Владимир Павленко
Поставленный в Театре на досках спектакль «Крот» побуждает думать, возвращая из «нирваны» внутренней эмиграции и физического выживания в серой повседневности к пронзительным смыслам бытия, без которых подлинное развитие, только и обеспечивающее настоящее и будущее, немыслимо и невозможно.
В Театре на досках Сергея Кургиняна состоялась премьера спектакля «Крот», который впору назвать исторической драмой. Формально — он о «перестройке» и ее истоках, фактически — о тех подспудных настроениях и тенденциях в элите и обществе, которые ее вызвали и привели в действие дьявольский механизм разрушения Советского Союза. В обращениях к образу Гамлета, красной нитью проведенных через все трехчасовое действие, рефреном звучит параллель с нашей современностью: «Какая-то в державе датской гниль…». Гниль, скверна, перерастающие в откровенную дьявольщину, которую переродившаяся элита транслирует в общество, и которая разрушает общественно-нравственную опору государственности, — спектакль на самом деле именно об этом. Сценариста и постановщика, коим выступает сам С. Кургинян, интересуют не только и не столько исторические события, связанные с деградацией, продолжающейся в стране с 1980-х годов, хотя об этом речь тоже идет, сколько состояние душ и умов, которое отражается оригинально интерпретированным афоризмом Юрия Андропова: «Мы не знаем общества, в котором живем». Дескать, вы даже не представляете себе, какие бесы в этом обществе дремлют. И какие темные даже пока еще (тогда) не силы, а настроения и комплексы подсознания готовы в нем сорваться с тормозов. Справедливости ради, об этом в свое время предупреждали и последнего царя, но он не внял. А здесь не царя, здесь сам «царь» об этом говорит, и на сцене остается многоточие: он от этого предостерегает или сам к этому ведет? Прямого ответа на этот вопрос не дается, да его, наверное, и нет. Как, например, рассматривать погоню за властью с «убитым» здоровьем и отсутствием физических сил на реформы, которые и полноценного-то лидера способны подкосить? Что это — персональная безответственность? Переоценка собственных сил? Отчаянный порыв политического самоубийцы — подтолкнуть, а там «со мной ли, без меня ль — само покатится»?.. Или все-таки последовательный, холодный и трезвый расчет контрсистемного заговора организованных внутрисистемных сил, во главе которых политический самоубийца оказался, перетащив центр власти со Старой площади на Лубянку? «С системой, — как любили припечатывать кулуарных оппонентов высокопоставленные «перестройщики», — пора заканчивать».
Андропов, кстати, в спектакле небезосновательно обвиняется в прямом физическом устранении конкурентов в борьбе за власть; речь идет о Петре Мироновиче Машерове и Федоре Давыдовиче Кулакове. Собирательным образом поздней советской «элитарной» интеллигенции выступает поэт Евгений Евтушенко. Здесь следует отметить, что в истории он по-видимому если и окажется, то не своим, так сказать, творчеством, в котором плебейская высокопарность всегда соседствовала с откровенным потребительским мещанством, прямо по Маяковскому:
Утихомирились бури революционных лон.Подернулась тиной советская мешанина.И вылезло из-за спины РСФСРМурло мещанина.
Евтушенко не войдет, а влипнет (уже влип!) в историю уникальной способностью профессионального флюгера унюхивать конъюнктуру и отвечать на ее запросы. От прославления В.И. Ленина и И.В. Сталина до антисоветского разворота и циничного глумления над трагедиями российских жертв международного терроризма. В спектакле, если брать идейно-политическую сторону вопроса, очень хорошо показана управляемость этих трендов со стороны тех кукловодов в ЦК КПСС и других советских государственных ведомствах, которые работали на развал Советского Союза. Захватывая внимание и воображение «благодарных» слушателей, сценический Евтушенко сначала требует разобраться со сталинским наследием с помощью «возврата» к Ленину, под коим, впрочем, легко угадывается не ленинская, большевистская приверженность суверенному пути национального освобождения от ига международного капитала, а подмена большевизма меньшевизмом и западноевропейским соглашательским оппортунизмом. Когда слушатели верят ему, идут за ним и отвергают Сталина, сразу же вслед за этим Евтушенко предает и Ленина. И звучит призыв разрушить «коммунистический дурдом», после чего «каяться, каяться и еще раз каяться» — вместо ленинского «учиться, учиться и еще раз учиться».
