Семнадцатилетние комсомольцы Одессы

Константин Одессит

«Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам — помнить» (Тацит, 2 в.н.э.)

Майские даты: 2 и 9 мая. В первую из них был убит один семнадцатилетний одесский комсомолец, ради Дня Победы во вторую погиб другой.

Вот вы думали о смерти в свои 17 лет? Я так и нет. «Где мои семнадцать лет?

»(В.Высоцкий). Точно, что не на Большом Каретном, скорее, на Большой Арнаутской. В выпускном классе наши мысли были о девочках, футболе и драках, да еще самую малость о предстоящих вступительных экзаменах. Поступишь – не поступишь, а страна не бросит. А еще у нас со сверстниками был свой прикол (его бы сейчас «мемом» нарекли): повторять бесподобное, непередаваемое (в печатном виде тем более), переливчатое, шутливо-разнотембровое объявление в громкоговоритель капитана прогулочного катера: «Яяяяша Гардиенка (Ланжерооон - парк Шевченкааа) – идееет в Аркааадию паааследним рееейсом…» Ох и любили мы тогда прогуливаться вдоль Одессы на катерах «пионерской» серии, в том числе на этом вот «Яше Гордиенко».

О самом Яше мы при этом не думали, просто знали: был такой земляк - юный подпольщик. Ну был и был - мало ли таких было в далекую уже от нас войну с фашистами? Были уверены: нам-то с ними не сражаться, не умирать на войне ни молодыми, ни зрелыми. Одних пионеров-героев из школьной программы было столько, что всех не вызубришь. А Яша Гордиенко, чьим именем катер нарекли, кем был – пионером или комсомольцем? Толком и не знали. Великая Отечественная с ее героями казались отголосками далекого прошлого.

Прошли годы и прошлое не прошло, а пришло в обличье новой нацистской оккупации Одессы.

До этого еще, с приходом «нэзалэжности» и «Яшу Гордиенко», и все Черноморское морское пароходство, распродали за кордон. Хорошо хоть катер сплавили не в Румынию, а в Венгрию. Комсомолец Гордиенко ведь был убит в румынской охранке. Хотя… венгры тоже за Гитлера воевали (как и почти вся Европа).

А само слово «комсомолец» вызывает у меня нынешнего ассоциации не с собой - старшеклассником (успели записать в добровольно-принудительной массовке), и не с лично известными комсомольскими функционерами начала 90-х, моментально переобувшихся в «прихватизаторов», а с двумя песнями и с двумя одесситами, навсегда оставшимися семнадцатилетними.

В дальнем зарубежье с неделю гостили в доме одесского эмигранта – старого еврея. У того с утра до вечера звучали записи утесовских песен, прерывающихся двумя комсомольскими: «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну» и «Комсомольцы - добровольцы». А вечером эти песни мы уже сами пели во время застолий, глаза старика увлажнялись, я также чувствовал странное щемящее чувство.

Почему странное? Да потому, что не был и не являюсь сторонником коммунистической идеологии. Хотя против фактов и мне возразить нечего: процесс декоммунизации Украины привел к геноцидным (майданоморным) «реформам», платным медицине с образованием, фактической ликвидации гражданских, социальных и трудовых прав народа, пока еще, на советских «дрожжах», закрепленных в ошметках украинской Конституции.

Мне странно… Но были одесские пареньки-комсомольцы, которым «не странно» было в свои 17 лет отдать жизнь в борьбе с фашизмом.

Почитайте о чем писал перед казнью один из них, попробуйте поставить себя на его место.

«Дорогие родители!

Пишу вам последнюю свою записку. 27-VII- 42 г. исполнилось ровно месяц со дня зачтения приговора. Мой срок истекает, и я, может быть, не доживу до следующей передачи. Помилования я не жду. Эти турки отлично знают, что я из себя представляю (это благодаря провокаторам).

