К концу весны 1918 года стало окончательно ясно, что защитники Учредительного собрания готовы развязать в России гражданскую войну. Даже с учётом того, что большевики в союзе с левыми эсерами и анархистами разогнали Учредительное собрание незаконно, полный провал его как высшего органа власти в России стал логическим финалом отечественного либерального эксперимента. А ведь начинался он весьма ярко, когда, помимо Советов, существовали разного рода демократические совещания, многочисленные комитеты и даже предпарламент.

Уже к осени 1917 года Россия полевела настолько, что октябрьский переворот почти по всей стране был воспринят едва ли не как данность. Впоследствии это позволило даже выделить под «победное шествие советской власти» целые параграфы в учебниках истории. При этом ещё до переворота, и даже в сотрудничестве с лидерами Советов Временному правительству так и не удалось подготовить реальную почву для выборов в Учредительное собрание, от которого, похоже, ждали намного больше того, на что оно было действительно способно.

После прихода к власти ленинцев процесс подготовки к выборам отнюдь не был пущен на самотёк, причём именно большевики наконец-то фактически дали ему «зелёный свет», прекрасно понимая, что рассчитывать на победу в жёстком противостоянии с эсерами и другими левыми партиями они вряд ли могут. Выборы всё же состоялись, собрание собрано, но ничего из того, что в то время было действительно нужно стране и народу, «учредители» даже не начали обсуждать.

Учредительное собрание… После падения монархии многим казалось, что, как только оно будет избрано, все ужасы и проблемы, вызванные революцией, останутся позади. На отмену выборов в Учредительное собрание не пошли даже большевики и левые эсеры, сформировавшие советское правительство народных комиссаров. Но разгон «учредиловки» сам по себе, разумеется, совершенно незаконный, лишь подтвердил, что идея «русского парламентаризма», к сожалению, исчерпала себя намного быстрее, чем родилась.

Вряд ли можно назвать успешной саму подготовку выборов в Учредительное собрание, особенно в тогдашних российских верхах. Нельзя не признать, что политические партии, в том числе и большевики, причём уже и после октябрьского переворота, были в этом отношении весьма активны. А вот действия исполнительной власти, пресловутого Временного правительства, по сути, ограничились созывом двух больших совещаний – сначала московского Государственного, затем – петроградского Демократического. Их представительность до сих пор отнюдь не случайно вызывает сомнения у историков, к тому же лишь на втором из них был сделан хоть какой-то реальный шаг в направлении представительной демократии – предложено сформировать так называемый предпарламент.

Первую попытку заложить фундамент для будущего «российского парламента» кабинет Керенского предпринял сразу после июльских событий. Несостоявшийся левый переворот показал, что под давлением Советов, которые стремительно превращались в вотчину РСДРП(б) и их попутчиков, удерживать власть с каждым днём будет всё труднее. В условиях, когда заново собрать старую Думу было бы просто безумием, идея созыва некоего единого, пусть и совещательного органа словно витала в воздухе. И практически напрашивалась мысль собраться не в левом Петрограде, а в более спокойной и консервативной Москве.

Не раз писалось, что в те дни, и не только в двух столицах, разного рода конференции и съезды, партийные или профессиональные, проводились чуть ли не ежедневно. Однако всем им не хватало какого-то единого объединяющего начала. Явно не хватало и статуса. В связи с этим Временное правительство и сделало ставку на созыв Государственного совещания, способного объединить всех, кто не просто поддержит исполнительную власть, но и реально не желает скатывания страны влево. Проведение Государственного совещания было запланировано на 12-15 августа в Большом театре.

К тому времени правая пресса уже успела выбрать своего героя, объявив генерала Л.Г. Корнилова, нет «ещё не спасителем отечества», но человеком, способным навести порядок. Сделано это было среди прочего, с подачи «общественных деятелей», собравшихся в первопрестольной буквально за несколько дней до Государственного совещания – с 8 по 10 августа. В число этих «общественных деятелей вошли несколько сот специально приглашённых предпринимателей и коммерсантов, земских деятелей и офицеров, партийных и профсоюзных функционеров. Среди них были и такие фигуры, как Рябушинский и Третьяков, Коновалов и Вышнеградский, группа кадетов во главе с самим Павлом Милюковым, высшие военные чины — Брусилов, Каледин, Юденич и Алексеев, а также ряд лояльных Временному правительству представителей армейских и фронтовых солдатских комитетов.

