Из воспоминаний военного писателя о встречах с фронтовыми летчиками.

Всегда с глубочайшим уважением относился к фронтовым летчикам. Как и все юнцы своего времени, весьма неровно дышал к самолетам, небу, полетам… Несколько долей диоптрии, которых не хватило до единицы, идеального зрения, преградили путь в летное училище непреодолимым барьером.

Зато потом, став спецкорром «Красной звезды», отвел душу.

Здоровье и статус военного корреспондента позволяли летать на всех типах военных самолетов, кроме сверхзвуковых истребителей-перехватчиков. Были полеты и на бомбометание, и на дальнюю воздушную разведку, и на выброс десанта. Летал военными бортами над Памиром и Арктикой, над Алтаем и тундрой, над водой и льдами…

Перебирая старые блокноты, нашел записи бесед с асами минувшей войны – семью нашими, двумя японскими и одним немецким. Впрочем, одного из них к асам никак не отнесешь. Просто не успел он стать асом. В нашем подъезде жил бывший летчик-истребитель, потерявший зрение после третьего боевого вылета, звали его Валентин Гаврилович. К стыду своему, фамилию не записал, звал его только по имени-отчеству, и в телефонной книжке помечен был, как Вал. Гавр. Он был членом московской коллегии адвокатов и членом Всероссийского общества слепых, и, разумеется, инвалидом Великой Отечественной. У него был хороший магнитофон и много записей Владимира Высоцкого. На этой почве мы с ним и подружились.

Любимой песней Валентина Гавриловича, конечно же, была «Я – Як истребитель, мотор мой звенит, небо моя обитель, но тот, который во мне сидит, считает, что он истребитель». Он тоже летал на «Яках».

При случае я заглядывал к нему в гости, мы обменивались записями, иногда беседовали о войне. Тему эту он не любил, считал, что почти и не воевал, чувствовал себя военным неудачником.

– Всего три боевых вылета и финиш. Уж лучше бы я в плен попал, – сетовал он с горьким юмором. – Все больше врагу вреда принес, чем всю войну инвалидом провести, государственный корм впустую переводить.

Воевал он на Калининском фронте. В истребительный полк пришел сержантом-мальчишкой после ускоренного обучения летному делу. Как и большинство его сверстников-коллег обладал минимальным налетом и еще меньшим пилотажным умением: взлет-коробочка по периметру аэродрома – посадка. В боевые вылеты уходил, конечно же, ведомым, прикрывать хвост ведущему. В последнем – третьем вылете был сбит. И последнее, что он видел, что сохранили его глаза – стремительно надвигающаяся черная птица вражеского самолета...

 

Потом лицо, обожженное нестерпимой болью, темень, хлещущий поток воздуха сквозь разбитый фонарь и ощущение падающей машины. Понял, что сбит, сил хватило, чтобы вывалиться из кабины и рвануть кольцо парашюта. Землю не видел – в глазах темень, и с той минуты – навечная.

 

– Премерзкое ощущение – лететь к земле, не видя ее. Я не успел сгруппироваться, не успел, как учили, напружинить ноги. Удар и новая боль. Обе голени оказались сломанными. Потерял сознание. Парашют проволок меня еще метров сто, но, слава Богу, по своей земле. Точнее, ничейной. Какие-то крестьянки притащили меня в деревню. Немцев там не было, но и наших тоже. Омыли лицо, как смогли примотали к доскам ноги. А потом лазарет. Зрение спасти не удалось. И меня комиссовали. Ну, остальное неинтересно. Выучил азбуку Брайля, обрел возможность читать. Поступил на юридический. Стал адвокатом. Награды? Медаль «За победу над Германией». Ну, и красная нашивка за ранение. Жизнь – вот главная награда. Небо потерял, зрение потерял, но ведь дышу, птиц слышу, песни пою…

Когда Валентина Гавриловича не стало, я был в далеких морях. Детей у него не было, близких родственников тоже. Так он и остался для меня безымянным, нет – бесфамильным, летчиком Великой Отечественной, одним из тех, которые держали на своих плечах суровое небо войны.

