Гражданин Германии, программист Николай Эрней увёз своего семилетнего ребёнка в Россию, потому что немецкая школа и немецкие власти не смогли его защитить от душившего его одноклассника-афганца. В интервью Царьграду Эрней рассказал о дискриминации в пользу беженцев, нацизме в школе и уничтожающей Германию сексуальной распущенности
Гасанов Камран
Царьград: Как отреагировал Ваш сын на новость о возвращении в Россию?
Николай Эрней: Когда он услышал, что мы возвращаемся в Москву, он крикнул: «Ура!» и за 15 минут собрал свой чемодан. Мой сын родился в Москве. И когда мы переехали в Германию, он все четыре года говорил: «Папа, мне так нравилось в России. Я хочу обратно». Но когда у него появились друзья, он уже захотел остаться.
Он с радостью ходил в школу. Но в марте этого года он пришёл домой и сказал: «Я больше не хочу идти туда». Причину своего нежелания он нам не объяснил.
Фото: Николай Эрней
Ц.: Почему?
Н.Э.: У них в школе серьёзная установка: нельзя говорить о том, что происходит родителям. Им нельзя доверять.
Ц.: И как Вы выяснили, что его обижали?
Н.Э.: Он как-то проболтался. И моя жена заметила на его шее следы от пальцев. Когда мы спросили, кто это сделал, он сказал, что это Хамза — мальчик из афганской семьи беженцев.
Ц.: Руководство школы не пыталось решить проблему с Хамзой?
Н.Э.: На одном из родительских собраний, когда традиционно обсуждали всякую чушь, но не этого афганца, я встал и сказал: «У нас проблема. Моего мальчика бьёт Хамза». И тут ко мне подбежали родители остальных школьников и сказали: «У нас та же самая проблема. Он бьёт наших тоже». И только после этого учительница поняла, что тактика замалчивания провалилась. Хамза — психически неуравновешенный мальчик. Он тыкал карандашом и вилкой в своих одноклассников, показывал характерный жест, означающий отрезание головы.
Ц.: Потом Хамзу наказали?
Н.Э.: Да, он сидел один за партой. На перемене его не выпускали в коридор. Из продлёнки его исключили, но его не исключали из школы. Через некоторое время с него сняли и штрафные санкции. И весной Максим сказал: «Он меня снова душил». Тогда я пошёл к учительнице и спросил: «Что теперь вы будете делать?» Она сказала, что ничего не видела и не слышала, но пообещала «понаблюдать за этим». И на следующий день Максим за правильно сделанное задание по математике получает плохую оценку. Тут мы поняли, что у фрау Кросс поменялось отношение к Максиму.
После того случая с душением мы записали сына на тхэквондо, дзюдо. Шесть дней он ходил на спорт. Но у них система такая, что если его бьёт афганец, а он отвечает, наказывают «небеженца». Поэтому Максим, даже будучи сильнее, не давал сдачи. Боялся быть наказанным.
Ц.: А почему Вы не поменяли школу?
Н.Э.: Там такая же проблема. Мы общались с родителями в других школах. Недалеко от нас, в городе Дортмунд, семиклассники чуть не забили учителя молотком за плохие оценки. «Бильд» об этом написал, но без указания национальности.
Ц.: Получается, Вам ничего другого не оставалось, кроме как не пускать сына в школу?
Николай Эрней
Н.Э.: Я хотел перевести Максима на домашнее обучение. Но, по законам Германии, ещё со времён Гитлера нужно обязательно ходить в школу. За исключением случаев, когда ребёнок болен. Если родители не отпускают ребёнка в учебное заведение, вводят штрафы в размере от 100 евро в день. Если после штрафов вы всё ещё упорствуете, вас могут посадить в тюрьму. Ребёнка изымают.
Ц.: Как это происходит?
