Ветеран советско-японской войны — о вежливых красноармейцах и о том, почему в войне нет ничего интересного
В эти дни мир готовится праздновать 70-ю годовщину капитуляции милитаристской Японии и окончания Второй мировой войны. События 9 августа — 2 сентября 1945 года непосредственно коснулись Дальнего Востока СССР: здесь формировались боевые соединения, в значительной мере из местных новобранцев, а некоторые советские населенные пункты находились в тот период на военном положении.
Владимира Сергеевича Лупарева призвали на войну с японцами в 18 лет. Сейчас ему 88. Своими воспоминаниями он поделился с корреспондентом «Русской планеты».
Впервые вопрос об участии Советского Союза в войне против Японии был поставлен президентом США Франклином Рузвельтом на Тегеранской конференции в 1943 году. Иосиф Сталин, получив конкретный ответ о сроках высадки англо-американских войск в северной Франции, прямо заявил, что СССР готов выступить с союзниками общим фронтом против Японии, после того как капитулирует Германия. Планирование операции против Квантунской армии началось в конце 1944 года, хотя часть пехоты стояла на дальневосточной границе на случай нападения самураев с самого 1941-го. Маршал Александр Василевский в своих воспоминаниях писал: «То, что мне придется ехать на Дальний Восток, я впервые узнал летом 1944 г. После окончания Белорусской операции И. В. Сталин в беседе со мной сказал, что мне будет поручено командование войсками Дальнего Востока в войне с милитаристской Японией».
— Меня призвали 15 мая 1945 года. Я тогда жил в Якутии и работал на прииске. Нас, молодых, восемь человек призвали, а вернулись только двое, — рассказывает ветеран Владимир Лупарев. — Сначала нас под Иркутск привезли, на станцию Мальта. Прошли мы комиссию, и нас одели в старое обмундирование, которое после фронта осталось. На некоторых гимнастерках даже кровь неотмытая была.
Ветеран советско-японской войны Владимир Лупарев. Фото: Матвей Журбин/«Русская планета»
Потом приезжает командир дивизии. Нас построили, он посмотрел и как дал чих-пыху! На другой день нас сразу же всех переодели в новое. Потом загрузили в эшелон, и поехали мы в Читу. Прибыли ночью. Я просыпаюсь, а земляков моих нет: в Чите они по частям распределились, а нас дальше повезли. Привезли в Борзю. Поместили в пустых ангарах. Вместо кроватей солому выдали. Кормили плохо. Потом «покупатели» (офицеры, которые отбирали себе бойцов среди призывников. — РП) из частей приезжают. Мы им в первую очередь вопрос: «Как кормят?» Один старший лейтенант по фамилии Казанцев нам говорит: ребята, в обиде не останетесь, прыгайте в машину. Мы погрузились, нас человек восемь было, и поехали в часть.
Приехали в поселок Харанор. Поселили нас в клиньях, которыми аэродромы чистят от снега. Соломы дали. Мы там две ночи переночевали. Потом приехали офицеры из подразделений: из аэродромной роты, автороты, из техчасти, продовольственной части. Разобрали кого куда, а я в связь попал.
Жили в палатках, кормили хорошо. Мясо два раза в день ели. Командир полка садился на кукурузник, а ребят посылал на машине вперед. Вылетает, дзеренов (вид антилопы. — РП) настреляет, ребята их грузят — вот и мясо.
Нашей задачей было обеспечивать воздушную и наземную связь. О том, что началась война, мы не знали. Приезжаем с дежурства, а нас на аэродром — ленты пулеметные заряжать и бомбы грузить. Что к чему, ничего не знаем, а наши уже бомбили. Через три дня подъезжает автобат, нас грузят, паек сухой выдают — и через границу. Вот тут я и узнал, что война.
Повезли в китайский Хайлар, а потом дальше через Хинган. Войну закончили в Цицикаре. Трупов много я насмотрелся. Ездил в передовой команде. Нашей задачей было приехать, приготовить место для самолетов, связь наладить. Когда наступали, в какой-нибудь небольшой город приезжаешь — лежат мертвые и японцы, и китайцы. Когда двигались обратно, в населенных пунктах их прибрали, а вдоль дорог — нет. Вонь страшная стояла.
Ничего интересного в войне нет. Никому не пожелаешь такого, даже врагу. Мы двигались за наступающей армией. Обслуживали аэродромы, с которых летали наши истребители и средние бомбардировщики: «Яки», «Лавочкины». Видели и японские аэродромы, нашими разбитые. На многих японские самолеты даже взлететь не успели.
Китайцы у нас работали. Очень голодные были. Мы их за работу кормили. Как они жили под японцами, я даже не знаю. Жалко их было. Зайдешь к ним в фанзу (китайская хижина. — РП), а у них ничего нет — одни циновки и куча ребятишек. Голые, голодные все.
А к японцам мы в баню ходили. Жили они хорошо: дома большие, прислуга из китайцев. Старики в основном. Наши их не трогали, гуманно себя вели, и они к нам лояльные были. Общались с ними по-разному: и жестами, и через переводчиков. Среди китайцев много было полукровок. Мать, например, из мигрантов — русская, а отец китаец, или наоборот. Они по-русски хорошо говорили и переводили нам.
Потерь в нашем соединении практически не было. Только в самом начале войны командир полка погиб: разбился в районе Хингана. Погода была плохая. Точно не известно, сбили его или сам рухнул.
Один раз под артиллерийский обстрел попали. Ехали в открытой машине. Тут снаряды рваться начали. Страшно не было. Мы же пацаны еще совсем, глупые были. Только наблюдали: этот перелетел, этот недолетел. По нашей колонне не попали, а вот полевой госпиталь — он чуть дальше от дороги стоял — разбомбили.
После войны вернулись мы на границу, туда, где раньше стояли. Тут нам туго пришлось: бывало, по месяцу из караулов не вылезали. Потому что людей не хватало: демобилизация началась. В первую очередь домой отправляли железнодорожников и учителей, а мы, молодые, служить остались. Потом наш полк перебросили под Кенигсберг, стали мы относиться к Балтийскому флоту. Всего я 10 лет прослужил — до 1955 года.
Автор Матвей Журбин
Свежие комментарии