***

С первым настоящим воздушным асом судьба свела меня на Скаковой улице, где размещался штаб авиации ВМФ. Я пришел на прием к командующему морской авиацией СССР Герою Советского Союза генерал-полковнику авиации Александру Алексеевичу Мироненко. Пришел к этому высокому начальнику, заслуженному военному летчику СССР, слегка робея. Но командующий весьма снисходительно отнесся к моим погонам старшего лейтенанта, принял по-дружески, а самое главное, разрешил то, ради чего к нему пришел корреспондент «Красной звезды» – полет на боевую службу в составе экипажа самолета дальней морской разведки. Разумеется, мое явление было предварено звонком главного редактора «Красной звезды» генерал-лейтенанта Николая Ивановича Макеева, но по правилам воинского этикета я должен был предстать перед очами военачальника, который брал на себя ответственность за допуск к важному государственному делу офицера со стороны. Боевая служба есть боевая служба, она приравнивается к боевым действиям, и корреспондентов на борту самолетов-разведчиков не очень-то жаловали. Возможно, я был первым, кому удалось получить «добро» на полет в Атлантику на самую что ни на есть настоящую разведку: на поиск американского авианосца в районе островов Зеленого Мыса. Мироненко направил меня в 392-й ОДРАП – отдельный дальнеразведывательный авиаполк, который базировался тогда под Вологдой. О том незабываемом почти 18-часовом полете я написал повесть «Полет на полный радиус». Она вошла в самую первую мою книгу «Соль на погонах», и генерал-полковник Мироненко, помимо всех своих замечательных титулов, еще и кандидат военно-морских наук, написал к моей книге предисловие.

О военных делах летчика Мироненко я узнал много позже. Сам же Александр Алексеевич рассказывал о себе весьма скупо. По комсомольскому набору поступил в Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. С 1940 года служил летчиком в 5-м истребительном авиаполку Краснознаменного Балтийского флота. Войну начал с первых же ее дней, прикрывая небо над Таллином и уход наших кораблей в Кронштадт. Сопровождал самолеты, эвакуировавшие детей из блокадного Ленинграда. В день – по семь-восемь боевых вылетов.

Задача особого назначения – прикрывать с воздуха «Дорогу жизни». Прикрывал, не щадя своей машины и своей жизни.

 

В ту, самую жестокую блокадную зиму Александр Мироненко вместе с еще пятью летчиками отогнал от автоколонны с продовольствием 18 самолетов противника. На каждого нашего – по три немецкого летчика. И ведь отогнали, да еще два «мессершмитта» сбили.

 

За полтора боевых года Мироненко прошел путь от командира звена до командира истребительного полка. Полк под его командованием помогал прорывать ленинградскую блокаду, а потом гнать врага на запад. Под крыльями мироненковских истребителей проплывали крыши прибалтийских столиц в облачках взрывов зенитных снарядов. Особо отличились они при штурме Мемеля (Клайпеды). Мироненко лично вел своих воздушных бойцов в огненное небо Кенигсберга и Пиллау. Его и без того Краснознаменный полк – 14-й гвардейский истребительный – был награжден вторым орденом Красного Знамени, а потом еще и орденом Ушакова. К слову сказать, точно такие же ордена были и на гимнастерке командира полка майора Мироненко, только в еще большем количестве. Да еще Золотая Звезда Героя, которую ему вручили в самый разгар боев за освобождение Белоруссии и Прибалтики – в июле 1944 года. В летной книжке аса были записаны 700 боевых вылетов. Он сбил лично 16 самолетов противника и 5 в групповых воздушных боях. Вот так ему достались его воинские чины и почести.

Сегодня воздушные волки морского неба вспоминают командующего морской авиацией ВМФ СССР генерал-полковника Александра Алексеевича Мироненко добрым словом.

