 | |
| За свой сарказм и остроумие журналист и писатель Амброз Бирс получил прозвище Горький Бирс | |
 | |
| Теоретик анархизма Михаил Бакунин | |
Таинственная жизнь и ещё более таинственная гибель одного из самых великих американских писателей – Амброза Бирса
Он приехал в Мексику за смертью.
Это был неожиданный и экзотичный способ самоубийства. А разве вся его жизнь не была наполнена экзотикой и сюрпризами судьбы? Поэтому пересечение границы между двумя мирами казалось ему естественным и лёгким уходом в небытие. Он был стар. Нет, не годами – в семьдесят два некоторые ещё рожают детей и правят государствами. Но он потерял в жизни всё, что было когда-то дорого, и земные дороги утратили для него всякий смысл. Он чувствовал, как исчезают желания и любовь, а их место занимают дряхлость и немощь. И усталость.
Влачить жалкое существование представлялось ему невозможным – он был слишком горд. И романтичен, хотя литературоведы никогда не относили его труды к романтизму и, конечно же, не ставили его в один ряд с великими соотечественниками – Вашингтоном Ирвингом или Эдгаром Алланом По. Соединённые Штаты зачитывались его газетными колонками, а позднее – новеллами и почитали его одним из отцов этого, ставшего национальным жанра литературы; но ветреные и торопливые Соединённые Штаты в вечной своей погоне за кумирами, фанфарами, мишурой и богатством очень быстро забыли о нём. К классикам американской литературы он был причислен гораздо позже, в середине ХХ века, и сам он никогда об этом не узнал. Впрочем, ему было всё равно.
По легенде, прощаясь с родиной перед переходом мексиканской границы, он сказал: «Быть поставленным к стенке в Мексике гораздо лучше, чем сломать себе шею, свалившись с лестницы, или умереть от дряхлости и болезней». Он сознательно отводил мексиканцам роль исполнителей акта эвтаназии, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что значило быть «гринго» в охваченной революцией и гражданской войной Мексике, где смерть разгуливала свободно, весело и лихо, заглядывая в каждый дом и в каждую душу.
Известия о нём мелькнули несколько раз дальним сполохом, потом он пропал. Исчез. Никто в Америке не знал, какая участь постигла его. Можно было только догадываться, что его поиски увенчались успехом и он нашёл то, за чем приехал в Мексику. Загадка его исчезновения остаётся неразгаданной до сих пор, порождая бессчётно версии и предположения, вдохновляя писателей и сценаристов. Классик мексиканской литературы Карлос Фуэнтес написал о нём один из самых известных своих романов – «Старый гринго». Последнее его появление в продукции «фабрики грёз» – писатель в культовой картине по сценарию Квентина Тарантино «От заката до рассвета».
Амброз Бирс – так звали этого странного, неординарного человека, выдающегося писателя, в котором талант сочетался с пороками, а чистые порывы и любовь к жизни – с цинизмом и мистикой.
Детство без детства
Он родился в июне 1842 года в штате Огайо в многодетной семье фермера, то есть в бедности. В XIX веке иметь немного земли, но много детей в штате Огайо означало жить в неизбывной нищете. В деревенской глуши на границе с Канадой обитали преимущественно неудачники. Те, кто хотел спорить с судьбой, уходили в города – в штате стремительно развивалась сталелитейная промышленность, затем там нашли нефть. Джон Рокфеллер сделал своё состояние именно на нефти Огайо. Но история штата не хранит упоминаний о фермерах, добившихся богатства праведными трудами на земле.
Спорить с судьбой Амброз начал с самого детства. Жизнь не давала спуску, помощи ему было ждать неоткуда – он достаточно рано стал самостоятельным, поэтому полагаться мог только на себя. У каждого человека есть воспоминания, которых лучше не касаться. Это не пресловутый «скелет в шкафу», ибо чаще всего в этих воспоминаниях нет ничего преступного или постыдного. Просто они тяжелы, неприятны, связаны с печальными или трагическими моментами. Наверное, поэтому о детских и юношеских годах Амброза Бирса известно мало, хотя написано много. Сам он редко вспоминал об этих годах на людях, оставляя обширное поле для фантазий биографов.