Совещание «общественных деятелей» не только приняло ряд документов с обозначением позиций в преддверии Государственного совещания, но и с воодушевлением приняло приветствие Корнилову. «Да поможет Вам Бог, — говорилось в телеграмме, — в Вашем великом подвиге на воссоздание армии и спасение России». Обстановка накануне форума в Большом театре сложилась напряжённая. Ходили слухи о том, что Корнилов готов выступить против правительства, и в то же время по городу были развешаны плакаты с приветствиями генералу. Ради обеспечения безопасности правительства и делегатов совещания Московский совет, тогда ещё отнюдь не большевистский, оперативно сформировал Временный революционный комитет. В нём работали представители всех партий, в том числе и большевики Ногин и Муралов.

Спешно проведённый отбор 2500 делегатов дал ожидаемый результат – большинство среди представителей торгово-промышленных кругов, профсоюзов, земств, армии и флота, как ни удивительно составили кадеты и монархисты. Левые партии планировали саботировать, однако полностью отказаться от всероссийской трибуны всё же не решились.

Накануне открытия совещания намечалась всеобщая забастовка, и хотя солдатский и рабочий Советы Москвы проголосовали против неё, город встретил делегатов недружелюбно. Встали трамваи, почти не было извозчиков, закрылись рестораны и кафе. Даже в Большом театре не работал буфет, а вечером Москва погрузилась во мрак – бастовали даже работники газовых предприятий.

На таком фоне и прозвучали заявления многих делегатов о том, что правительство не обеспечивает восстановления порядка и не даёт гарантии безопасности личности и собственности. Фактически итоговым лозунгом совещания можно назвать высказывание казачьего атамана Каледина: «Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел».

Принятая на совещании программа действий правительства тоже выглядела предельно жёсткой: ликвидация Советов, упразднение общественных организаций в армии и разумеется, война, до победного конца. И… практически ни слова о земле. Если же говорить о подготовке к созыву Учредительного собрания, то на Государственном совещании её фактически провалили. Зато участники совещания, по всей видимости, сами того не понимая, заложили бомбу замедленного действия под Временное правительство. Та поддержка, которую они выразили Корнилову, была воспринята им самим, и всем его окружением, как едва ли не всенародная. Не это ли и подтолкнуло генерала к окончательному разрыву с Керенским и Ко?

Прибытия Корнилова в Москву ждали 14 августа. Он прибыл 13-го, ему организовали шумную встречу с почётным караулом, оркестром и верными туркменами в красных халатах. Съездив, по примеру царей, на поклон к Иверской иконе, он затем весь день провёл в гостинице, встречаясь со своими сторонниками и прессой. На следующий день выступил на совещании, никого не пугал, но и не вдохновил, собрал овации справа и свист и окрики слева.

Совещание закончилось ничем. Особенно разочарован был его главный инициатор Керенский, признавший: «Мне трудно, потому что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других… Я хочу идти посередине, а мне не помогают». Корнилов же, явно переоценив «всенародную поддержку», с отъездом из Москвы, продолжал стягивать войска к волнующемуся Петрограду. Спустя несколько дней неожиданно пала Рига, в чём сразу обвинили тех, кто «вёл работу по развалу армии», хотя современные историки склоняются к куда более страшной версии. Ригу сдало верховное командование, чтобы иметь в руках ещё более сильный аргумент в пользу принятия жёстких мер.

А дальше был корниловский мятеж, в подавлении которого уже никак не переоценить роль РСДРП(б) и созданных ею отрядов Красной гвардии. После чего Керенский пошёл на создание очередного, ещё более левого коалиционного кабинета, а также Директории.

Несколько странно на таком фоне выглядело провозглашение России Республикой. Зато идея реанимировать Государственное совещание в виде уже Демократического совещания, разумеется, теперь — с участием представителей Советов, смотрелась осенью 1917-го вполне логично. Кому-то она вообще показалась спасительной. Показательно, что к моменту созыва Демократического совещания большевики успели взять под контроль и Московский и Петроградский советы рабочих и солдатских депутатов, причём последний возглавил никто иной как Лев Троцкий.

