«И стали последние первыми»: как Москва впервые попыталась подчинить Казань

В массовом сознании 1467 год на русско-казанском таймлайне остался без красного флажка: никого не завоевали, громких сражений, штурмов или осад не случилось. Однако это важный переломный момент, когда окончательно обозначилось: «последние стали первыми». Москва, формально всё еще татарский данник, отважилась на попытку утвердить в Казани своего сподручника, воспользовавшись нестабильностью внутри поволжского ханства. И хотя кончился эксперимент тем, что московским войскам и союзным касимовским татарам «истомен бе путь назад», первый шаг к установлению русского протектората был сделан.

Из данников в сюзерены: почему Москва развернула экспансию на Казань

По справедливому замечанию исследователя Александра Бахтина, в феодальную эпоху шаткий мир между соседними государствами мог поддерживаться лишь в случае их примерного военного и экономического паритета. Стоило одному из «партнёров» возвыситься над другим, как сильнейший тут же начинал экспансию. Он либо решался на полноценное завоевание, либо стремился хотя бы установить свой протекторат над смежными территориями. Это давало такие выгоды, как сбор дани, беспошлинная торговля и дополнительный буфер безопасности на границах.

Не потекли реки вспять и в случае с Москвой и Казанью. Пока первая ещё не окрепла и не собрала вокруг себя большую часть русских земель, казанцы уверенно «ведут в счёте». Войска основателя казанской династии Улу-Мухаммеда громят русские полки под Белевым, его сыновья разбивают и пленят великого князя Василия II под Суздалем в июле 1445 г. Затем они вовсе облагают Москву позорной и кабальной данью и сажают в русских землях своих баскаков. Казалось бы, Батыева времена вернулись – так и конец света не за горами.

Но нет! Не успел ещё многострадальный Василий II Тёмный отдать богу душу, как во взаимоотношениях двух государств наметился перелом. В 1461 году великий князь, которому оставалось жить всего год, собрал рать и направился в поход на Казанское ханство. Хан Махмуд оказался к войне не готов, и отдуваться пришлось дипломатам. С берегов Казанки в Великое княжество Московское (ВКМ) двинулось посольство, которое встретило Василия II около Мурома. В итоге войны удалось избежать.

С тех пор казанским ханам пришлось оставить свои «Батыевы» замашки и «вцепиться зубами» хотя бы в паритет с Москвой. Но и он продлился недолго. С конца 60-х годов XV века великий князь Иван III осмелел настолько, что нацелился на установление своего влияния над ханством.

Такой курс объяснялся не только резким усилением ВКМ и суровым «законом джунглей». Во-первых, и сами казанцы хоть и сдавали ведущие позиции, но всё ещё представляли угрозу, как минимум, приграничным русским землям. Во-вторых, контроль над волжским ханством являлся ключом к выполнению ряда жизненно важных для Московского государства экономических, политических и стратегических задач. Кратко обозначим основные из них.

Борьба с казанскими набегами с целью захвата полона. Объёмы казанской торговли русскими пленными – дискуссионный вопрос в историографии. «Главной статьёй казанской экономики», как утверждают некоторые, она не являлась. Всё же набегам с целью захвата добычи и полона регулярно подвергались нижегородские, костромские, рязанские, муромские, устюжские и другие земли, а ещё в 40-х годах XV века казанцы ни много ни мало осаждали Москву. Со временем наступательная инициатива прочно закрепилась за Русским государством, но вплоть до самого завоевания ханства при Иване Грозном вторжения поволжских татар, как и встречные «визиты вежливости», не прекращались. Русско-казанское пограничье оставалось настоящим фронтиром, о котором впору снимать позднесредневековые «остерны».

Недаром важнейшим пунктом первого отражённого в источниках мирного договора между двумя государствами 1469 года станет возврат «плена российского за четыре десять лет». А в целом неудачный в стратегическом плане поход на казанские территории под руководством Ивана Руно в том же году в летописях предстанет почти как триумф. Ведь «что полону было туто на посаде християньско: псковскои, рязанскои, литовскои, вятскои, устюжскои и пермскои, и иних прочих градов, тех всех отполониша» [1]. Да и налог «Полоняные деньги», призванный компенсировать убыль населения из-за татарских рейдов, придумали не просто так.