Н.Э.: Очень просто. К вам вламываются в дом два человека, вышибая дверь. Скручивают детей и увозят. Вы теряете с ними контакт на две недели. Их помещают в детский дом или приёмную семью. Если вы и после этого не соглашаетесь играть по их правилам, они обрубают контакт с вашим ребёнком. Ему меняют имя и фамилию. За два месяца семилетнего ребёнка можно так «обработать», что он вас потом даже искать не будет. Ему просто объяснят, что папа и мама сильно заболели, а то, что его били, ему кажется. Дадут таблеточку, и он будет думать, что белое — это чёрное. Но нам повезло, мы смогли оформить медицинскую справку о том, что Максим не может ходить в школу.
Ц.: Насколько нам известно, Вы ещё пробовали отдать Максима в школу при посольстве. Почему не удалось?
Н.Э.: Я обратился в консульство в Бонне, чтобы приняли Максима в школу при посольстве. Его в порядке исключения зачислили. Но из-за того, что у Максима как гражданина ФРГ есть Schulpflicht (обязательство ходить в учебное заведение), потребовалось согласие Минобразования Северного Рейна-Вестфалии. Но там сказали, что «для нас русская школа — не школа». Будет считаться, что он не посещает. Они, кроме немецкой, за школу признают английскую, французскую, американскую и еврейскую — список оккупационных администраций Германии. Они стоят по 50 тысяч евро в год. Нам было не по карману. Поэтому единственным вариантом было увезти Максима в Россию.
Ц.: Почему учителя не предотвращают насилие со стороны детей мигрантов?
Н.Э.: Они считают это нормальным явлением. Говорят, что дети имеют право бить друг друга, это процесс взросления. Процесс постижения границ.
Ц.: Значит, проблема в системе образования? Там есть дискриминация по национальному признаку.
Н.Э.: Ещё какая. Если русский или немецкий ребёнок что-то делает, его наказывают, а арабов, африканцев или афганцев — нет. Я собирался подавать в суд на нацизм и фашизм в русской школе, но такие суды длятся по 10-15 лет. И это была бы Пиррова победа.
Ц.: Почему в демократичной Германии мигранты имеют больше прав, чем местные?
Н.Э.: Потому что Германии нужны мигранты, прежде всего их дети. Сами немцы не рожают. Проблема даже не в том, что в школах проводят «сексуальные уроки», самое страшное — они начинают это активно применять. «Возраст согласия» — 14 лет. А по факту и раньше. Но известно, что венерические заболевания передаются половым путём, и презерватив от них не спасает. Девочки к 20 годам подходят с таким набором заболеваний, что уже не могут родить. Проблема немецкого общества в том, что они не могут родить здоровых детей. Мигранты — станки по производству детей. Немцы могут сделать всё — телефоны, машины, самолёты, но не детей. Поэтому им нужны мигранты.
Ц.: А Вы лично испытывали дискриминацию?
Н.Э.: Да, в одной фирме, где я работал два года, были нормой шутки про «водку», пока я их не проучил.
Ц.: Что Вы можете сказать о положении русских в Германии?
Н.Э.: Они там на положении «рабов». Все народы — албанцы, арабы, турки — образуют диаспоры и поддерживают друг друга. Только русские, украинцы и казахи не хотят иметь ничего общего со своими соотечественниками. Их так поодиночке и ломают. Зная мою ситуацию, меня поддержали сами немцы. А наши русские пишут мне: «Ты чмо, ты гад, ты ругаешь страну, которая дала тебе всё». А что она мне дала? Паспорт? Но Германия на мне зарабатывает. Она может забрать паспорт, если хочет. Мне важно, чтобы у моего ребёнка было будущее. А если у него будет один глаз или не будет селезёнки, у него не будет будущего.
Ц.: Если вернуться к системе школьного образования, Вам она нравится в Германии?
Фото: Sharkshock / Shutterstock.com
Н.Э.: Она не даёт всестороннее развитие школьнику. Параллельно с обычным курсом я с Максимом занимался математикой по русским учебникам. Я хотел, чтобы у него были нормальные знания. До первого класса он считал в уме до 300. После первого класса он с трудом считает до 20. Потому что весь первый класс он учил десять правил: пять правил сложения, пять — вычитания. Он должен назвать верное правило. Правильный ответ никого не интересует. За нарисованный «неправильным» цветом треугольник им ставят плохую оценку.
Свежие комментарии