Павел Кутахов… Еще один из когорты, точнее из эскадрильи отчаянной храбрости фронтовых летчиков. Было время и слава о нем гремела по всему Карельскому фронту. Из самого крутого перехлеста пулеметных трасс он всегда выходил живым и невредимым. Летал над зеленым морем тайги, над болотами, над Балтийским и Баренцевом морями – в безориентирном пространстве, и всегда безошибочно находил путь к победе в воздушном бою, путь к родному аэродрому.

 

В 1944 году его, крестьянского парня, британский король Георг IV наградил высшим военным орденом Британской империи. Эту награду он получил за прикрытие полярных конвоев в арктических морях.

 

Кутахов был тем летчиком, за бронеспинкой которого лежал маршальский жезл. И он его получил в 1972 году, став Главным маршалом авиации.

Впервые я увидел его в редакции «Красной звезды», куда главком ВВС приехал на ежегодную декабрьскую встречу с военными журналистами. Меня поразила его манера держаться на трибуне – как в кабине истребителя, держа в обзоре всех и каждого в отдельности, его хитровато-хищная улыбка, его несвойственное высокому чину озорство и живость общения с непростой аудиторией. Он блестяще, с юмором и толком рассказал о главных задачах ВВС страны, об их развитии, о перспективах строительства. Ответил на множество вопросов и стремительно исчез из зала. Во второй визит главкома ВВС я не упустил шанс подойти к нему с просьбой. Шла война в Анголе, туда летали наши военные самолеты с грузами мин, снарядов, продовольствия, и я попросился в такой полет. Просьба ему понравилась.

– Насчет Луанды, это ты к Пакилеву обратись, командующему ВТА. Скажи, что я разрешил.

Командующего военно-транспортной авиацией генерал-полковника Георгия Николаевича Пакилева я разыскал в его штабе, размещавшемся не столь далеко от моего дома – в Сокольниках в здании старинной казармы. Так в мою жизнь вошел еще один ветеран Великой Воздушной Отечественной… Правда, в боях, как ни рвался на фронт двадцатилетний летчик, он не участвовал. Вот, не надо было оканчивать летное училище с отличием! Теперь его как великолепного пилота не отпускало начальство. Надо же было готовить новых летчиков взамен погибавших «стариков». И старший лейтенант Пакилев, скрепя сердце, обучал желторотых пилотов подниматься в небо, ставил их на крыло в Вознесенском авиационном училище летчиков (ВАУЛ), что дислоцировалось под тогдашним Молотовым (Пермью).

 

Сотни пилотов, прошедших пакилевскую летную выучку, воевали на всех фронтах Великой Отечественной. Все самолеты, сбитые пакилевскими учениками, наверное, можно зачислять на боевой счет учителя, хотя бы в половинном исчислении.

 

После войны ВАУЛ расформировали. А Пакилев вовсю расправил свои подрезанные училищным регламентом крылья. После восьми лет службы на Сахалине был переведен в Белорусский военный округ – командиром бомбардировочного полка. Потом новая воздушная стезя – военно-транспортная авиация. А это особая песня! «Военный Аэрофлот» летал во все горячие точки планеты – будь то региональные войны или стихийные бедствия, техногенные катастрофы или миротворческие операции.

Как отмечено в анналах нашей военной истории, «12 лет генерал-полковник авиации Г.Н. Пакилев командовал военно-транспортной авиацией СССР. За этот период ВТА перешла на самолеты третьего поколения – Ан-22 и Ил-76, превратилась в мощное оперативно-стратегическое объединение, накоплен богатейший опыт по эксплуатации новой авиационной техники, выполнению задач по ликвидации последствий экологических и технологических катастроф, осуществлению миротворческих операций. Именно Георгий Пакилев был председателем макетной и Государственной комиссии по самолету Ил-76 и сыграл немалую роль в создании и становлении одного из лучших ильюшинских самолетов с двигателями разработки пермского конструкторского бюро».