На следствии я вел себя спокойно. Я отнекивался. Меня повели бить. Три раза водили и били на протяжении 4–5 часов. В половине четвертого кончили бить. За это время я три раза терял память и один раз представился, что потерял сознание. Били резиной, опутанной тонкой проволокой. Грабовой палкой длиной метра полтора. По жилам на руках железной палочкой… После этого избиения остались следы шрамов на ногах и повыше. После этого избиения я стал плохо слышать на уши.

Кто вообще был в моей группе, те гуляют на воле. Никакие пытки не вырвали их фамилий. Я водил ребят на дело. Я собирал сведения. Я собирался взорвать дом, где были немцы (рядом с д. Красной Армии, новый дом). Но мне помешал старик. Эта собака меня боялась. Он знал, что у меня не дрогнет рука, поднятая на провокатора. От моей руки уже погиб один провокатор. Жаль, что я не успел развернуться…

Я рассчитывал на побег. Но здесь пару дней тому назад уголовные собирались сделать побег, и их зашухерили. Они только нагадили. Сейчас нет возможности бежать, а времени осталось очень мало. Вы не унывайте. Саша Хорошенко поклялся мне, что, если будет на воле, он вас не оставит в беде. Можете быть уверены, что он будет на свободе. У него есть время, и он подберет нужный момент улизнуть из тюрьмы.

Наше дело все равно победит. Советы этой зимой стряхнут с нашей земли немцев и «освободителей» - мамалыжников. За кровь партизан, расстрелянных турками, они ответят в тысячу раз больше. Мне только больно, что в такую минуту я не могу помочь моим друзьям по духу.

Достаньте мои документы. Они закопаны в сарае. Под первой доской от точила сантиметров 30–40. Там лежат фото моих друзей и подруг и мой комсомольский билет. В сигуранце у меня не вырвали, что я комсомолец. Там есть фото Вовки Ф., отнесите его на Лютеранский переулок, 7, Нине Георгиевне. Вы ей отнесите, и пусть она даст переснять, а фото заберите назад. Может быть, вы его когда-нибудь встретите.

Там есть и мои письма. Есть там и коробочка. Можете ее вскрыть. Там мы клялись в вечной дружбе и солидарности друг другу. Но мы все очутились в разных концах. Я приговорен к расстрелу, Вова, Миша и Абраша эвакуировались. Эх! Славные были ребята! Может быть, кого-нибудь встретите.

Прощайте, дорогие. Пусть батька выздоравливает. Это я хочу. Прошу только не забыть про нас и отомстить провокаторам. Передайте привет Лене. Целую вас всех крепко, крепко. Не падайте духом. Крепитесь. Привет всем родным.

Победа будет за нами! 27.VII. 42 года. Яша».

Семнадцатилетний паренек перед казнью думает не о себе –«любимом», а о комсомольском билете и фотографиях друзей, о товарищах (не завидуя тем из них, кто успел эвакуироваться), о здоровье отца, о возмездии предателям, о грядущей Победе, просит передать привет девушке и не падать духом. Приговоренный к смерти ровесник сегодняшних «тинейджеров» просит не падать духом! Да, времена были другие, но люди: фашисты, антифашисты, предатели и обыватели и сейчас по сути те же.

16 октября 1941 года, после 73 дней обороны Одессы, советские войска были эвакуированы морем в Севастополь. На время эвакуации их в траншеях заменили созданные командованием подпольные и партизанские группы. Выполнив задачу прикрытия отхода регулярных частей, эти группы частично рассредоточились в городе, частично скрылись в катакомбах. В подземелья ушли боевые ячейки Одесского Пригородного и Овидиопольского подпольных райкомов партии, разведывательно-диверсионные отряды чекистов Калошина и Молодцова («Бадаева»), разведгруппа особого отдела Приморской армии, бойцы партизанских отрядов Солдатенко, Иванова, Клименко и другие.

