Александр Росляков. Телевизор – или как важно вовремя в России оболваниться

Засиживаясь допоздна за компьютером – за работой, чтением новостей и всяким общением – я как-то невзначай перестал смотреть телевизор. И теперь он с укоризной смотрит не меня. Сколько людей сидят там в разных студиях, ведут всякие шоу, стараясь блистать презрением к врагу и беззаветной любовью к Родине (не где живут по выходным, а где роятся в будни), чтобы я хоть одним глазком глянул на все это.

А я – который уже день – их игнорирую. И так и кажется, что из экрана вылезет вдруг двухметровый росгвардеец и пригрозит своей дубиной: «Ну, падла, погоди!»

Ну да, многие нынче хвастают, как победой над врагом, что уже годы долгие не смотрят этот зомбоящик, даже не включают. Но сказать все можно, и что-то я не видел, чтобы люди в массовом порядке выкидывали на помойки телевизоры – как в свое время отжившие свой век проигрыватели и магнитофоны. Так что все эти россказни про отказ от «домашнего смотрящего» – возможно, лишь для красного словца. А на самом деле если кто и не смотрит ящик с утра до ночи, по ночам подсматривает будь здоров!

Нет, что-то неизведанное, привлекательное для сердца и ума увидеть там не надеется давно никто. Но кое-что узнать оттуда можно. Так когда какой-нибудь американский сенатор или немецкий депутат дубасит почем зря Россию – нам оттого ни горячо ни холодно. Но когда Соловьев с Киселевым начинают клясть на чем свет пиндосов и украинцев – значит, Кремль нам или пенсионный возраст повысит, или квартплату, или самоизоляцию введет, или еще какую козью морду сделает. О чем полезно знать заранее, дабы прикрыть хоть как-то зад и перед.

Понятно, что телевизор – это идеологическая скрепа, но нужна она не только власти, чтобы оболванивать народ и отвращать его от всяких выпадов против нее. И самому народу – тоже. Как блудный пес, не веря в душе ни в бога, ни в Красную Армию, ни в рыночную демократию, он хочет хоть к чему-то приблудиться, даже оболваниться – дабы ощущать себя не щепкой в море, а частью некоего монолита, пусть и низовой. Так легче сносить то, что Шекспир назвал «пращи и стрелы оскорбительной судьбы».

И трагедия его Гамлета не в том, что батю отравили, а в том, что не было тогда ТВ. Посмотрел бы всякие «Пусть говорят!» про нижнее белье Офелии и шашни его мамы, послушал бы своих Соловьевых-Киселевых, вышучивающих отравление Гамлета-старшего, как сейчас вышучивают отравление Навального – от сердца-то и отлегло б. Вызвал бы Лаэрта на какое-нибудь ток-шоу, обмазал там дерьмом с ног до головы, а тот – его; под душем бы отмылся – и бегом смотреть, как это на экране получилось.

И никаких личных терзаний за неполадки в прогнившем Датском королевстве и во всем прочем мире: «The time is out of joint, o cursed spite, that ever I was born to set it right!» («Век треснул – и скверней всего, что должен я восстановить его!»

Святое дело – оболваниться вовремя. Чтоб не так стыдно было. Чтобы «ничего личного – просто бизнес». Спасти тем жизнь себе и близким. Один черт – Фортинбрас придет и все заберет, коль гниль зашла больно далеко. Как в нашем случае, когда неважно, смотришь ты или нет телевизор – он смотрит за тобой. А за ним – двухметровый росгвардеец, тот же Фортинбрас, размножившийся почти до полумиллиона бойцов, больше, чем в российской армии. Так что на открытом воздухе особо не пикнешь и против даже самого ничтожно царского псарька не попрешь – поэтому терпеть весь этот стыд и срам болванам легче.