Бытует мнение, что историку или просто человеку, выносящему суждение по непростому историческому вопросу, следует воздерживаться от крайних оценок. Это считается вполне справедливым и в отношении войн. Прикасающийся к кровавому месиву прошлого должен в таком случае воображать себя эдаким Абадонной, бледным демоном-убийцей, о котором булгаковкий Воланд говорит, что «он на редкость беспристрастен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам».

Новости СМИ2

В реальности, однако, это мало кому удаётся. Да и как вообще возможно человеку оставаться бесчувственным к тому, что живо его интересует? Пристрастность тут совершенно естественна и нормальна, как нормальна и естественна любовь к своей родине, а не склонность к рассматриванию с недоумением кастрата голых фактов её истории.

Автор счёл необходимым высказаться об этом сейчас, потому что в дальнейшем намерен коснуться темы чрезвычайно щекотливой — Гражданской войны в России нач. XX века. И, пусть разговор, как обычно, пойдёт о военных наградах, избежать оценочных суждений о политике и отдельных личностях автору никак не удастся.

Начнём с Белого движения, конкретно — с наград Северо-Западной армии.

После Октябрьской революции 1917 года пришедшие к власти в Петрограде большевики развернули кипучую деятельность по уничтожению остатков былой имперской государственности. В частности, одним из первых декретов нового правительства (от 16 декабря 1917 года) был ликвидирован Капитул российских орденов, прекращены награждения крестами и медалями, свято чтившимися многими поколениями офицеров и солдат, а сами «ордена и прочие знаки отличия» упразднены.

Реакцию русского офицерства нетрудно понять. Хотя в атмосфере послеоктябрьского террора организовать вооружённое выступление в столице оказалось невозможно. Поэтому будущие лидеры контрреволюции и рядовые белогвардейцы, сумевшие избежать ареста или выбраться из застенка среди общей неразберихи, устремлялись на окраины разваливающейся русской державы.

Путь одного из них, генерала царской армии Николая Юденича, зимой 1919 года лежал в Гельсингфорс, на территорию Финляндии, после большевистского переворота в метрополии объявившей себя независимой республикой, а вскоре даже королевством. К тому времени здесь уже завершилась братоубийственная война, принёсшая победу белофиннам.

Пробравшийся в новоиспечённую монархию генерал встретил довольно холодный приём. Финны ещё раньше допустили у себя организацию «Русского комитета», объявившего теперь Юденича национальным лидером с диктаторскими полномочиями, однако не желали, как и другие недавно появившиеся на Балтике государства, принимать слишком уж активное участие в возврате прежних порядков в России, не без основания полагая, что так они выкопают могилу неожиданно обретённому суверенитету.

Тем не менее Юденич, пользуясь среди своих безусловным авторитетом, заработанным победами над турками в 1915–1916 годах в качестве командующего Кавказской армии, попробовал переломить ситуацию. Он вёл напряжённые переговоры с финским регентом Карлом Маннергеймом, ездил в Стокгольм просить поддержки у бывших союзников по Антанте, маскировал имперские устремления нарочито антибольшевистской риторикой, писал в русскоязычной хельсинкской газете «Северная жизнь»: «У русской белой гвардии одна цель — изгнать большевиков из России. Политической программы у гвардии нет. Она и не монархическая, и не республиканская. Как военная организация, она не интересуется вопросами политической партийности. Ее единственная программа — долой большевиков».

Но все усилия легально сформировать в Финляндии новую русскую армию пошли прахом: и финнам, и западным союзникам была куда выгоднее другая Россия, дикая и варварская, надолго выведенная из геополитической игры кровопролитной междоусобицей и террором против собственного народа. Тогда адмирал Александр Колчак, именовавшийся Верховным правителем России, в нач. июня 1919-го телеграммой известил Юденича о назначении того «главнокомандующим всеми русскими сухопутными, морскими вооруженными силами против большевиков на Северо-Западном фронте».

Приняв командование и проинпектировав фронтовые части, Юденич ненадолго вернулся в Гельсингфорс в последней попытке уговорить финнов подать ему руку помощи с Карельского перешейка, без чего наступление на Петроград казалось затеей практически безнадёжной. Когда и это не удалось, главнокомандующий в конце июня прибыл в Ревель, где вплотную занялся подготовкой смелой операции, которая, проводись она в прежнее время и против каких-нибудь турок, вполне могла принести ему высшую, I степень ордена Святого Георгия (три белых эмалевых креста у генерала уже имелись).
Причина, помешавшая Юденичу стать пятым в ряду полных георгиевских кавалеров за всю историю существования ордена, крылась не в нём самом, а в тех, кто исполнял, вернее, не исполнял его приказы. Что же представляла собой пресловутая Северо-Западная армия?