Еще 19 июля 1941 года в обороняющуюся Одессу со спецзаданием был направлен уроженец Тамбовской области, капитан госбезопасности Владимир Александрович Молодцов (псевдоним «Павел Бадаев», оперативное имя «Кир»), бывший до войны начальником 2-го отделения 7-го отдела НКВД по внешней разведке. Его задание состояло в организации разведывательно-диверсионного отряда в тылу врага.

Среди избранных "Бадаевым" в свой отряд разведчиков был шестнадцатилетний одессит Яков Гордиенко. Яша до войны окончил 9 классов СШ № 121 имени Чкалова, затем год отучился в Военно-морской школе, хотел пойти по стопам своего отца Якова Кондратьевича, служившего в молодости военным моряком на броненосце "Синоп". Когда началась война, курсант работал на строительстве укреплений.

В конце августа 1941 года его училище подлежало эвакуации, но вместо отъезда «Бадаев» предложил подполье. Познакомил их сосед Гордиенко по дому № 75 на ул. Нежинской (тогда Франца Меринга), отец его друга Вовки – тоже сотрудник органов Антон Брониславович Федорович (псевдонимы «Пётр Бойко», «Старик»). Тому предложили остаться для подпольной работы на временно оккупированной территории. Так бывший заведующий продовольственным спецмагазином НКВД и бывший председатель Нерубайского сельсовета очутился в Одессе с документами на имя Петра Ивановича Бойко.

Пока 4-я румынская армия при поддержке немецких частей атаковала город, в катакомбах шло формирование партизанских баз. Отряд Молодцова разместился на глубине 25-30 метров под пригородными селами Куяльницкого лимана. Здесь были оборудованы помещения для штаба, склады продовольствия примерно на полгода, арсеналы: 7 пулеметов, 60 винтовок, 200 гранат, до тонны тола - радиосредства для связи с Москвой. Одесские пригородные катакомбы, располагавшиеся в окрестностях сел Нерубайское, Куяльники и Усатово, представляли собой один общий лабиринт с большим количеством внутренних проходов и сотнями выходов наружу, расстояние между которыми по ходам сообщения достигало 15 км.

16 - 18 октября 1941 года уже наносятся первые удары партизан по румынским частям, занимавшим Одессу. Перед уходом под землю партизаны Клименко дали бой оккупантам: в результате длительной перестрелки с только что вошедшими в город румынскими войсками были убиты и ранены до 50 вражеских солдат и офицеров, партизаны же ушли в катакомбы без потерь. 22 октября с помощью радиофугаса во время совещания была взорвана румынская комендатура (расположившаяся вместе со штабом 10-й пехотной дивизии в бывшем здании НКВД). В результаты были ликвидированы 2 румынских генерала (включая коменданта одесского гарнизона Иона Глогожану) и 147 офицеров.

Оккупанты «ответили» массовыми репрессиями в отношении мирного населения Одессы и советских военнопленных. По городу прокатилась волна погромов и арестов, во время которых людей убивали прямо на порогах домов и вешали на улицах.

Десятки тысяч были согнаны в пороховые склады на Люсдорфской дороге. Все девять зданий были до отказа забиты евреями и пленными красноармейцами, после чего облиты бензином и подожжены. Работавшая после освобождения города на этом месте чрезвычайная комиссия заявила о выявлении останков, как минимум, 25 тысяч человек.

Видимо, с тех пор огонь стал символом сопротивляющейся Одессы. Будь это 2 мая 2014 или 19 октября 1941 года. Как только Одесса стала забывать о 41-м, случился 14-й. А в прошлую войну уже в первую неделю «нового порядка» фашистские палачи расстреляли, повесили или заживо сожгли более 45 тысяч одесситов. Всего же за два с половиной года оккупации население Одессы сократилось более чем в два раза.