Регулирование казанско-ногайских сношений. Подобная задача была крайне важна в контексте всё той же торговли русским полоном. До определённого момента к набегам на московские территории казанцев подстёгивали главным образом ногайцы. В обмен на русских «полонянников» в Казань из Ногайской орды (она же Мангытский юрт) в изобилии поступали скот, кожи, лошади.

Ногайцы стимулировали казанцев к нападениям на Москву не только экономически. Во второй половине XV века первые были широко представлены при дворе казанского правителя, элиты двух государств роднили тесные матримониальные связи. Именно ногайцы играли первую скрипку в восточной (антирусской) аристократической «партии» поволжского ханства. Этот казанско-ногайский гордиев узел требовалось разрубить или хотя бы ослабить, что впоследствии и сделает Иван III уже в 1487 году. Согласование ханом всех сношений с Мангытским юртом станет важным пунктом первого русского протектората над Казанью.


Улучшение земельно-поместной ситуации. «Чугунной спиной» феодальной экономики служили сельхоз-площади, которых всем категорически не хватало. Особенно остро земельная проблема стояла в зонах рискованного земледелия вроде ВКМ. А тут под боком Казань с её «молочными реками и кисельными берегами», воспетыми в красках уже при Иване Грозном публицистами. Требовалось и брать откуда-то поместья для множащихся служилых людей, которые постепенно превращались в главную ударную силу государя.

В 60-х года XV века ни о каком присоединении и освоении непосредственно казанских земель, а также об испомещении там московских детей боярских речи не шло – такой кусок Русскому государству пока что было не прожевать. Но и стойкий протекторат над волжским ханством благотворно влиял на земельный вопрос, поскольку русско-казанское пограничье освобождалось от постоянной военной опасности. Те же дети боярские могли спокойно селиться, скажем, слева от Суры и не ждать, что в любой момент придётся встречать гостей с правого берега и оборонять свои наделы.


Недопущение сближения Казани с Большой ордой. На первый взгляд, Сарай был так же ненавистен Казани, как и Москве. Вражда эта зародилась ещё до образования поволжского ханства. В своё время представители утвердившейся в Большой Орде ветви Чингизидов сместили будущего основателя казанской династии Улу-Мухаммеда с сарайского трона.

Однако перед лицом общей внешней угрозы объединяются ещё вчерашние заклятые враги. Отношение Казани к Большой Орде и вправду не отличалось дружелюбием, но официально между ними сохранялся нейтралитет. Волжское ханство не воевало ни вместе, ни против Сарая. Видов на большеордынские кочевья, в отличие от крымчан, куда более оседлые казанцы не имели. Если задуматься, династическая вражда не была таким уж серьёзным стоп-фактором для кооперации этих двух татарских юртов против Москвы.

Контроль волжской торговли и выход в Каспий. После возникновения Казанского ханства особенно усилился товарообмен между Москвой и волжскими городами, а также рядом восточных государств. На Гостином острове неподалёку от Казани каждую весну открывалась международная ярмарка, куда съезжались купцы из Крыма, Кавказа, Турции, Ногайской Орды, Астрахани, Средней Азии, Руси. Это был настоящий центр мира, где оборачивались колоссальные средства, обменивались товарами и новостями люди из разных уголков мира. Контролировать такой «татарский Caput Mundi» оказывалось крайне выгодно для Москвы как с торговой, так и со стратегической точки зрения.


Давало москвичам подчинение Казани и почти беспрепятственный выход в Каспий, что означало прямую беспошлинную торговлю с Кавказом, Персией, Ширваном, Хивой, Бухарой и другими странами Востока. Конечно, из Москвы в страны «Тысячи и одной ночи» и обратно плавали по волжско-каспийскому пути и до установления русского протектората над Казанским ханством. Но ещё в начале XVI века такая практика носила нерегулярный характер. Долгое время Казань оставалось огромным волжским шлюзом, ворота которого то открывались, то закрывались для русских торговых судов в зависимости от военно-политической ситуации. Да и транзитные пошлины могли поглотить всю выгоду рискованного и далёкого путешествия «за тридевять земель». Волжские татары отлично осознавали, какой мощный рычаг экономического воздействия на западного соседа находится у них в руках, и пользовались им при любой удобной возможности.