Новый всероссийский совещательный форум, затянувшийся на девять дней – с 14 по 22 сентября (по ст. стилю) 1917 г. проводился уже в Петрограде. Он сильно отличался по составу от Государственного совещания. Здесь правые во главе с кадетами уже не могли рассчитывать не то, что на большинство, но даже на относительное равенство с эсерами, меньшевиками, трудовиками (когда-то среди них был Керенский) и большевиками. Из 1582 делегатов, которые были спешно и по совершенно немыслимым порой принципам избраны по всей России, партию социалистов-революционеров представляла ровно треть – 532. Прибавьте к ним 172 меньшевика, 136 большевиков и 55 трудовиков, чтобы понять, почему такие авторитеты, как Милюков или министр-миллионщик Терещенко, назвали новое совещание «пустышкой».

Впрочем, это нисколько не помешало им обоим, как, впрочем, и ещё нескольким десяткам «правых» благополучно избраться в сформированный на совещании предпарламент. Именно так сразу после формирования стали называть Совет Республики – временный орган, призванный, прежде всего, подготовить выборы в Учредительное собрание. А пока, до выборов, как бы заменить его, заодно придав большую легитимность Временному правительству, под которым уже совершенно очевидно закачались кресла.

Формирование предпарламента – это чуть ли не единственное реальное достижение Демократического совещания. Всё остальное действительно больше напоминало пустую говорильню, поскольку делегаты не пришли к единому мнению ни по вопросу о власти, ни о войне, хотя даже военный министр из числа «временных» А. Верховский заявлял: «Всякие попытки продолжать войну только приблизят катастрофу». О не столь уж давних решениях Государственного совещания, где предлагалось разогнать Советы и ликвидировать армейскую демократию, не напоминали даже самые ультра-правые делегаты Демократического совещания, опасаясь сразу быть обвинёнными в стремлении к диктатуре.

Предпарламент избирался из расчёта 15-процентного представительства политических партий и общественных организаций, которых чуть позже, по настоянию Временного правительства, дополнили представители так называемых цензовых организаций и учреждений (земских и торгово-промышленных объединений, профсоюзов и др.). В итоге в Совете республики при общем количестве в 555 депутатов оказалось 135 эсеров, 92 меньшевика, 75 кадетов, 30 народных социалистов. Председателем Совета был избран правый эсер Н. Авксентьев.

Большевики получили в Предпарламенте только 58 мандатов и уже через несколько дней после начала его работы сделали неожиданный демарш — объявили бойкот. В условиях, когда стремительная большевизация охватила уже не только Московский и Петроградский, но и многие провинциальные Советы, это прямо говорило о том, что в стране – снова двоевластие. А невозможность «спускать» какие бы то ни было решения вниз на места стремительно превращала всю деятельность Совета Республики в бессмыслицу.

Ленинская партия при ощутимой поддержке левого крыла эсеров уже не скрываясь готовила вооружённое восстание против Временного правительства, а в предпарламенте бросили все попытки выдвигать союзникам, как впрочем, и противнику свои мирные условия. Многие, по сути, занялись спасением собственных персон и состояний. Это вызвало чуть позже горькую усмешку Павла Милюкова: «Совету оставалось жить два дня, — и эти два дня были наполнены заботами не о достойном России представительстве за границей, а о том, чтобы как-нибудь справиться с вновь налетевшим внутренним шквалом, грозившим затопить всё».

Октябрьский переворот привёл не только к фактическому, но и к юридическому свёртыванию деятельности Совета республики. Он, кстати, проводил своё очередное заседание практически в те же часы, когда в Смольном шёл II Всероссийский Съезд советов. И, как с неменьшей горечью констатировал Милюков: «Никакой попытки... оставить организованный орган или группу членов, чтобы реагировать на события, не было сделано. В этом сказалось общее сознание бессилия этого эфемерного учреждения и невозможность для него, после принятой накануне резолюции, предпринимать какие бы то ни было совместные действия».

Ирония истории! Большевики буквально жаждали придать легитимность тому самому II Съезду советов. Они дважды предлагали обсудить вопрос его созыва не где-нибудь, а именно в предпарламенте. Но это было ещё до бойкота. А дальше был октябрь 1917-го, выборы в Учредительное собрание, начало и плачевное окончание его работы.