На испытания Ил-76 в десантном варианте и взял меня с собой Пакилев. Он сам, несмотря на свою высокую генеральскую должность, пилотировал самолет. Меня определил в кресло правого пилота – так было удобнее общаться в полете. Полетели в Витебск, где стояла десантная дивизия. А оттуда на полигон, где впервые в практике ВДВ десантники выбрасывались из ИЛ-76 в четыре потока. Это было зрелище! Да к тому же еще и историческое – ведь впервые же!

Георгия Николаевича не стало в 2008 году. В его честь один из самолетов 708-го гвардейского Керченского военно-транспортного авиационного полка (сегодня это гвардейская Керченская Краснознаменная авиационная база № 6958) был назван – «Георгий Пакилев».

***

В кабинетах Мироненко, Берегового, Пакилева, Кутахова я чувствовал себя Гулливером в стране великанов. Но великаны были великодушны. Прошедшие огненное горнило войны, они сумели преобразовать опалившее их пламя в тепло души...

С Героем Советского Союза майором Яковом Антоновым я никогда не встречался да и встретиться не мог. Полет воздушного аса раз и навсегда оборвался в 1942 году под Моздоком. Но я знаком с его обеими дочерями, вместе с которыми мы пытаемся выяснить загадочную судьбу их отца. Дело в том, что в пришедшей в 42-м году «похоронке» сказано, что «майор Антонов пал смертью храбрых в воздушном бою». Нашелся очевидец, который своими глазами видел, как горел самолет командира полка.

 

А потом, правда, спустя уже много лет, Алла Яковлевна увидела отца на трофейных фотографиях: израненный, он стоял в плотном окружении немецких летчиков, и те с большим вниманием слушали советского аса.

 

О том, как сложилась судьба Якова Антонова, существует несколько версий. По одной из них, сбитый летчик угодил в лагерь военнопленных под Мариуполем. А оттуда ему помогли бежать местные подпольщики, имевшие связь с разведотделом Черноморского флота. Флотские разведчики находились в оперативном подчинении разведотдела 56-й армии Южного фронта, стоявшей на Миусе. Предполагают, что после побега из лагеря Яков Антонов скрывался в доме санитарки больницы Матрены Дмитриевны Кузенковой, где действовала подпольная группа врача Гнилицкого. Через некоторое время его переправили в город Ейск, где следы Якова Ивановича теряются…

Как бы там ни было Герой Советского Союза майор Яков Антонов внес свой вклад в Победу, его полк прославился в тяжелейших боях за Кавказ.

…С бывшим фронтовым летчиком, командиром эскадрильи 671-го штурмового авиационного полка Георгием Тимофеевичем Береговым я познакомился в ту пору, когда он уже был дважды Героем Советского Союза, начальником Центра подготовки космонавтов, генерал-лейтенантом авиации. И познакомился там, где и полагается знакомиться с космонавтом – на космодроме Байконур. Дело в том, что в 1984 году я получил «госзаказ» на роман о космонавтах. В отделе культуры ЦК КПСС мне сказали: «хватит писать о подводниках, надо отдать должное и покорителям космоса». И я отправился на Байконур. По воинским законам прежде, чем начинать работу в «хозяйстве» того или иного военачальника, надо представиться главе этого «хозяйства». Вот я и был представлен начальнику Центра по всей положенной форме. Несмотря на обилие своих громких титулов и званий, Георгий Тимофеевич Береговой отнесся ко мне великодушно, правда, с долей иронии.

– А здоровье-то позволит роман написать? – спросил он с усмешкой. – Вам же придется весь цикл пройти. А там и в космос слетать. А иначе, как вы про нашу жизнь напишите?

– Когда проходить комиссию?

После знакомства с этим замечательным человеком я решил сделать его, космонавта №12, прообразом главного героя романа. Однако по целому ряду причин в космос я не полетел и роман не написал. Но в блокноте осталось немало записей бесед с Георгием Береговым, заметки о его фронтовой биографии. О себе он говорил так:

 

«Я был не из тех редких удачников и счастливцев, кто, рано угадав свою цель, упорно и уверенно шел к ней, делая вместе с тем и собственную судьбу. Мне удалось не петлять в поисках легких путей и решений, не размениваться по мелочам. В этом заключается мой способ жизни, мой «угол атаки», и он меня не подвел».