«Покаявшимся» же за Сталина и за «совок» тут же вновь, натуральным «конвейером», внушается, что все беды постсоветского гниения — от сталинизма. Воспроизведенная таким образом на сцене логика подкопа под партию и страну полностью соответствует исторической правде, особенно, если вспомнить признания, сделанные на склоне лет экс-идеологом «перестроечной» КПСС Александром Яковлевым. Автору этих строк уже не раз приходилось их приводить. Но поскольку лучше самого «иуды» Яковлева об этом никто не скажет, а прямая речь всегда предпочтительнее ее пересказа, не грех еще раз напомнить. Итак:
После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. Надо было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма, отделив его от марксизма прошлого века. А потому без устали говорили о «гениальности» позднего Ленина, необходимости возврата к ленинскому «плану строительства социализма» через кооперацию, через государственный капитализм и т. д. Разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще…
Спросят: а в чем настоящие причины нашего сегодняшнего гниения? Ответ находим у Ленина: в субъективном факторе, точнее в его отсутствии. Класс сам не вырабатывает политического мышления, только экономическое. Политическое мышление и мировоззрение формирует партия, и сформировав, вносит его в массы: «идеи становятся материальной силой только тогда, когда овладевают массами», а чтобы они ими овладели, массы должны «все знать, обо всем судить и идти на все сознательно». Революция, по Ленину, — результат соединения двух факторов — объективного, революционной ситуации («верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят по-старому жить»), и субъективного — партии, которая, выработав идею и соединив ее с массами, возглавляет их в движении за перемены и переустройство жизни. Если же объективный фактор в наличии, а субъективного не сложилось, гниение, по Ленину, может продолжаться «сколь угодно долго».
Вернуться от этого к обсуждению спектакля лучше всего через полемику, которую заочно, уже после смерти вождя Великого Октября, с ним устроил Джон Рокфеллер II, тот самый, что подарил ООН землю под здание Секретариата на Манхэттене. «Если идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами, то наша задача — создать массы, органически неспособные к восприятию никаких идей». Именно в этом, отпето циничном афоризме, как в зеркале, отражаются как (а)морально-(без)нравственные, так и политико-идеологические императивы той гнили, скверны или, по названию упомянутого стихотворения Маяковского, дряни, которая погубила Советский Союз и продолжает губить Россию — «душу человечества». Заметим, что солидаризуясь с гнилью, скверной и дрянью, отпрыск основателя династии Рокфеллеров, первого миллиардера среди мировых олигархов, соединяет свои классовые интересы с метафизическими устремлениями, направляя этот сплав на деградацию внутреннего содержания человека и его расчеловечивание и соединяя его с инфернальным, оккультным злом, спекулирующим на «тайных знаниях», которые в спектакле связываются с началом, идущим от древних кельтских жрецов-друидов. Не сходящий со сцены их «рупор», изо всех сил проповедующий «конец истории», на финише действия прямо говорит о том, что когда будет уничтожена душа человечества — Россия, и человечество останется без души, после этого постепенно умрет все. И ничего не останется и не будет. Что это за проект? «Золотой век» так называемой «примордиальной» (изначальной) традиции, современные адвокаты которой, апеллируя к мифологической Гиперборее, указывают на мифологическую Атлантиду как на отклонение с «арийского» географического Севера на («гондванический»?) географический Запад. Считается, что именно оно и дало начало современной западной геополитике, базирующейся именно на этой, «отклонившейся» традиции. Атлас (сын Посейдона) — Атлантида — атланты — Атлантика — атлантический: таков смысловой ряд и логическая цепочка эволюции современного Запада, которая обусловила его антихристианское перерождение и предельное, метафизическое противостояние исторической России, от ее «сдерживания» до стратегии «Drang nach Osten». «Десять царств» Римского клуба, предложенных вторым докладом Месаровича — Пестеля «Человечество на перепутье» (1974 г.) — это десять царств Атлантиды. Теневые институты Запада, выстроенные на технологиях «круглого стола», заимствованных из системы управления мифологическим Камелотом короля Артура, — консенсус атлантической модели управления десятью царствами. Все подобные институты — от концептуальных англосаксонских think tanks до «узкого круга» Черного ордена СС — оттуда, из абсолютизированной атлантической традиции. Воспроизведена она и в системах управления современными международными организациями — от ООН до НАТО и Европейского союза. И ни намека на уроки, извлеченные из судьбы Атлантиды, наказанной богами за геноцид Эллады, о которой поведали Платону египетские жрецы, а он хранил эту тайну полстолетия, раскрыв, и то иносказательно, только перед смертью.