17 ноября партизаны Молодцова-Бадаева на перегоне Дачная-Застава осуществили подрыв люкс-эшелона с оккупационной администрацией для Одессы - было уничтожено свыше 250 офицеров и чиновников. До начала 1942 года, несмотря на сложнейшие условия действий из катакомб, партизанский отряд «Бадаева» многократно разрушал линии проводной связи, железнодорожное полотно, совершал диверсии в морском порту, взорвал дамбу Хаджибейского лимана, минировал дороги, периодически уничтожал живую силу и технику оккупантов, добывал ценную развединформацию для Ставки верховного главнокомандования.

За три месяца 1941 года бадаевцы провели шесть боевых операций. Так, 9 декабря 1941 года нарком внутренних дел Лаврентий Берия докладывал в ГКО: "По сообщению нелегального резидента в Одессе в ночь на 12 ноября партизанский отряд НКВД, руководимый тов. Бадаевым, разрушил в районе села Нерубайское Одесской области полотно единственной введенной в эксплуатацию железной дороги на Одессу. В результате произошло крушение двух воинских эшелонов. В связи с этим немцы объявили село Нерубайское на военном положении и предложили населению ликвидировать партизанский отряд".

Первоначально отряд, базировавшийся в катакомбах с. Нерубайское (тогда дальний пригород Одессы) насчитывал 28 бойцов, затем увеличился до 67. Только эти партизаны «Бадаева» отвлекали на себя значительные силы войск «СС» и полевой жандармерии общей численностью до 16 тыс. человек. Румынские и немецкие службы безопасности взрывали, минировали и бетонировали выходы катакомб, пускали в шахты ядовитые газы, отравляли воду в колодцах, оставляли засады, но отряд продолжал действовать.

Яша в нем получил задание стать чистильщиком обуви на Привокзальной площади, запоминая, какие составы прибывают и отбывают с одесского вокзала. Это место расположено рядом с Куликовым полем, на котором 73 года спустя фашисты убьют другого семнадцатилетнего комсомольца Одессы - Вадима Папуру.

Привокзальная площадь, за ней - вокзал, левее - Дом профсоюзов и Куликово поле.

Гордиенко чистил сапоги оккупантам, вынося насмешки, оскорбления, ненависть и презрение от земляков, включая от своих одноклассников. Иногда Яшу встречали на барахолке «Привоза», где он продавал оккупантам сигареты и зажигалки.

Этот «мелкий коммерсант» вскоре становится командиром созданной им молодежной подпольной группы, в которую отбирает своего брата Алексея и друзей — Сашу Чикова, Сашу Хорошенко, Фиму Бомм, других ребят. Они днем приносили Яше собранные по городу разведсведения, а ночами он доставлял их в Нерубайские катакомбы «Бадаеву».

Одна из бойцов отряда Галина Марцышек после войны вспоминала: «С появлением Яши будто светлее становилось в нашем мрачном подземелье. Перед озаренностью, которую излучали не только его светлые глаза, но и весь он, крепкий и юный, с выбивавшимися из-под кубанки мальчишескими вихрами, отступала гнетущая тишина, на смену подавленности приходило настроение приподнятости… Потом мы все, кто был свободен от заданий, провожали отчаянно смелого паренька к выходу и, прощаясь, мысленно желали обойти все опасности, подстерегавшие его на каждом шагу более чем двадцатикилометрового пути…»

Опасности Яша обошел, но не предателя…

У одного из входов в катакомбы в селе Нерубайском, где действовал отряд В. А. Молодцова. Экскурсию ведет бывшая связная Молодцова Г. П. Марцышек. Июль 1961 года.

Путь от Одессы до этих катакомб тогда составлял 12 километров по голой степи, где круглосуточно рыскала конные полевая жандармерия «мамалыжников» и патрули эсэсовцев. Ценные сведения, добытые молодежной группой в Одессе, по рации уходили в «Центр».