Не помешало бы Русскому государству и упорядочить торговлю ногайским конским поголовьем непосредственно в Казани и при её посредстве. Именно массовый переход от дорогостоящих «рыцарских» скакунов из Персии и Малой Азии к сравнительно дешёвым и небольшим татарским лошадям позволил Москве создать многочисленное ориентализированное войско. И под «татарскими» прежде всего стоит понимать ногайских. Огромная доля лошадей и скота, задействованных в русском земледелии, тоже закупалась у выходцев из Мангытского юрта.

Пользуясь этим, они выжимали максимум из торговли с Москвой, в чём им помогали казанские партнёры. Во-первых, более 20 000 голов лошадей ежегодно продавали на конной площадке на посаде столицы волжского ханства, неподалёку от Тезицкого двора. Во-вторых, ногайцы гнали огромные табуны (до 40 тыс. голов) в Великое княжество Московское на продажу вместе с посольствами. Интересные сведения о прибытии ногайской дипмиссии 1489 года, с которой попутно шли и торговцы лошадьми, содержит книга по связям с Ногайской ордой:


Раз такое распоряжение – не давать корм для лошадей на продажу – отдельно прописывалось великим князем, подобные требования со стороны ногайцев не были редкостью. Зачастую их бизнес-план вовсе расширялся грабежом территорий по пути следования посольства: русскому государю даже приходилось высылать навстречу гостям эскорты из детей боярских. Словом, требовалось как-то привести в чувства ногайских «поставщиков», и контроль такой важной точки сбыта, как Казань, помогал это сделать. Тем более упомянутые посольско-торгово-грабительские лавины беспошлинно проходили в том числе по казанским территориям на пути в Москву.

Расширение дипломатических связей на восточном направлении и повышение международного престижа Москвы. Наряду с торговлей от Волги-матушки зависели и дипломатические связи Русского государства на Востоке, поскольку послы пользовались ровно теми же маршрутами, что и купцы. Например, в 1465 году по волжскому пути до Великого княжества Московского впервые добралось посольство от Ширваншаха Феррух-Есара. Уже в 1466 с ответным визитом в Ширван отправилась дипмиссия во главе с Василием Паниным, а заодно и тверской купец Афанасий Никитин, начавший своё знаменитое «Хождение за три моря». Нужно было максимально обезопасить эту важнейшую артерию для дипломатов, чьи суда то и дело подвергались нападениям казанцев, ногайцев, казаков.

Наконец, протекторат над одним из самых развитых осколков Золотой Орды повышал статус крепнувшего не по дням, а по часам Русского государства на международной арене. Ещё вчерашний данник сам покорил одного из татарских царей, следовательно, в глазах мировой общественности это сильный игрок, с которым лучше считаться.

И вот, сами казанцы подсказали Ивану III способ достичь всех обозначенных целей. Рассмотрим подробнее, как это произошло.

Предыстория поволжского похода 1467 года: «тотальная ошибка» казанского престолонаследия

Иван III едва успел усесться на трон покойного батюшки, как в первый же год своего правления организовал поход на Казанское ханство. Точнее говоря, на земли черемисов, продолжавших беспокоить пограничные московские территории. Дошли русские войска аж до Великой Перми, находившейся под частичным казанским контролем.


Сведений об этой операции в источниках немного. Неизвестно, сколько всего войск двинулось в поход, каких результатов удалось добиться. Если не считать ответной реакции казанцев, которые в том же году наведались вместе с черемисами в Устюжский уезд. Там, в верховье реки Юги, они захватили большой полон. Однако устюжане не растерялись и умудрились догнать нападавших и «полон назад отполонити».

Всё это были суровые будни русско-казанских отношений того времени, чего нельзя сказать о событиях 1467 года. По мнению Константина Базилевича и ряда других исследователей, именно тогда произошёл перлом, когда великий князь своими действиями громко заявил: идём на Восток! Окно возможности открыла смерть доблестного казанского хана Махмуда, оставившего после себя двух сыновей. Один из них, Халил, по странным обстоятельствам умер практически одновременно с батюшкой. Второй, Ибрагим, стал новым казанским царём. Вдова же Махмуда, по доброй татарской традиции, вышла замуж за брата покойного мужа. Был это некто Касим – глава расположенного на Оке и вассального Москве Касимовского ханства.


Подобная комбинация сильно перегрузила казанскую машину престолонаследия, выдавшую тотальную ошибку, если выражаться языком ИТ-специалистов. Дядя Ибрагима (Касим) женился на его матери и тоже стал вполне законным претендентом на престол как старший представитель династии.