 

На фронт гвардии капитан Береговой прибыл в августе 1942-го. Воевал на самолетах Р-5, СБ, Ил-2. Летал на штурмовку танковых колонн, бомбил железнодорожные узлы, мосты, понтонные переправы, артиллерийские позиции. 186 боевых вылетов. Трижды Берегового сбивали, и он выбрасывался на парашютах, трижды горел в самолете. Но кто-то за него сильно молился – всегда возвращался в строй.

Особенно отличился во время Львовско-Сандомирской операции, которую проводил 1-й Украинский фронт. 19 июля 1944 года летчики 4-го и 6-го авиакорпусов с разных направлений нанесли мощный удар по Львовскому железнодорожному узлу. Противник надолго лишился возможности подвозить резервы. Принимал участие Береговой и в «звездном» - с разных сторон – налете на большой немецкий аэродром подо Львовом. За бои на Сандомирском плацдарме Георгий Береговой получил свою первую Золотую Звезду Герою Советского Союза. Вторую – спустя 24 года – за четырехсуточный космический полет на корабле «Союз-3». Фактически это был испытательный полет, испытывался космический корабль нового типа. И испытывал его 47-летний летчик-ветеран. Говорят, совершив свой полет, Георгий Тимофеевич стал старейшим землянином, который побывал в космосе. Так то оно так, но для меня он был в первую очередь геройским фронтовым летчиком. Знали бы немецкие асы, которые пытались уничтожить штурмовик Берегового, что за его штурвалом сидит будущий космонавт планеты Земля… Той самой, о которой поется в военной песне: «Горит и кружится планета, над нашей родиною дым…». Хороший сюжетный ход для романа! Жаль, что я его так и не дописал…

О легендарном летчике Михаиле Девятаеве, бежавшем с острова Узедом на немецком самолете с группой военнопленных, я был наслышан и начитан немало, но никогда не думал, что судьба подарит мне встречу с этим человеком. В 1985 году в Манеже проходила большая выставка, посвященная 40-летию Победы. В одном из залов увидел немолодого крепкого человека в темно-синей тужурке речного флота, на которой ярко горела Золотая Звезда. Это был он, Михаил Девятаев. Я подошел, представился, обменялись рукопожатиями. Расспрашивать Девятаева, который уже устал рассказывать свою историю, я не стал. Из многочисленных публикаций знал ее во многих деталях. Договорились встретиться в Казани, где он жил, и там, не спеша, побеседовать. А вот сегодня жалею о несостоявшемся разговоре. В разговоре с Михаилом Петровичем о его невероятном полете с секретного немецкого аэродрома Пенемюнде, быть может, открылась бы какая-нибудь новая подробность.. Дважды собирался в Казань – по свежему знакомству, но общение ограничилось двумя короткими разговорами по телефону.

Никакой астролог, никакой мистик не растолкует, не объяснит судьбу этого человека: столько счастливых звезд сошлось на жизненной траектории. Я насчитал их двенадцать, в реальности их, наверное, намного больше. В бой вступил на третий день войны, прикрывая Минск от ковровой бомбардировки. Сбил пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87». А спустя несколько недель завалил еще один – Ю-88. В горьком небе сорок первого это было заметной победой. Редкий боец мог получить в начале войны такую награду как орден Красного Знамени. Девятаев получил. Но в сентябре, вслед за орденом, получил и ранение в воздушном бою с немецкими истребителями. Одного успел сбить, но получил пулю в левую ногу. Рана была тяжелой, Девятаев вполне мог быть списан из летного состава в наземный. Но не списался, убедил медкомиссию, что может летать. Его определили в небесные «тихоходы» – в ночной бомбардировочный полк, а потом и вовсе в санитарную авиацию.