Несмотря на запрет командира, Гордиенко рвался в бой - то поучаствует в подрыве железнодорожного полотна, то сожжет машину, однажды зарезал румынского часового, затем - агента румынской охранки («сигуранцы»). Одна разведдеятельность Яшу точно не удовлятворяла - он вынашивал план подрыва штаба оккупантов, хотел отомстить за Одессу, за моряков, которых вели 19 октября по Люстдорфской дороге: те окровавленные, обмотанные колючей проволокой, пели «Варяга», шли к артиллерийским складам, где их сожгли живьем.

Агенты тайной полиции доносили: «Организация Бадаева связана системой катакомб, протянувшихся на десятки километров, с другими организациями… Разведчики Бадаева находятся как в городе, так и в области… Ущерб, нанесенный нам организацией Бадаева, не поддается учету… Партизаны-катакомбисты представляют собой невидимую коммунистическую армию на оставленных территориях… Они активно действуют в целях выполнения заданий, с которыми оставлены…»

Командование гарнизона оккупированной Одессы докладывало 12 декабря 1941 года в Берлин: «Настроение населения крайне враждебно. Повсюду говорят, что… советские войска перешли в крупное контрнаступление по всему фронту… Распространены выдержки из последнего выступления Сталина, в последнее время широко распространяется среди населения убеждение в том, что советская власть здесь будет скоро восстановлена… Партизаны зачастую как днем, так и ночью появляются в городе. Используя уличные баррикады, разрушенные здания и обломки автомашин, они внезапно нападают на учреждения местных властей, высокопоставленных лиц, чинов полиции и солдат…»

В документе сигуранцы (румынской контрразведки) говорилось: "Советское правительство организовало и хорошо снабдило действия партизан на потерянных территориях. Партизаны составляют невидимую армию коммунистов на этих территориях и действуют со всем упорством, прибегая к самым изощренным методам выполнения заданий, ради которых они оставлены. Вообще все население, одни сознательно, другие несознательно, помогают действиям партизан."

Тем временем Бадаев-Молодцов передал Антону Федоровичу («Бойко», «Старику») деньги для приобретения конспиративной явки в Одессе под видом ремонтной мастерской. Ее открыли на первом этаже дома 75 по ул. Нежинской, дома, в котором жили и «Бойко», и семья Гордиенко.

В мастерской сделали оружейный схрон, туда же под видом клиентов приходили подпольщики и связные. С помощью отца Яша научился ремонтировать примусы и другую домашнюю утварь, сменив ремесло чистильщика сапог на ремесло"луди-паяй". Однако разведсведения по-прежнему стекались к нему, он же в одиночку продолжал из доставлять партизанам. Однако в декабре 1941 года связь с отрядом «Бадаева» была прервана.

Несколько раз Гордиенко прокрадывался к катакомбам, но подобраться ко входу в убежище не мог: вокруг стояли заслоны оккупантов, а сам вход вскоре завалили бетонными блоками. Яша знал о существовании других проходов в штольни, но попасть по их извилистым коридорам без проводника к штабу отряда было невозможно. Зато в созданную мастерскую явилась партизанская связная, деятельность партизан продолжалась еще некоторое время.

Оккупанты бросают на ликвидацию одесского подполья множество сил, в том числе привлекают бывших одесситов – белоэмигрантов. В декабре 1941 года была создана инициативная группа «бывших офицеров и нижних чинов Российской императорской армии и Вооруженных сил Юга России». Главной задачей им провозгласили «борьбу с большевизмом», естественно, большинство членов этой группы в итоге оказались в рядах карательных антипартизанских частей вермахта и его союзников.

Среди привлеченных «сигуранцей» предателей был бывший офицер деникинской контрразведки Николай Галушко (Николай Кочубей) – сотрудник сигуранцы «Николау Аргир». Хороший сотрудник, который расколол и перевербовал внештатного сотрудника НКВД Антона Федоровича («Бойко», «Старика»). Тот сдал и «Бадаева», и всех его бойцов, кого знал, включая своих соседей братьев Гордиенко.