Костяк её состоял из Псковского корпуса (название неоднократно менялось) весьма небольшой численности, сформированного в октябре 1918 года на подконтрольных немцам территориях прибалтийских и северо-западных русских областей, занятых германской армией в результате наступления и сепаратного Брестского мира. Соединение это почти наполовину складывалось из офицеров-добровольцев, бывших военнопленных и некоторого количества «красных» дезертиров и мобилизованных местных жителей. Возглавить корпус предстояло генерал-кавалеристу Фёдору Келлеру, убеждённому монархисту, известному суровостью при усмирении бунтовавших поляков, за что те не раз покушались на его жизнь. В Первую мировую он служил командиром 3-го конного корпуса.

Но на пути с юга России Келлер вынужденно задержался в Киеве, обложенном петлюровцами, которым попытался дать отпор, обещая, кроме того, «через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлём». Монархистские и государственнические взгляды Келлера быстро настроили против него националистическое киевское правительство гетмана Павла Скоропадского. Генерала отстранили от недавно предоставленного ему руководства обороной города, и 14 декабря 1918 года Киев был взят петлюровским отребьем. Собрав три десятка офицеров и юнкеров, Келлер стремительной атакой выбил захватчиков, продвигавшихся по Крещатику, с Думской площади, переименованной националистами другой эпохи в Майдан Незалежности, однако затем, видя бесполезность дальнейшей борьбы, отступил со своим отрядом в Михайловский монастырь, где предложил всем бывшим с ним снять погоны и скрыться, а сам с двумя преданными офицерами остался ждать неизбежной участи.

Когда на Киев златоглавый вдруг снова хлынул буйный вал,
Граф Келлер, витязь русской славы, спасенья в бегстве не искал.

Он отклонил все предложенья, не снял ни шапки, ни погон:
«Я сотни раз ходил в сраженья и видел смерть», — ответил он.

Ну, мог ли снять он крест победный, что должен быть всегда на нём,
Расстаться с шапкой заповедной, ему подаренной Царём?..

Убийцы бандой озверелой ворвались в мирный монастырь.
Он вышел к ним навстречу смело, былинный русский богатырь.

Затихли, присмирели гады. Их жёг и мучил светлый взор,
Им стыдно, и уже не рады они исполнить приговор.

В сопровождении злодеев покинул граф последний кров.
С ним — благородный Пантелеев и верный ротмистр Иванов.

Кругом царила ночь немая. Покрытый белой пеленой,
Коня над пропастью вздымая, стоял Хмельницкий, как живой.

Наглядно родине любимой, в момент разгула тёмных сил,
Он о Единой — Неделимой в противовес им говорил.

Пред этой шайкой арестантской, крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский, жизнь отдавая за Царя.

Чтоб с ним не встретиться во взгляде, случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади, от тел бежали палачи.

Мерцало утро. След кровавый алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы с последней мыслью о Царе.

Автор этого художественно непритязательного, хотя и фактологически верного текста Пётр Шабельский-Борк в марте 1922 года устроил стрельбу в Берлинской филармонии, пытаясь прикончить выступавшего там с лекцией Павла Милюкова; девять человек оказались ранены, но лидер кадетов не пострадал. Зато был при этом убит, пусть и другим «стрелком», другой известный кадет, Владимир Набоков, отец знаменитого писателя, попытавшийся выхватить оружие из рук будущего автора «Витязя славы». Выйдя из немецкой тюрьмы по амнистии в 1927 году, Шабельский-Борк занялся стихотворчеством, с образчиком которого мы только что ознакомились, затем увлёкся нацизмом, получал пенсию от пришедших к власти в Германии фашистов и, подобно другим мелким гитлеровским прихвостням, благополучно эмигрировал после войны в Аргентину.

Однако вернёмся к нашему повествованию. Задолго до того, как Юденич возглавил Северо-Западную армию, в нач. ноября 1918 года прекратилась немецкая помощь русским добровольцам ввиду развернувшихся в самой Германии революционных событий и выхода её из войны. Немцы стали спешно покидать занятые ими области, куда тотчас устремились большевистские отряды. Немногочисленные белые силы, брошенные на произвол судьбы, пробовали удержать за собой Псков, но были выбиты оттуда красными и в панике бежали в Эстонию, впоследствии приняв участие в её обороне.
13 мая 1919 года переформированный пятитысячный Северный корпус предпринял неожиданное наступление под Нарвой, прорвал оборону 7-й советской армии и быстро продвинулся дальше, в обход Ямбурга, который пал 17 мая. Ещё через неделю белые вернули себе Псков, вышли на подступы к Луге, Ропше, Гатчине. Под впечатлением от первоначальных успехов корпуса его тогдашний командир генерал Александр Родзянко учредил своим приказом от 10 июля крест «13-го мая 1919» — «золоченый белый эмалевый крест с одинаковыми сторонами (39 мм), вдоль обеих поперечных сторон которого надпись золотой славянской вязью: «13 МАЯ 1919″». Награду носили на круглой розетке национальных цветов с левой стороны груди.