Биографы, кроме факта рождения Амброза, сходятся в немногом – семья была бедной и пуританской, будущий писатель был младшим, десятым ребёнком, а отец обладал библиотекой, что было большой редкостью для неудачливого фермера в те годы. Вообще, судя по всему, отец Бирса, то ли от отчаяния и беспросветности жизни, то ли в силу своеобразия своего взгляда на мир, отличался чудаковатостью. Многие исследователи в поддержку этого тезиса приводят тот факт, что все дети в семье Бирсов получили имена, начинающиеся на букву «А»: Абигайл, Адиссон, Аурелин, Алмеда, Анна, Амелия, Августин, Андрью, Альберт, Амброз. И ещё: как многие бедняки и не обласканные судьбой люди, глава семьи был деспотичен по отношению к детям и жене.
Дальше начинается хаос – каждый биограф излагает собственную версию детских и юношеских лет Бирса. Некоторые, к примеру, утверждали, что отец многочисленного семейства зашёл в своих чудачествах слишком далеко: не выдержав трудностей, предпочёл свести счёты с жизнью. А мать бежала с заезжим ковбоем, бросив детей. Бедный сиротка Бирс якобы остался один в равнодушном и жестоком мире и с детских лет брался за самую тяжёлую работу. Но чудом выстоял, не погиб и не пошёл по кривой дорожке, а сделался уважаемым человеком, литератором. Вернее, «сделал себя». В соответствии с классикой «американской мечты», Амброза Бирса представляли как selfmade man. Этот вариант его вступления в жизнь, украшенный разными деталями и подробностями, стал лейтмотивом большинства биографий писателя.
Подлинную или, во всяком случае, близкую к истинной версию юности Амброза Бирса изложил издатель Уолтер Нил, которого тот сам попросил стать официальным биографом и с которым был более откровенен.
На самом деле Амброз Бирс относился к старинному новоанглийскому роду, а по линии матери, урождённой Шервуд, – к джентри, то есть к британскому нетитулованному мелкопоместному дворянству. И отец его, носивший помпезное имя Марк Аврелий, вовсе не собирался вешаться, а напротив, постоянно пытался обмануть злой рок, переезжая с места на место, пока наконец не осел вместе с семьёй в маленьком городке Элкхарт в штате Индиана, где зажил в собственном доме.
По неизвестным причинам у Амброза с учёбой не задалось. Уже в пятнадцать лет он начал сам зарабатывать на жизнь, подвизаясь то официантом в салуне, то подносчиком кирпичей. Потом он около двух лет учился в частном военном колледже в штате Кентукки, но ушёл и оттуда. Задержался он лишь в типографии своего дяди Люциуса Бирса, где работал учеником наборщика. Это был первый непосредственный контакт Амброза с печатным словом. Дядя, несмотря на древнеримское имя, был ярым и убеждённым противником рабства и очень быстро сумел обратить племянника в свою веру. И, что очень важно, приохотил того к чтению. Недоросль принялся читать запоем всё, что подворачивалось под руку, и начал с отцовской библиотеки.
Уолтер Нил не называет прямо причины, заставившие юного Амброза искать самостоятельности и покинуть родной дом. Однако даёт понять, что главной из них был деспотизм отца и строгий пуританский характер матери. Юноша перестал зависеть от родителей, но не перестал с ними общаться. Байка о «сиротстве» и «американской мечте» была запущена им, скорее всего, чтобы как-то оправдать и нежелание учиться, и позорные, с его точки зрения, факты биографии: мытьё грязных стаканов в салуне и возню с глиной, из которой делают кирпичи.
Думаю, основным мотивом, заставившим Амброза искать дверь в большой мир, были жизненные соки, бродившие в нём с такой силой, что всё вокруг – мелочные придирки отца, нудные нравоучения матери, ежедневные школьные классы, небогатая, зажатая в рамки традиций жизнь маленького городка – всё это казалось ему до жути скучным и невыносимым. Но Амброз, в силу неопытности и невнятности желаний, дверь эту отыскать не мог, не получалось, хотя искал он упорно. Он вообще был упорным и настырным, иногда до грубости настырным парнем.
И неизвестно, удалось бы ему когда-нибудь вырваться из магического круга «одноэтажной Америки» – провинциальной, унылой, консервативной, – если бы не война.