Адвокаты «примордиальной» традиции отнюдь не находятся в противоречии с диалектикой, как могло бы показаться на первый взгляд. Совсем нет. Они выводят диалектику за рамки человеческого, с которым ее соединил марксизм. На словах в сверхчеловеческое, а на деле — в бихевористский антигуманизм. И возвращают ее в подвалы гностических представлений и мифологем, доступных только «посвященным» и «инициированным». В оккультную эзотерику, связанную не с познанием и динамикой развития, а со статикой неразвития. Их задача, закольцевав развитие и сделав круг, привести его в исходную точку, где сама идея развития будет похоронена вместе с проектом ЧЕЛОВЕК. Возвращая диалектику к гегелевскому Абсолюту, они на самом деле, ради получения диалектического синтеза «Золотого века», подвергают тезис Гипербореи с антитезисом Атлантиды взаимной аннигиляции «единства и борьбы противоположностей». В этой проекции импровизированная полемика между гиперборейцами и атлантами теряет смысл, утопая в пучине «конца истории» или, в эзотерической интерпретации, «Конца Времен».
Что здесь остается сказать? Традиционализм бывает рефлексивный, уравновешивающий прогресс развития постоянной сверкой времени с традицией и тем самым подчищающий за реформаторами хвосты, ограничивающий их пыл мерой исторического разума. А бывает интегральный, оккультный традиционализм, представленный, например, фашизмом, нацизмом или террористическим халифатизмом, который соединяясь с либеральной трактовкой цивилизации как «ухода от варварства», вызывает к жизни тот самый сплав Контр‑ и Постмодерна, который и обеспечивает постисторическое торжество «Золотого века» в виде человечества, окончательно и финально разделенного с помощью новых каст на разные биологические подвиды, как это прописано в «Машине времени» Герберта Уэллса. Или у Алексея Толстого в «Гиперболоиде инженера Гарина»:
Я овладеваю всей полнотой власти на земле. Ни одна труба не задымит без моего приказа, ни один корабль не выйдет из гавани, ни один молоток не стукнет. Все подчинено, — вплоть до права дышать, — центру. В центре — я. Мне принадлежит все. Я отчеканиваю свой профиль на кружочках: с бородкой, в веночке, а на обратной стороне профиль мадам Ламоль. Затем я отбираю «первую тысячу», — скажем, это будет что-нибудь около двух-трех миллионов пар. Это патриции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы установим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих рук для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назовем для вежливости — трудовиками… Они не взбунтуются, нет… Возможность революций будет истреблена в корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно под нечаянным наркозом… Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто закружилась голова, — очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную группу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для размножения. Все остальное придется убрать за ненадобностью. Вот вам структура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избранные патриции — это уже полубожества. Хотя я презираю, вообще-то говоря, людей, но приятнее находиться в хорошем обществе. Уверяю вас, … это и будет самый настоящий ЗОЛОТОЙ ВЕК (выделено мной. — В.П.), о котором мечтали поэты. Впечатление ужасов очистки Земли от лишнего населения сгладится очень скоро. Зато какие перспективы для гения! Земля превращается в райский сад. Рождение регулируется. Производится отбор лучших. Борьбы за существование нет: она — в туманах варварского прошлого. Вырабатывается красивая и утонченная раса — новые органы мышления и чувств. Покуда коммунизм будет волочь на себе все человечество на вершины культуры, я это сделаю в десять лет… К черту! — скорее, чем в десять лет… Для немногих… Но дело не в числе…
Монолог, как будто срисованный с концепции «устойчивого развития», составляющей фундамент идеологии глобализации. Маленькое отступление. Важно не то, кому именно служит «примордиальная» традиция — ариям или «гондванам»: хрен редьки не слаще. Важно, что она в принципе допускает потолок развития, который по факту своего даже не существования, а признания и агрессивного продвижения, обрушивает человечество в пропасть. Пределов у развития нет, развитие беспредельно, как беспределен Космос, в который оно обращено. И лучше всего, методом от противного, это доказывается первым докладом тому же Римскому клубу «Пределы роста» (1972 г.). Рост и развитие — разные категории, соответственно экстенсивная количественная, и интенсивная, качественная. Подмена качества количеством — важнейший признак манипуляции общественным сознанием, попросту — промывания мозгов. И именно поэтому в том докладе, от имени группы авторов из Массачусетского технологического института (МТИ или MIT), провозглашена формула «конца истории», которой одной достаточно, чтобы поставить капитализм не только вне здравого смысла, но и вне закона, как инструмент тотального геноцида в интересах сверх‑ и суперузкого круга сверхэлит. Входящие в него — бессмертны, если не биологически, то технологически. Звучит эта формула так:
Чрезмерный рост населения…, — явление недавнего времени, результат снижения смертности. …Есть только два способа исправить возникший дисбаланс — либо снизить темпы прироста численности населения и привести их в соответствие с низким уровнем смертности, либо позволить уровню смертности снова возрасти (выделено мной. — В.П.). Все «естественные», «природные» меры по ограничению численности населения следуют по второму пути, ведут к повышению смертности. Любое общество, желающее избежать подобного исхода, должно добровольно… снизить темпы прироста численности населения.