 

Однако в мае 1944-го, встретив на одном из полевых аэродромов легендарного А.И. Покрышкина, попросился к нему в знаменитую дивизию. Тот с пониманием отнесся к судьбе бывшего истребителя, по воле врачей и кадровиков ставшего «небесным извозчиком», и взял старшего лейтенанта к себе. Более того, назначил его командиром звена.

 

Так Михаил Девятаев стал гвардейцем – 104-го гвардейского истребительного авиационного полка (9-я гвардейская истребительная авиационная дивизия, 2-я воздушная армия, 1-й Украинский фронт). В общей сложности Девятаев сбил 9 вражеских самолетов. Но самый главный – десятый – был впереди… А в июле 1944 года в воздушных боях подо Львовом «аэрокобра» Девятаева была подбита. Самолет загорелся. Почти у самой земли Девятаев выпрыгнул с парашютом, но при прыжке задел стабилизатор хвостового оперения. От сильного удара потерял сознание, мог бы и жизнь потерять, но в который раз судьба проявила к нему милость, дала шанс выжить. А он этот шанс истратил на побег из лодзинского лагеря военнопленных. Поймали, отправили в лагерь смерти Заксенхаузен. Тогда Фортуна в лице лагерного парикмахера дала ему еще один шанс (который по счету?!). Тот перешил ему табличку с именем умершего заключенного. Труп с номером и нашивкой Михаила Девятаева отправился в крематорий, а «воскресший» учитель Григорий Устименко был зачислен в команду смертников, которые должны были обслуживать сверхсекретный ракетный центр Пенемюнде на острове Узедом. Никто из них не должен был покинуть этот остров живым – слишком много видели. Видели то, чего никто в мире, кроме немцев-специалистов, не видел: как уходят в небо огненные смерчи баллистических ракет Фау-1 и Фау-2.

Но щедрая к Девятаеву судьба позволила ему выбраться и из этого ада, третьего по счету.

За всю историю войн ХХ века никому еще не удавалось сделать то, что сделал Девятаев: поднять в воздух самолет врага и улететь на нем из-под носа опасного, могущественного противника. Всех, кто повествовал эту невероятную историю, завораживал узор счастливых случайностей, детективный ход подготовки к захвату самолета и самого полета. Но при этом за кадром оставалась важнейшая вещь: самолет Хе-111, на котором перелетела линию фронта группа Девятаева, сам по себе был носителем многих военных секретов немецких ракетчиков. Ведь он был нашпигован аппаратурой для отслеживания полета ракет и управления ими с воздушного КП! Более того, старший лейтенант Девятаев сообщил командованию точные места расположения стартовых столов на полигоне, и по ним был нанесен уничтожающий удар с воздуха.. Когда об этом доложили Герингу, он пришел в ярость и приказал отдать под трибунал лагерное начальство Пенемюнде.

…Только в страшном сне Девятаеву могло присниться, что ему еще раз придется вернуться в Заксенхаузен и дважды на Пенемюнде. Но в жизни получилось именно так. В Заксенхаузен его отправили вскоре после перелета, только на сей раз не фашисты, а свои родные «смершевцы» – выяснять в фильтро-проверочном лагере личность Девятаева–Устименко. Как выяснилось, настоящая фамилия отчаянного летчика Девятайкин, а Девятаевым его по ошибке записали еще в казанском речном техникуме. В общем, работы чекистам хватало. Тем более, что Девятаев в свое время и в отделении абвера побывал, где давал настолько фантастические показания, что немецкие разведчики сочли его дебилом и отправили в общий концлагерь в Лодзи. А вот на Пенемюнде ему пришлось возвращаться по другой причине.