Как закалялся Бирс
Любая война многолика. У нас до сих пор уверены, что разразившаяся в апреле 1861 года Гражданская война между Севером и Югом велась исключительно ради отмены рабства в южных штатах. А президент Авраам Линкольн не спал ночами – всё думал, как бы это покончить с рабовладельцами и освободить чернокожих неграждан США. Так об этом пишут в наших учебниках.
На самом деле у той войны было множество причин, а президент Линкольн ночами думал вовсе не о свободе для рабов. Аболиционизм, разумеется, присутствовал в списке его забот, но лишь на вторых, а то и на третьих позициях. В своей инаугурационной речи 4 марта 1861 года и в послании Конгрессу от 4 июля Линкольн заявлял, что «не ставит целью ни прямо, ни косвенно противодействовать рабовладению в тех штатах, в которых оно существует».
«Мы ввязались в эту войну не для того, чтобы покончить с рабством», – подчёркивал президент чуть позднее. Авраам Линкольн волновался прежде всего о сохранении единства Соединённых Штатов Америки. Одиннадцать штатов Юга собирались отколоться, и любой в стране тогда понимал: сумей они сделать это, на США можно ставить крест. Расколотая нация прекращает своё существование, говорил президент, объясняя причины войны.
С экономической точки зрения это была война между уже нарастившим мускулы американским капитализмом, нуждавшимся в рынках, и феодализмом, который процветал на юге и не собирался пускать к себе оборотистых янки.
Ещё это было столкновением двух различных исторических традиций, религий и культур. Большая часть населения южных штатов была кельтского происхождения: поселенцы вышли из западных районов Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса. Луизиану населяли французы; Калифорния, Техас, Аризона были почти на сто процентов испанскими. Кельты, французы, испанцы исповедовали католицизм, они ещё не до конца отказались от своих аристократических преданий, уклад их жизни больше соответствовал обычаям романского юга Европы, чем пуританству англосаксов и протестантизму немцев и голландцев, чьи потомки составляли тогда население северных штатов.
Они были разными, чужими друг другу, преследующими взаимоисключающие интересы. В те времена даже в Америке политкорректность, толерантность, основные свободы и права человека ещё не служили аргументами в политических спорах, поэтому последние решались только оружием.
Каждый, кто шёл на эту войну, мог выбирать цель и идею, за которую не жалко было отдать жизнь. Амброз Бирс в свои неполные девятнадцать выбрал самую романтическую и гуманную – пошёл сражаться за освобождение рабов. Пошёл добровольцем в одну из двух волонтёрских рот, сформированных его дядей Люциусом.
Путь Амброза Бирса пролёг по всем главным сражениям Гражданской войны. Он участвовал в операциях в Западной Виргинии, в битвах при Филиппи, Чаттануге, Рич-Маунтин… Он был храбрым солдатом. Однажды о том, как, рискуя жизнью, он спас раненого товарища, написали в газетах, и на короткое время имя Бирса стало популярным в армии северян. Вскоре после этого подвига его произвели в лейтенанты, и он стал офицером-картографом в войсках генерала Шермана. Того самого генерала Уильяма Шермана, который впервые применил в штате Джорджия тактику «выжженной земли», предвосхитив тотальные войны ХХ столетия.
Несмотря на «штабное» звучание его должности, она была сродни разведке. Лейтенант Бирс шёл впереди войск, составлял карты, описания местности, схемы организации огня противника. В битве при Кеннесо-Маунтин Амброз получил тяжёлое ранение, едва выжил, но вернулся в строй и дошёл до победного конца войны, демобилизовавшись из армии в чине майора в 1866 году, когда уже обосновался в Сан-Франциско.
Конечно, он сильно повзрослел и возмужал. Навидался всякого, о многом задумался, многое не принял и во многом разочаровался.
Гражданская война до сих пор остаётся самой кровопролитной в истории Америки. Боевые действия продолжались четыре года, в течение которых произошло свыше двух тысяч сражений, унёсших 620 тысяч жизней. Если перевести эту цифру на современные демографические соответствия, она будет эквивалентна 10 миллионам – неизмеримо больше, чем США потеряли в обеих мировых войнах. Тогда погибли 10% северян от 20 до 45 лет и 30% южан от 18 до 40.
Безусловно, трагедия такой глубины и силы не могла не оставить следа в душе Бирса, тем более что он все четыре года не выходил из её горнила.