Доклад распространили в двадцати странах, включая СССР, тиражом в пять миллионов экземпляров. За ценой, как видим, не постояли! Вот именно эти проектные планы и амбиции, оформленные их носителями с помощью оккультной эзотерики в закрытые транснациональные субъекты, которые проявляют себя в образовании, культуре и экологии намного раньше, чем в экономике, социальной сфере, политике и идеологии, — именно они и разработали «дорожную карту» глобальных перемен. Их важнейшим условием и стала советская «перестройка», завершившаяся распадом СССР. И понятно, что без внутренней гнили, скверны и дряни в нашей стране и в правящей партии такие перемены были неосуществимы. Гниль, скверна и дрянь — это одновременно и среда обитания таких «перемен», и их визитная карточка. Наилучшей иллюстрацией к ним представляется концепция «революции удовольствий» Герберта Маркузе: «управление инстинктами обеспечивает контроль над личностью». «Ешь, пей, жуй», — известный рекламный слоган, удачно прозвучавший в спектакле парафразом знакомой с детских лет песенки:
Мы едем, едем, едемВ далекие края.Хорошие соседи,Счастливые друзья.Мы едем, едем, едемИ песенку поем.А в песенке поетсяПро то, как мы живем…Тра-та-та, тра-та-та!И еще раз тра-та-та!
И единственное, в чем можно и нужно поспорить с творцами этого крупного события не только культурной, но и общественно-политической жизни, каким стала постановка пьесы «Крот», на которую очень хочется обратить внимание профессиональных театральных критиков, — выведенная в ней заключительная полемика Сталина и Троцкого. Поспорить в том, что она завершается их историческим примирением. Такого примирения, при всем уважении к авторскому видению, не будет. Эволюция марксизма из XIX в XX век маршрутом к Ленину и Сталину от Маркса во многом шла в обход Энгельса, особенно позднего, которому западный марксизм всецело обязан своим возвратом в капиталистический проект и превращением в левый фланг его партийных систем. Энгельс объяснил это расширенными ресурсами классового сотрудничества пролетариата с буржуазией за счет совместной эксплуатации колоний. И именно от этого оттолкнулись оппортунисты — от Бернштейна до Каутского и от него к русским меньшевикам, которые подняли знамя «ультраимпериализма», он же — глобализм. Дальнейший вектор эволюции марксизма прошел от Ленина и Сталина к китайским революционерам, которые двинулись от ленинского вывода о революционном своеобразии (то есть специфике) Востока перед Западом, и о подъеме восточных национально-освободительных движений как условия выживания Советской власти в России. Троцкий в этой схеме — такой же обратный тренд в капитализм, как оппортунисты с меньшевиками. И не случайно еще в Нью-Йорке он признал американскую версию капитализма будущей «кузницей человечества». Подобно оппортунизму, Троцкий выбивается из мирового коммунистического движения даже без тех связей, которые он, проиграв внутрипартийную борьбу в ВКП (б) и СССР, установил не только с правящими кругами Запада в процессе создания антисоветского IV Интернационала, но и, это главное, — с нацизмом. И если первое всего лишь выводит Троцкого на оппортунистическую периферию коммунизма, указывая на несоответствие его большевистской риторики меньшевистской идеологии и политике, то второе ставит крест на его левизне как таковой. Превращая «демона революции» в инструмент того самого инфернального, предвечного зла, которое в спектакле сценический Сталин характеризует как антихриста, победу над которым считает главным делом всей своей жизни. И демонстрируя в этом «демоне» убежденного, концептуального носителя той самой гнили, скверны и дряни, проникновение которой внутрь коммунизма и укоренение в нем, не раскрытое в должной мере «стеснявшимся» этой темы партийным официозом, во многом предопределило временное завершение Великого Красного проекта.
И последнее. Спектакль побуждает ДУМАТЬ, возвращая из «нирваны» внутренней эмиграции и физического выживания в серой повседневности к пронзительным смыслам бытия, без которых подлинное развитие, только и обеспечивающее настоящее и будущее, немыслимо и невозможно. И еще раз: если это произведение театрального искусства искусственным путем будет выведено за скобки профессиональной театральной критики, это гораздо больше скажет о плачевном состоянии этой критики, чем о самой премьере, которая безусловно состоялась и удалась. Спасибо за это творческому коллективу и его бессменному руководителю.
Свежие комментарии