не отклоняется от реалистических позиций. Ни в коем разе не принимая модернизм в любом из его изводов. Живая актёрская ипостась ассоциируется у него с классическими традициями и традиционалистами Пушкиным, Рембрандтом, Бахом, Моцартом…
До конца жизни слыл политически индифферентным европейцем. На потребу — западником. Морально — несгибаемым россиянином. «Ватником» — как сказали бы сейчас.
Свежие комментарии