Давно подмечено, что войны рождают писателей, вообще пробуждают таланты. Неизвестно, обогатил бы мировую литературу великий писатель Лев Толстой, если бы скромный артиллерийский поручик Толстой не прошёл через ад бастионов Севастополя и, потрясённый, не написал свои первые рассказы. Можно серьёзно сомневаться, привнёс бы в русскую словесность новый жанр новеллы Всеволод Гаршин, не сражайся он на Русско-турецкой войне, которая пробудила в нём страсть к перу. Во всяком случае, его рассказ об этом «Четыре дня» считается классикой русской новеллы. Революция и гражданская бойня в России также породили целую плеяду ярких имён как в советской, так и в эмигрантской литературе. Первая мировая сформировала Эриха Марию Ремарка, Ярослава Гашека, Эрнеста Хемингуэя; Вторая мировая и Великая Отечественная – созвездия талантов по обе стороны «железного занавеса»…
Писателя Амброза Бирса создала Гражданская война между Севером и Югом. Правда, писать он начал не сразу после победы. Сначала он активно пытался устроиться в жизни, перепробовал кучу занятий, но опять, как в юности, нигде не мог зацепиться и ничто его не привлекало настолько, чтобы стать профессией. Между тем возвратиться к состоянию «пария» – чернорабочего или официанта – он уже не хотел, да и не мог. Получив офицерский чин, он быстро привык к обращению, начинавшемуся со слова «сэр», он привык относиться к себе с той высокой долей самоуважения, которая даёт власть над людьми, привык одеваться, как джентльмен. Он был высок, строен, красив, его великолепные русые усы производили неизгладимое впечатление на женщин. Разве мог такой Амброз Бирс таскать кирпичи или мыть посуду в кафе?!
Пришлось. И таскал, и мыл грязные тарелки, а после работы надевал «приличную» пару, котелок и кашне, брал изящную тросточку и отправлялся на променад изображать из себя благополучного денди. Подобная двойственность внутреннего мира, чудовищная дистанция между желаемым и действительным заставляли его страдать и не любить, отстраняться от общества, в котором он жил. Вот тогда, наверное, и начал формироваться его знаменитый взгляд «несколько свысока» на людей и обстоятельства, его сарказм, ставший впоследствии характерным литературным стилем.
И конечно, война. Она добавила многое к этому стилю.
Selfmade man
Бирс по-прежнему запойно читал. Он не «делал себя» по канонам американской мечты. Он себя образовывал, в соответствии со своими представлениями о собственном будущем. И начал писать. Сначала просто подписи к иллюстрациям и фотографиям в газетах Западного побережья, потом короткие информационные сообщения на местные темы. Он сотрудничал с лучшими изданиями Сан-Франциско, особенно часто публикуясь в Overland Monthly, где через несколько лет появились первые рассказы Джека Лондона. Кстати, здесь же, в Overland Monthly, была опубликована в 1871 году и первая новелла Бирса.
Газеты приносили заработок, он уже называл себя журналистом и стал появляться с тросточкой на приморском бульваре днём. Раздвоение личности подходило к концу, но саркастическое, насмешливое, циничное, более присущее авантюристам отношение к жизни продолжало расти в нём. И захлёстывало каждый раз, когда он думал о войне.
Историк Дэвид Голдфилд подсчитал, что она обошлась в 6,7 миллиарда долларов того времени. Невероятная сумма, фантастическая! Однако Голдфилд не только определил цену крови, горя, искорёженных судеб и разрухи, но и пришёл к заключению, что все они были напрасны. С чисто американским практицизмом историк подсчитал, что вместо братоубийственной распри можно было выкупить и освободить все четыре миллиона рабов в Америке и выделить каждой их семье по 40 акров земли. На это ушло бы 3,1 миллиарда долларов, а на оставшиеся 3,6 миллиарда можно было бы выплатить бывшим рабам репарации в размере зарплаты, которую они недополучили за столетие. «И ни один человек бы не погиб», – говорит профессор.
Бирс был, разумеется, незнаком с этими выкладками – они появились много лет спустя после его гибели, – но мысли о бесполезности жертв и о куче денег, которыми разжились ловкие люди на той войне, преследовали его постоянно. Любому страшно думать, что терпел лишения, рисковал жизнью и, главное, верил напрасно. Цинизм казался ему спасением.