9 февраля 1942 года в мастерскую на улице Нежинская, 75 пришли Молодцов-Бадаев со связной Тамарой Межигурской. Там их ждала засада. Они, как и братья Гордиенко, были схвачены оккупантами. В тюрьме сигуранцы командир и партизаны вынесли все пытки, никого не выдав. Когда им было особенно тяжело, они начинали говорить о Родине. «Разговор этот, — вспоминал бывший заключенный сигуранцы, сидевший в одной камере с бадаевцами, — всегда зачинал товарищ, подвергавшийся на допросах нечеловеческим пыткам, которого мы знали как Бадаева». Межигурская Т. за несколько дней до казни писала друзьям: «Дорогие товарищи! Нас скоро расстреляют. Не огорчайтесь, мы ко всему готовы и на смерть пойдем с поднятой головой. Передайте моему сыну Славчику все, что вы знаете обо мне. 14.6.42 г.»

В тюремном дворе (слева направо): Шестакова, Молодцов, Межигурская

Молодцов-Бадаев заговорил лишь 29 мая 1942 года после оглашения смертного приговора (его оглашали не в суде, а во дворе тюрьмы перед другими заключенными) — на предложение подать просьбу о помиловании он ответил: «Наше правительство в Москве, а не в Бухаресте. Мы — русские и на своей земле помилования у врагов не просим!» Эти его слова стали крылатыми, а сам «Бадаев» послужил прототипом партизанского командира Дружинина в романе одессита Валентина Катаева «За власть Советов» (1949 г.)

Межигурская на приговор презрительно произнесла: «Другого приговора от врагов мы не ждали». Глубокой ночью 30 июня 1942года в тайне от других заключенных жандармы вывели Молодцова и Межигурскую из тюрьмы и на Еврейском кладбище разыграли издевательскую инсценировку расстрела. После чего повезли партизан в лесопосадки Люстдорфской дороги, где расстреляли, а тела закопали прямо на дороге.

Шестаковой Тамаре, ожидавшей ребенка, прокурор военно-полевого суда от имени «милосердной королевы» Румынии предложил хлопотать о помиловании. Подпольщица ответила отказом. В камере, в ожидании казни, 20 сентября она родила дочь. Через три с половиной месяца ей объявили, что «период кормления истек», и в ночь на 4 января 1943 года партизанку расстреляли. Перед казнью она написала записку и, передавая ее заключенному П. В. Николенко, просила сообщить нашим, когда они придут, о ее погибших боевых товарищах и о том, как стойко они вели себя в фашистских застенках.

«Бадаевцы»: мужчины, женщины и подростки не были сломлены ни пытками, ни страхом смерти.

Из интервью 2011 года «Комсомольской правде в Украине» сестры Якова Гордиенко Нины:

– Когда началась война, мне было 12 лет, а моим братьям – Яше и Алексею – 16 и 19. Ребята сразу же ушли в партизанский отряд Владимира Молодцова-Бадаева разведчиками. Мы тогда с родителями жили на Нежинской, 75, а братья – в другой коммунальной квартире в этом же доме. Одну из комнат занимал коммунист, член партизанского отряда Петр Бойко-Федорович, оказавшийся предателем. Братья день и ночь доставали ценную информацию о готовящихся операциях оккупантов, об отправке молодежи в Германию, о количестве военной техники противника. Я была связной, разносила записки, листовки по конспиративным квартирам разведчиков, расклеивала плакаты по городу.

9 февраля 1942 года. Ночью выпал снег, и Нина вышла во двор, чтобы набрать его для чая и приготовления пищи. К ней подошел управдом и сказал: «Твоих братьев арестовали».

