Трое в лодке, не считая надежды

История Великой Отечественной войны изобилует огромным количеством подвигов, совершенных советскими воинами — солдатами и матросами, летчиками и танкистами, артиллеристами и саперами, сумевшими не только противостоять противнику, но умудрившимися выжить в борьбе со стихией. Именно так произошло с экипажем бомбардировщика морской авиации Черноморского флота, принявшим участие в июне 1941 года в бомбардировке румынской морской базы.

Несмотря на трагические обстоятельства начала войны и не совсем удачные действия наших войск, не надо забывать о том, что первыми, кто ответил на вероломное нападение, оказались силы Военно-Морского флота СССР, сумевшие 22 июня противостоять агрессору.

Сталин прекрасно осознавал, как важно быстро нанести удар по гитлеровцам, какой пропагандистский эффект он будет иметь. Уже в день нападения неприятеля Верховный дал команду атаковать коммуникации и базы Германии и ее сателлитов.

В книге Ивана Черных «Правый пеленг», например, подробно рассказывается о том, что уже в первые дни и даже часы Великой Отечественной войны бомбардировочная авиация получила приказ бомбить города, военно-морские базы и нефтяные промыслы Румынии, вплоть до дворца ее короля в столице страны Бухаресте. Получила соответствующий приказ и морская авиация Черноморского флота.

В частности, в тот же день, 22 июня, народный комиссар ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов направил командованию 63-й авиационной бригады ВВС Черноморского флота шифровку, в которой предписывалось разбомбить основную морскую базу противника на южном фланге военных действий (на побережье Румынии) — порт Констанца. И уже к исходу тех же суток на это задание были отправлены первые группы бомбардировщиков 2-го минно-торпедного и 40-го авиационного полков. Потом к этим налетам присоединились остальные бомбардировщики бригады.

В число участников этого боевого вылета попал и дальний бомбардировщик ДБ-3 из 2-го минно-торпедного авиаполка (МТАП), управляемый лейтенантом Василием Юром.

«О том боевом крещении кое-что рассказывал впоследствии отец. Кроме того, позднее, уже после его смерти, я дважды встречался со штурманом экипажа Израилем Левинсоном, который поделился своими воспоминаниями, — рассказывает сын пилота Владимир Юр. — Благодаря этому мне известны многие подробности удивительной истории спасения летчиков в открытом море».

В числе других бомбардировщиков эскадрильи экипаж под командованием Юра вылетел на задание в 7 утра 23 июня с аэродрома Владиславовка на Керченском полуострове. Задание предусматривало удар по складам горючего и немецким кораблям, находящимся на рейде Констанцы. Правым замыкающим в правом звене и был самолет лейтенанта Юра с № 3 на борту, несущий в своем бомбовом отсеке десяток 100-килограммовых бомб.

Надо было запутать и обмануть вражескую ПВО, поэтому комэск увел свою «девятку» ДБ в сторону от Констанцы. А затем, развернувшись, атаковал порт с тыла, появившись с суши. Этот маневр позволял, не теряя времени на лишние развороты под огнем противника, сбросив смертоносный груз, лечь на обратный курс через море к берегам Крыма.

Правда, огня зенитчиков все же не удалось избежать. Причем, крайнему бомберу лейтенанта Юра пришлось описать под огнем врага наиболее длинную дугу, чтобы оказаться как раз над местом сброса бомб.

Зенитки на минуту замолчали. Но тут выяснилось, что их снизу атакуют немецкие истребители. Когда фугасы были сброшены на огромные резервуары с горючим и задание, по сути, было выполнено, экипаж увидел, что к их машине устремилась целая стая «Мессершмидтов».

В какой-то момент один из быстроходных истребителей появился прямо перед кабиной Левинсона, который дал длинную очередь из носового пулемета. «Мессер» задымил и накренился, свалившись на крыло, — готов.