Среди казанских аристократов тут же нашлись силы, которые решили обернуть ситуацию в свою пользу. Группа «князей» во главе с неким Абдул Муэмином направила к Касиму гонцов с приглашением на казанский трон. Не оставляя никакой интриги, летописец сразу же раскрывает карты, дескать, пригласили московского вассала «лестью», то есть обманом. Касим же, «надеявся на них, а лсти их не ведая, испроси силу у великого князя, чая получити обещанное ему».

Казанский поход 1467 года или Как хан Касим «не прошёл фейсконтроль»

Ивана III просто не могло не обрадовать «деловое предложение» татарских князей или, точнее говоря, беков. В их лице будто сама судьба подсказала решение казанского вопроса: усадить на ханский престол своего «сына» и установить протекторат. Недолго думая, московский правитель собрал войско под руководством князя Ивана Васильевича Оболенского Стриги, а также недавно перешедшего на московскую службу тверского полководца Данилы Дмитриевича Холмского. Вместе с Касимом они выдвинулись в Казань 14 сентября 1467 года.

Сколько было с ними детей боярских и касимовских татар, опять же, неизвестно. Но авторитет и боевой опыт главного воеводы косвенно свидетельствуют о довольно представительном контингенте. Ещё в 40-х годах Оболенский Стрига отличился в борьбе против Дмитрия Шемяки на стороне Василия II. В 1456 году он нанёс сокрушительное поражение новгородцам под Старой Руссой, благодаря чему удалось заключить выгодный для Москвы Яжелбицкий мирный договор. Имел Стрига и неплохой административный бэкграунд, например, занимал пост наместника в Пскове и Ярославле. Словом, беспокоить такого заслуженного человека, чтобы повести горстку людей, не стали бы.

Как сообщает типографская летопись, помимо конного войска в поход отправилась судовая рать. Говорится в источнике и об участии полков братьев великого князя. Сам же он тем временем, согласно летописи, находился во Владимире с резервными силами. Хотя в других источниках об этом не говорится, сообщение кажется правдоподобным. Владимир ещё во времена Василия Тёмного стал плацдармом для борьбы с Казанью. Расположенный в 200 верстах от Москвы, он являлся удобной отправной точкой для походов на ханство. Отсюда можно было спуститься по Клязьме в Оку, далее выйти в Волгу или продолжить путь по суше. В случае же ответного вторжения неприятелю вряд ли удалось бы существенно обойти Владимир на пути в Белокаменную. Так что город Мономаха служил опорной базой как для наступления, так и для обороны. Именно здесь разворачивалась великокняжеская ставка и мобилизационная площадка, а заодно сосредотачивался «полевой» военно-административный аппарат.


Пока Иван III выжидал во Владимире, Касима с воеводами встретили-таки татары, правда, не в Казани, как предполагалось. Если верить той же Типорафской летописи, рандеву произошло «на усть Свитяги, к Волге, противу Казани». Любопытно, что теперь уже говорится исключительно о конной части русского войска. Заявленная судовая рать исчезает из повествования бесследно, так и не выстрелив, словно «сломанное чеховское ружье». А ведь она по идее должна была опережать конницу. Это заставляет Ю. Г. Алексеева и прочих исследователей усомниться в достоверности и другой информации из источника. Например, о месте встречи московских войск с татарами.

Несколько иначе излагаются события в Устюжской летописи. В ней говорится, что русско-касимовские войска встретились с казанцами в районе местечка Звеничев Бор на Волге, в 40 верстах от Казани. Никаких ковровых дорожек или приветственных плакатов для Касима, которого только что звали на казанский трон, волжские татары не прихватили. Они приплыли на судах, высадились напротив москвичей и явно вознамерились не дать гостям форсировать реку. Тогда у русских созрел дерзкий план: выманить врага на свой берег и «заскочити татар от судов», чтобы на них пересечь Волгу. Казанцы якобы почти клюнули, переплыли реку и начали высадку. Но произошедшее дальше ещё раз доказало, что слабонервным на войне не место.


Здесь явно просматривается чьё-то вольное изложение, и далеко не обязательно очевидца. Рассказ про незадачливого постельничего, раньше времени бросившегося на татар из засады, смахивает на плод народного творчества.