– Я побежала в комнату братьев. В ней все было перевернуто, на полу валялась жареная картошка, которую так любил Яша. Тут вошли румынские солдаты, схватили меня и потащили в комнату к Федоровичу. Мама на коленях просила их отпустить дочку, но они закрыли меня в комнате, а ночью я вылезла через окно и побежала к другим разведчикам, чтобы предупредить их об опасности.

Как выяснилось, Федорович работал на оккупантов, он передал румынам ключ от входной двери квартиры, и когда братья пришли туда на минуту, их схватили.

Нина регулярно носила братьям передачи сначала в КПЗ, а потом в тюрьму. Однажды сестра принесла передачу Алексею, а ее не приняли: сказали, что его отправили на принудительные работы в Белгород-Днестровский. Это было 30 марта 1942 года. Только много лет спустя Нина Яковлевна узнала, что брат в этот день был расстрелян ...

Окно Яшиной камеры выходило на развалины дома, куда Нина проникала, чтобы увидеть брата. Иногда после допросов и пыток он едва мог на минуту подойти к окну, но тогда она знала: он еще жив.

Вот эти весточки, бережно сохраненные и переданные после освобождения Одессы в краеведческий музей.

«3 июля расстреляли группу Воробьева, всего 16 человек, мужчин и женщин. Расстреляли больную женщину. Это варварство в высшей степени! Пришлите книги. Я передаю тельняшку, спрячьте ее. Это будет память, я в ней был на суде. Пришлите брюки. Храните газету, где будет мой приговор. Она вам еще пригодится. Целую крепко. Яков»

«Здравствуйте, дорогие! Не горюйте и не плачьте. Если буду жив – хорошо, а если нет, то что поделаешь? Этого Родина требует. Все равно наша возьмет. Как здоровье батьки? Как к вам во дворе относятся? Целую. Яков. 7 июля 1942 г.»

– Тридцатого июля я, как всегда, принесла Яше передачу. Он показался в окне и махнул белым платком: «иди домой, мол, все будет в порядке», – вспоминает Нина Яковлевна. – А на следующий день, 31 июля, когда я пришла к тюрьме, передачу не приняли... «Их вчера вечером расстреляли», – сказала мне жена заместителя командира партизанского отряда. Я прибежала домой, кричу: «Мама, папа! Яшу расстреляли».

А вечером мы с мамой пробрались на стрельбищное поле, между Вторым Христианским кладбищем и первой станцией Черноморки, раскопали свежий ров и нашли тело брата. Перед расстрелом им завязывали руки и ноги, мы распутали веревки, мама сняла с себя сорочку и обернула тело Яши. Чтобы наметить место захоронения тела, мы нагребли руками холмик. Но румыны всякий раз его разравнивали, мы боялись, что не найдем потом его могилу. Через несколько дней от горя умер отец. От очевидцев мы узнали подробности: когда Яшу и нескольких узников вывели во двор, он запел «Смело, товарищи, в ногу», его сильно избили и бросили в кузов машины.

До освобождения Одессы оставалось еще долгих два года. Нина с мамой переехала к тете, потому что опасались арестов. А когда 10 апреля в город вошли подразделения Красной Армии, они пришли в комендатуру, рассказали о зверствах оккупантов, о казни партизан-подпольщиков. Им выделили нескольких бойцов, с помощью которых они отыскали тело Яши и перезахоронили на Втором Христианском кладбище.

После победы партизан, в том числе Яшу Гордиенко, похоронили на Соборной площади возле школы № 121, где братья учились до войны, а в 1964 году, когда был создан мемориал Аллея Славы, было принято решение перенести останки героев в парк Шевченко, на крутой обрыв у моря.

– Я плакала, просила всех: «Оставьте его в покое!». А мама сказала: «Яша уже не принадлежит нам, он принадлежит Одессе!»

Как там в моей юности сообщал капитан? "Яша Гордиенко" (Ланжерон-парк Шевченко) идет в Аркадию последним рейсом".

(окончание далее)