Но остальные стервятники набросились на тихоходный бомбардировщик. Скорость уже «раненного» бомбера постепенно падала, а облаков, куда можно было нырнуть и спрятаться, поблизости не было. Ситуацию усугубляло еще и то, что стрелок-радист Кузнецов не мог стрелять по противнику, не задев хвост собственного самолета. Он доложил об этом командиру — Юру. К тому же, в довершение всего немцу удалось попасть в кабину пилота и повредить правый элерон, а также вывести из строя левый мотор. Поэтому командир приказал Кузнецову: «Теперь уже все равно. Сбивай!». И он застрочил, сбивая фашиста, а заодно и прошивая хвост собственного бомбардировщика. На остатках тяги двигателя самолет спланировал вниз и, подняв фонтан брызг, плюхнулся на воду.

У экипажа была в распоряжении только минута. Но ее хватило, чтобы нацепить спасательные пояса, захватить надувную лодку и покинуть салон. После чего ДБ-3 скрылся под водой.

А дальше началась борьба за выживание.

Проблема, особенно для Юра, заключалась в том, что он не умел плавать. И товарищи не могли ему помочь, занятые тем, что пытались развернуть и надуть аварийно-спасательную лодку (ЛАС-3), что на довольно высоких волнах оказалось целой проблемой.

Надо было попытаться изловчиться и привязать командира лямками его спасательного пояса к кольцевому шнуру, опоясывающему лодку, и тем самым не позволить напору волн унести его в сторону от товарищей. А надувание лодки превратилось в пытку: как только развернули насос-гармошку, он тут же «хлебнул» своими мехами воды. А потом шланг и вовсе отсоединился, так что дуть приходилось ртом.

«Волны все время перекатывались через нас… Поэтому не удивительно, что с первым же „вздохом“ мех втянул в себя вместо воздуха воду и больше, кроме вреда, нам принести ничего не мог — вспоминал Левинсон. — Далее выдернулся шланг, предназначенный для надувания… До темноты мы надували лодку ртом… Когда резиновый баллон лодки чуть-чуть наполнился воздухом, мы с трудом подвели его под командира экипажа. После этого всем нам сразу стало легче: борта поднялись над водой и сидящему в лодке удобнее было ее надувать…».

Только ночью все трое смогли, наконец, забраться в лодку. А дальше надо было куда-то плыть. С этим худо-бедно разобрались, сориентировавшись по звездам. Но главное — где взять весла? В аварийной упаковке их не оказалось. Стали грести просто руками. Особо это не помогло, но хоть согрелись за работой.

«Другого ничего не оставалось, — рассказывает Владимир Васильевич Юр, сын командира. — Отец и его товарищи боролись за свою жизнь, пытаясь использовать даже самый ничтожно малый шанс на спасение. Ведь могли же их лодку заметить со случайно пролетающего советского самолета. И чем ближе к своим берегам, тем такая вероятность больше».

В крошечной надувной лодчонке их было всего трое, не считая огромной надежды на счастливый случай. Между тем прошли уже сутки и пошли вторые — длинные, медлительные… Появились тучи, но вместе с тем поднялся ветер. Но труднее всего было справиться с жаждой.

«По рассказам отца, когда жажда становилась уж совсем невыносимой, они делали несколько глотков забортной соленой воды, — рассказывает Владимир Юр. — И вслед за тем организм, измученный в условиях постоянной качки морской болезнью, „выворачивало наизнанку“. После таких мучительных „процедур“ они снова начинали грести вперед, чтобы еще хоть на несколько метров приблизить спасение».

«Только к вечеру следующего дня ветер несколько стих — вспоминал Левинсон. — Морская болезнь до боли очистила наши желудки… Все тело щемило от соленой воды. Губы и десны вздулись до того, что невозможно было разговаривать. Так прошла еще одна ночь…».

На третьи сутки утром на горизонте появилась темная точка — самолет. А ну как вражеский? Что тогда? Командир не стал рисковать и приказал покинуть лодку. Так они и держались на плаву рядом с лодкой, уцепившись за спасательные веревки, опоясывающие ее. А перестраховка была не напрасной — самолет оказался немецким «Юнкерсом». Но, к счастью, его пилот не обратил на держащихся на воде летчиков никакого внимания. И надежда дала о себе знать, поманив отблеском удачи: вскоре подул попутный ветер. А у терпящих бедствие появилась идея.