У Амброза был и ещё один тяжёлый комплекс, подмеченный Уолтером Нилом: «С юности до конца дней Бирс страдал от ложного чувства, что ему не хватает образованности. Я больше не встречал другого интеллектуала, который бы так огорчался в присутствии человека, имеющего формальное образование», – писал издатель.
А дальше пел гимн упорству и силе характера Амброза Бирса: «...Наступило время, когда Бирс получил лучший и единственный вид образования – самообразование... Он просеял мысли множества людей разных народов и эпох. Он прочитал лучшее, что есть в литературе, частично в оригинале, но в основном в переводах. Он изучил латинский, французский, итальянский и в меньшей степени древнегреческий и немецкий. Он внимательно изучил историю и, отделяя зёрна от плевел, отбросил большинство письменных источников как ненадёжные. Он провёл глубокое сравнительное исследование религий, охватив все важные мифологические и богословские системы... Ко времени его смерти было всего несколько более образованных, чем он, человек... Как жаль, что он преуменьшал то уважение, которое заслужил благодаря своей образованности и непревзойдённой мощи интеллекта!..»
В 1871 году Амброз Бирс женился и неожиданно уехал в Лондон, где начал сотрудничать с известным сатирическим журналом Fun. Вот отсюда и берёт начало первая неразрешённая загадка его жизни. По утверждениям некоторых биографов, он в одиночестве предпринял путешествие в Стамбул, который тогда назывался ещё Константинополем. Очарованный величием бывшей византийской столицы, Бирс якобы решил навсегда поселиться в этом втором Вечном городе и уже было вознамерился вызывать к себе жену… Но повстречался с Михаилом Бакуниным, который увлёк американца идеями анархизма. Дальше начинается таинственное: как утверждает испанский литературовед Хосе-Мария Альварес, Бакунин не только инициировал Бирса в научный анархизм, но и отправил его в Италию готовить покушение на Папу Пия IX. Чем не устраивал Папа Римский мировой анархизм – непонятно. К 1871 году папская армия вместе с союзными австрийскими войсками уже была разгромлена объединителями Италии, Папское государство утратило свой суверенитет за границами Ватикана и светское влияние Святого престола свелось к нулю.
Подтверждений факту встречи и знакомства писателя и анархиста в параллельных источниках не нашлось, поэтому верить утверждениям Альвареса следует осторожно, а лучше не верить совсем. Фантастически звучит всё это. Кроме того, Бакунин не бывал в Константинополе, а лишь готовил операцию по доставке герценовского «Колокола» в Россию с помощью константинопольских купцов. И, несмотря на принадлежность обоих предполагаемых террористов к классу джентри (Михаил Александрович Бакунин происходил из тверских помещиков), были они всё же людьми очень разными, вряд ли способными сблизиться настолько, чтобы совместно закладывать бомбу под Папу. Правда, в поездке к Гарибальди на остров Капрера, где тот оправлялся от последнего тяжёлого ранения, Бакунин оказался в обществе «одного юного и долговязого англичанина и трёх англичанок, из которых две порядочные и красивые, одна урод», так описал сам Бакунин эту встречу. «Долговязый англичанин», конечно, мог бы оказаться Бирсом, произойди эта встреча на десяток лет позже. А в 1864 году, когда она случилась, лейтенант Бирс воевал в армии Севера и был далёк от Европы и европейских проблем.
Скорее, Амброз Бирс сошёлся бы с соратником Михаила Бакунина – Львом Мечниковым. Они были почти ровесниками, у них схожие судьбы: Мечников тоже воевал за свободу в знаменитом отряде «Тысяча» Джузеппе Гарибальди. Был тяжело ранен в сражении при Вольтурно, где командовал артиллерийской батареей.
Словом, верить версии, изложенной испанским литературоведом, не стоит. Но верить хочется – подобный резкий, малопонятный, сумасбродный шаг вполне в характере Амброза Бирса. Он в своей страсти к самообразованию, к осмыслению мира, в своём сарказме, замешанном на циничном отношении к обществу, вполне мог увлечься идеями анархизма и покушаться на Папу. К счастью, никакого покушения не состоялось, Пий IX умер позднее естественной смертью. А Бирс благополучно вернулся в Сан-Франциско в 1876 году.