В первую очередь неясно, как именно удалось выманить татар. Их задача заключалась в том, чтобы отстоять переправу и не дать неприятелю перебраться на свой берег. Казанцы занимали выгодную позицию и могли даже меньшим числом отбросить врага во время форсирования реки. И тогда летописцы с горечью выводили бы записи, дескать «мнози русския в Волзе потопоша». Можно предположить, что москвичи умело скрыли большую часть войска в засаду. Татары же, увидев немногочисленного неприятеля, решили переправиться через Волгу и разбить его. Однако такая версия кажется очень натянутой.

Так или иначе, «лестью» приглашённый на «казанскую вечеринку» Касим фейсконтроль не прошёл и вместе с воеводами был вынужден ни с чем возвращаться восвояси. Вот что сообщает Никоновская летопись об их обратном пути:


Данное известие уже с большой вероятностью записали именно со слов действительного очевидца событий, поскольку здесь содержится ряд второстепенных деталей. Выдумывать такое хронисту или кому-то ещё было попросту незачем.

Возвращаясь к летописному сообщению о лживом приглашении Касима на ханский трон, не совсем понятно, какая именно «лесть» (обман) имеется в виду. Едва ли казанцы запланировали расправиться с Касимом или же устроить розыгрыш на феодальный манер: позвать претендента на трон и в итоге не пустить его. Думается, перед нами и вправду попытка дворцового переворота, которую вовремя раскрыла и парировала ханская власть.

Заговорщики вполне могли принадлежать к некоему зачатку прорусской «партии» казанской аристократии. В поволжском ханстве все прекрасно знали, что Касим – великокняжеский вассал, а значит, его возведение на трон влекло за собой установление московского протектората. Подобная перспектива с большой вероятностью допускалась частью казанской знати, ведь русская дипломатия вела с ней серьёзную вербовочную работу. Забегая далеко вперёд, к 40-м годам XVI века многие ханские вельможи уже будут практически получать жалование из Белокаменной взамен на лоббирование её интересов. Такую практику обкатали ещё со времён Ивана Калиты в Золотой Орде, а после её распада продолжили в Крыму, Казани и других татарских юртах. И всё же в 1467 году почва для установления русского влияния в Казани оказалась ещё слишком зыбкой.

Как мы уже увидели из сообщения Никоновской летописи, добрались домой Касим и москвичи без потерь, не считая павших лошадей, выброшенных доспехов и взятия православных воинов на карандаш в «небесной канцелярии» за поедание мяса (возможно, тех самых павших лошадей) в постные дни. Никаких санкций к воеводам со стороны Ивана III не последовало. Видимо, по мнению государя, Оболенский и Холмский сделали всё, что могли, в сложившихся обстоятельствах.

Итак, авантюра 1467 года провалилась, и очень скоро всё вернулось на круги своя. Казанцы продолжили вторгаться в приграничные русские территории, москвичи – беспокоить земли черемисов. Но со временем наступательные кампании последних становятся всё более опасными для волжских татар: уже в 1469 году русские войска дважды дойдут до самой ханской столицы. Москва превращается в того самого «великого ловчего», а Казань – в «волчицу», которая от него «отыгрывалась», как поэтично заметил И. И. Лажечников в своём историческом романе «Басурманин».

Список литературы и источников
Литература:
Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск, 1991.
Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. СПб, 2009.
Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV–XVI веках. Казань, 1995.
Базилевич К.В. Внешняя политика Русского государства: Вторая половина XV века. М., 2001.
Борисов Н.С. Иван III. М, 2000.
Волков В.А. Под стягом Москвы. Войны и рати Ивана III и Василия III. М., 2016.
Илюшин Б.А. «Война лета 2014» Московско-казанский конфликт 1505 – 1507. Н. Новгород. 2018
Илюшин Б.А. Казанские войны Василия III. Казань. 2021
История татар с древнейших времен. Том IV. Татарские государства XV – XVIII вв. Казань 2014
Пенской, В.В. От лука к мушкету. Вооруженные силы Российского государства во второй половине XV–XVII вв.: проблемы развития. — Белгород, 2008.

Источники:
Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т.13. М., 1965
Продолжение Воскресенской летописи // Полное собрание русских летописей. Т.8. М., 2000
Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой. 1489 – 1508
Устюжский летописец // Полное собрание русских летописей. Т.37. Л., 1982
Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 24.