Думал, что никогда больше не увидит эту взлетную полосу, едва не ставшую роковой, а вот поди ж ты – не прошло и полгода как снова увидел ее под крыльями самолета, но теперь уже как пассажир. Вызвал Девятаева на Узедом некий полковник Сергеев, потом, спустя лет десять, оказалось, что это Сергей Павлович Королев, будущий главный конструктор советских космических ракет. Девятаев был единственным, кто мог быть гидом для Королева на Пенемюнде. Он провел его по всем стартовым площадкам, по взорванным и частично затопленным цехам подземного ракетостроительного завода. Вместе собирали обломки ракет…

 

«Полковник Сергеев» отправился в Москву с весьма ценным грузом, а старший лейтенант Девятаев отправился в Псковскую область на спецпоселение. Однако Королев, сам изведавший все лагерные «прелести», не забыл своего проводника по узедомскому ракетодрому.

 

В 1957 году, после успешного запуска первого в мире советского искусственного спутника Земли, Королев ходатайствовал о присвоении Михаилу Девятаеву звания Героя Советского Союза. Не прошло и двенадцати лет, как подвиг воистину национального героя был признан и увенчан.

К тому времени бывший летчик тихо и скромно жил в Казани, где, отлученный от неба, водил по Волге гражданские суда. И опять – гримаса Фортуны – именно он стал одним из первых капитанов судна на подводных крыльях (!) «Ракета». Так «ракеты» и «крылья» снова вошли в его жизнь.

Я позвонил Михаилу Петровичу после того, как в телеэфир вышел прекрасный документальный фильм, снятый о его подвиге. От души поздравил его. Кинематографисты явили чудо: отыскали немецкого летчика Гюнтера Хобома, который был послан в погоню за Девятаевым. Именно он, один из лучших асов пенемюндского Центра, должен был сбить его самолет над морем. Но Михаил умело скрылся в облаках. Обер-лейтенант Хобом, взлетевший спустя 20 минут после ухода Хе-111 в сторону моря, вернулся ни с чем.

И вот на экране оба они пьют «мировую» в аэропорту Пенемюнде. Только тут Хобом признался своей несостоявшейся жертве, что искал воздушных беглецов в северном секторе – на подлете к Швеции, полагая, что Девятаев выберет кратчайший курс к нейтральной стране. А Девятаев выбрал курс на юго-восток – кратчайший путь к линии фронта. Два летчика, два бывших врага, поднимают стопки за мир, за удачу, за невероятное спасение Девятаева и его сотоварищей. Конечно же, тогда, в 45-м, Гюнтер не дрогнувшей рукой пустил бы очередь по самолету Девятаева. Капризная Фортуна отвела эту руку в 1945 году, а в 2002-м вложила в нее рюмку:

– Цум волль!

– Ваше здоровье!

Девятаев, комментируя фильм, довольно усмехнулся:

– А все-таки я его свалил! Сломался он уже на пятом тосте…

Ну, что ж, это тоже была еще одна победа пилота Михаила Девятаева!..

В свое время отважный летчик был занесен в Книгу рекордов Гиннесса с ернической формулировкой: «как единственный в мире летчик, который за один и тот же подвиг сначала был посажен за решетку, а затем удостоен высшей государственной награды». Ну да что с них взять, с авторов этих словес?! Им бы денек провести в лагере «Дора» на адском острове…

***

Как быстро они покидали эту землю, то ласковую, как посадочная полоса, то ощерившуюся зенитным огнем, переселяясь туда, где им было привычнее – на небеса...

В 1984 году Москва хоронила Главного маршала авиации Павла Кутахова.

Генерал-лейтенант авиации Георгий Береговой скончался в 1995 году, упокоен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Генерал-полковник авиации Александр Мироненко умер в 1999 году.

Не так давно не стало и генерал-полковника авиации Георгия Пакилева.

Старший лейтенант Михаил Девятаев (хоть бы капитана ему дали военкоматчики!) погребен на Аллее Героев Арского кладбища в Казани.

В роду у меня не было летчиков. Но летчики, о которых я рассказал в этих заметках, стали для меня родными. В той или иной степени. В степени собратьев отца, который вел свою роту на Запад под их воздушным прикрытием.