Великий и несчастный
В Калифорнии Бирса заметил уже сколотивший свою империю газетный магнат Уильям Рэндольф Хёрст и привлёк его к активному сотрудничеству в своих изданиях. Очень скоро Амброз достиг высшей журналистской позиции – стал колумнистом. В ряде калифорнийских газет у него появились собственные именные колонки, в которых он весьма иронично писал об американских властях, порядках и менталитете. Сначала его фельетонами зачитывались Калифорния и всё Западное побережье, затем его имя стало популярным и на востоке США. Бирс вошёл в моду и сделался знаменитым, успешным и богатым.
На лаврах, однако, он не почивал – не того склада был человек. Напротив, славу воспринимал как своеобразную индульгенцию. В своей журналистике он уже не просто бичевал недостатки, но разоблачал конкретных политиков и чиновников. Разумеется, разоблачения вызывали большое недовольство, в высшем обществе его начали побаиваться, не любить и не принимать. Бирсу, с его комплексами, авантюризмом, сарказмом и талантом, было абсолютно наплевать на отношение общества. Бирс вступил с ним в открытую конфронтацию, оборвав многие знакомства и связи, отпугнув от себя многих друзей. Журналистикой он зарабатывал хлеб, а для души писал новеллы, которые тоже очень быстро нашли своего читателя.
Конечно, первые и самые популярные литературные произведения, вышедшие из-под пера Амброза Бирса, посвящались Гражданской войне – главному опыту его жизни. Он создал более девяноста новелл, не меньше дюжины из которых вошли в золотой фонд американской классики. Новелла «Случай на мосту через Совиный ручей» принесла ему мировую известность, в тридцатые и сороковые годы она не раз экранизировалась в Европе и США.
Потом он издал «Словарь Сатаны», не имевший никакого отношения к теологии и приведший в ужас американский бомонд. Этот злой памфлет на лживость, двуличие, фарисейскую сущность политики вообще и «американского образа жизни» в частности актуален и до сих пор. Слова в нём толкуются не в подлинном и первоначальном их значении, а именно в том смысле, в котором они используются политиками и высшим кругом общества. Это словарь того, что «имеется в виду»:
«Война – побочный продукт, образуемый политикой сохранения мира. Самая опасная политическая ситуация – затянувшийся период интернациональной дружбы… Войне нравится приходить ночным вором; а воровская ночь состоит из обещаний вечной дружбы».
«Будущее – время, когда наши дела процветают, друзья не предают и счастье долговечно».
«Счастье – приятное чувство, которое возникает от созерцания несчастья другого».
«Избиратель – человек, который пользуется священным правом голоса, чтобы отдать его за кандидата, которого выбрали другие».
«Политика – конфликт интересов, который представляется борьбой принципов. Манипуляция общественными интересами в целях достижения личной выгоды».
«Словарь» окончательно рассорил Бирса с истеблишментом. Писатель вышел из установленных рамок, стал чужим и опасным. Произведения его издавали и переиздавали – они приносили коммерческий успех. Но из общества он был фактически исключён, друзья, знакомые, поклонники отвернулись от него, испугавшись последствий и не улучшавшегося с годами характера. С ним оставался только читатель, но он был безлик и равнодушен к личным проблемам писателя. Читатель желал потреблять и ждал от Амброза Бирса новых новелл и новых колонок в газетах, и жаловаться ему, искать у него сочувствия было бесполезно.
А проблем у Амброза Бирса было предостаточно. Трагических, тяжёлых. С небольшим интервалом во времени погибли два его сына, перестала общаться, уехала дочь, ушла жена. Собаки у Бирса не было – может быть, покинула бы его и она. Амброз вновь остался один в противостоянии с жизнью. Без прежнего юного задора, без веры в будущее, полностью утратив смысл своего существования. Вот тогда и посетила его мысль о Мексике.