«Мы закрепили подвесную систему парашюта на носу лодки и выбросили мокрый купол на ветер, — вспоминал впоследствии Левинсон. — Подтягивая и перебирая все время верхние стропы, нам удавалось удерживать купол над водой… Лодка неслась к своим берегам с завидной скоростью, но перебирать стропы больными руками было истинной пыткой…».

Такая мучительная «регата» продолжалась не час и не два. Но ветер постепенно стихал. И наутро следующего дня вовсе прекратился: парус обмяк и лег на воду. Летчики снова попытались грести. Но руки от мучений и соленой воды сочились кровью.

Закончились уже четвертые сутки их бессменной одиссеи. Наступила прострация, наваливалось полузабытье и безразличие ко всему.

«Есть и пить теперь не хотелось, — признавался Левинсон… — Видимо, мы подходили к какому-то пределу человеческих возможностей…».

Видимо, Господь увидел страдания этих героических людей — к ним пришло спасение в виде снижающегося самолета. Впрочем, они сами уже, в свою очередь, не обратили теперь на него никакого внимания. А гидросамолет (это был именно он) сел на воду и подрулил к ним. Обессилевших героев сняли со спасательной лодки, подняли на борт и доставили на берег. Как выяснилось, в море они провели 102 часа.

А в тот день, когда тройка лейтенанта Юра не вернулась с задания, родственникам экипажа сообщили о гибели летчиков.

«Но мама мне потом рассказывала, что, несмотря на это, она не поверила в папину смерть, — признается Владимир Юр. — И действительно, еще несколько дней спустя ее вызвали в штаб, там ее встретил улыбающийся командир полка Токарев: «Жив Василий! Жив!».

«После такого испытания пришлось месяц лечиться в госпитале на Кавказе, — продолжает Владимир Васильевич. — А потом судьба их разбросала. Стрелок-радист Кузнецов погиб весной 1944 года в воздушном бою над Румынией… Штурман Левинсон получил направление на Северный флот, летал там на штурмовиках. Отец после выздоровления вернулся в тот же 2-й минно-торпедный авиаполк и выполнял боевые задания уже с другим экипажем».

«За первые три военных месяца полк потерял более половины своих самолетов и летчиков, а потому в конце сентября 1941 года был переведен на аэродромы в Краснодарском крае для пополнения, — вспоминает сын пилота. — Этот эпизод врезался в мою память, хотя тогда я был еще маленьким. Дело в том, что отец добился у командира полка разрешения (неофициального, конечно, в виде исключения) вывезти прямо на бомбардировщике свою семью из Крыма на Кавказ. И мы с мамой и бабушкой летели на огромном ДБ-3, которым управлял папа. Сидели на местах штурмана и стрелка-радиста, а сами эти члены экипажа погрузились в другие самолеты».

«К сожалению, уже через некоторое время отец вынужден был сменить род службы. Те несколько суток, проведенных в лодке в открытом море, все-таки не прошли бесследно, — заканчивает рассказ Владимир Васильевич. — У него развилось ревматическое заболевание ишиас, из-за которого стало все труднее управлять тяжелым бомбардировщиком при взлете и посадке. В полку он остался, но был переведен в наземные службы. Там и закончил войну, а потом служил еще вплоть до массовой хрущевской демобилизации 1956 года. Еще через 5 лет, в мае 1961-го, трагически погиб в автокатастрофе и похоронен на старом кладбище в Евпатории».

Казалось бы, и закончиться вся эта счастливая история должна была хэппи-ендом — с вручением героям Золотых звезд. Да, представления к высшему званию действительно хотели сделать. Но начальство решило иначе: экипаж машины боевой — всех троих летчиков — наградили в августе 1941 года орденами Красного знамени. Так и завершилась эта героическая история победителей Черного моря.