Последняя мистификация
К тому времени, когда Бирс собрался совершить переход в другой мир – в Мексику, она была раздираема войной всех против всех. Революция против многолетней диктатуры генерала Порфирио Диаса свою главную задачу выполнила – диктатор был свергнут. Но в стране началась борьба за власть, валявшуюся у опрокинутого трона. Президентов одного за другим провозглашали при помощи штыков, с их же помощью и свергали. По всей Мексике, не замолкая ни на день, гремели бои, трещали перестрелками стычки, пылили по полям разношёрстные отряды конницы, и босоногая крестьянская пехота творила по городам и посёлкам суд и расправу. Одна из самых кровопролитных гражданских войн в истории – более миллиона человек пали её жертвами. Такой была Мексика в 1913 году.
На границе с США царила Дивизия Севера под командованием генерала Франсиско (Панчо) Вилья. Генерал был личностью неординарной, выдающейся, яркой, недаром знаменитый Джон Рид посвятил ему свою книгу «Восставшая Мексика». Чтобы лучше понять его, нужно представить себе мексиканский симбиоз Григория Котовского и Василия Чапаева.
Вот к такому царю и богу мексиканского Севера угодил Амброз Бирс, старый гринго с душой, траченной горем, славой, невзгодами, и со скверным характером, прямым и твёрдым, как лезвие мачете. Конечно, Бирс знал на что шёл: в приграничных штатах Мексики американцев, мягко говоря, не любили. Там хорошо помнили интервенцию гринго в 1846–1848 годах, в результате которой страна потеряла половину своей территории. Там хорошо знали пренебрежение янки к «мексикашкам» и кабальные условия, на которых нанимали их фермеры на сезонные работы. Мексиканцам не за что было любить гринго, и они их не любили. Не жалуют и до сих пор, говоря: «Бедная Мексика, так далеко от Бога и так близко к Соединённым Штатам!»
В октябре 1913 года Амброз Бирс решил написать серию очерков о местах своих прежних боёв. Он отправился из Вашингтона в Луизиану и Техас и вдруг неожиданно перешёл границу и присоединился в качестве корреспондента к войскам Панчо Вильи. Он успел прислать в свою газету отчёт о битве при Тьерра Бланка, случившейся в конце ноября, написать 26 декабря последнее письмо, адресованное доброй знакомой Бланш Партингтон. Потом он исчез. Сгинул без следа. Кто-то вспоминал позднее, что видел в самом начале 1914 года около Панчо Вильи в занятом дивизией городе Чиуауа высокого, молодцеватого старика-гринго.
«Британская энциклопедия» предполагает, что Бирс погиб в январе 1914-го при осаде города Охинага – якобы существует документ, в котором среди погибших упоминается «старый гринго».
А вот в посёлке Сьерра-Мохада, что расположен у границы с США в штате Коауила, до сих пор рассказывают, как солдаты избранного эскадрона «дорадос» Панчо Вильи расстреляли у стены местного кладбища какого-то «старого гринго».
И та, и другая версии правдоподобны. Амброз Бирс вполне мог ринуться в бой и пасть с винчестером или саблей в руке.
Панчо Вилья вполне мог казнить Бирса за резкое слово или насмешку. У генерала было не меньше комплексов, чем у писателя, и сарказма в свой адрес он не выносил. Разумеется, Амброз Бирс не мог не знать об этой опасной черте характера Вильи, но разве опасность когда-нибудь останавливала его? Что касается генерала, то казнить или миловать – целиком зависело от настроения. Это очень хорошо описал Джон Рид, «молодой гринго», который появился в войсках Вильи уже после смерти «старого», сумел уцелеть и написать книгу.
Карлос Фуэнтес так описывает казнь «старого гринго» в своём знаменитом романе:
– Эх, – улыбнулся полковник, – вот что значит быть гринго в Мексике. Но это всё-таки лучше, чем покончить с собой. Так говаривал старый гринго.
Вилья приказал произвести расстрел этой же ночью ровно в двенадцать. Предупредил, что казнь будет тайной, никто не должен знать о ней, кроме него, Вильи, генерала Арройо и особого взвода солдат.
…Приказ «пли!» был отдан в патио за штабом Вильи при свете фонарей, стоявших на земле и театрально подсвечивавших лица. Послышались выстрелы, и старый гринго вторично упал в объятия своей старой приятельницы – смерти.
Хорошие писатели, говорят, обладают не только даром предвидения, но и прекрасной интуицией. А Карлос Фуэнтес – хороший писатель.
© 1997 - 2008 Международный ежемесячник “Совершенно секретно”
Свежие комментарии