Вскоре, однако, силы белогвардейцев иссякли. Между тем Красная армия подтянула резервы и в ходе последовавшего контрнаступления отняла назад и Псков, и Ямбург.

Теперь западные союзники считали своевременным усилить армию Юденича. Ещё в июле они поддержали русского главнокомандующего в намерении перевести на петроградское направление находившуюся в Курляндии прогермански настроенную Западную Добровольческую армию Павла Бермонт-Авалова. Правда, этот храбрый авантюрист имел в Прибалтике совсем другие цели. Лишь часть его войск переправилась морем к Юденичу, остальные же числом до пятидесяти тысяч, отсутствие которых вскоре сказалось на основном фронте, безуспешно штурмовали Ригу, так что английскому флоту пришлось вместо поддержки Юденича поучаствовать в её обороне на стороне латышей.

Прохвост Бермонт, растранжиривший неосмотрительно вверенные ему силы, тем не менее успел учредить награду — крест Западной Добровольческой армии. Вот его описание: «Мальтийский крест белого металла, покрытый чёрным матовым лаком или чёрной эмалью, размер 51 мм, носимый на левой стороне груди на винте. Этот крест назывался орденом и имел две степени. Военные награждались крестом с мечами, а штатские — без мечей». Крест I степени «носился на шее на чёрной ленте с каймой: с одной стороны русских национальных цветов (бело-сине-красной), а с другой — германских (чёрно-бело-красной). При ношении на шее — германские цвета наверху, то же при ношении второй степени на груди с бантом». Крест II степени, меньшего размера, носили с бантом на груди.

Немецкие добровольческие части, входившие в состав бермонтовской армии, имели собственный наградной знак, крест Балтийского Ландвера — «чёрной железный прямоугольный крест, на который наложен такой же золочёный крест меньшего размера, имеющий на четырёх своих концах золочёные лилии».

Пока бывшие враги, русские и немцы, дружно топтались перед неприступной Ригой, Северо-Западная армия, лишь часть сил которой имела нормальную экипировку и полное вооружение, численностью не достигавшая и двадцати тысяч, 10 октября перешла в решительное наступление. Поначалу оно развивалось исключительно успешно, до вымирающего от голода Петрограда оставалось, что называется, рукой подать. В войсках царил необычайный подъём.

Хотя командиры более высокого ранга, начальники дивизий и «атаманы», вроде поляка-карателя, будущего генерала Войска польского Станислава Булак-Балаховича, терроризировавшего со своим летучим отрядом русское население, за годы послереволюционного раздрая в стране перестали считаться с дисциплиной и субординацией. Они желали приписать каждый себе честь освобождения Северной Пальмиры от большевиков и поэтому игнорировали на местах приказы главнокомандующего, не имея понятия об общей обстановке на фронте.

Напротив, оправившись от первоначального шока, красные крутыми мерами восстановили порядок у себя в тылу. Мобилизованы были коммунисты и комсомольцы, тысячи женщин согнаны на строительство уличных баррикад. 17 октября к рабочим и красноармейцам обратился с воззванием Владимир Ленин.

«Товарищи! Наступил решительный момент. Царские генералы еще раз получили припасы и военное снабжение от капиталистов Англии, Франции, Америки. Еще раз с бандами помещичьих сынков пытаются взять Красный Питер. Враг напал среди переговоров с Эстляндией о мире, напал на наших красноармейцев, поверивших в эти переговоры. Этот изменнический характер нападения отчасти объясняет быстрые успехи врага. Взяты Красное Село, Гатчина, Вырица. Перерезаны две железные дороги к Петербургу. Враг стремится перерезать третью, Николаевскую, и четвертую, Вологодскую, чтобы взять Питер голодом».

Пять дней спустя в письме Льву Троцкому большевистский вождь использовал более естественную ему риторику:

«Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно. Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?».

И добиться такого напора вскоре удалось. Сосредоточив против белых намного превосходящие силы, частично даже отвлечённые от борьбы на юге с Антоном Деникиным, Красная армия в упорных боях разгромила белогвардейцев, некоторое время ещё сопротивлявшихся с мужеством отчаяния.

Генерал Юденич писал в те дни эстонскому главнокомандующему:

«Красные подавляющими силами упорно атакуют и местами теснят части вверенной мне армии, особенно со стороны Гдова. Войска до крайности утомлены беспрерывными боями. На крайне тесном пространстве между фронтом и эстонской границей — в непосредственном тылу войск скопились все обозы, запасные, пленные, беженцы, что до крайности стесняет маневрирование войск, малейший неуспех может создать панику в тылу и привести к катастрофе и гибели всей армии. Необходимо не позднее завтрашнего дня перевести все тылы на левый берег Наровы. Предвижу возможность и даже неизбежность дальнейшего отхода армии, что может вызвать конфликт в случае перехода границы Эстонии. Во избежание неминуемой гибели армии я прошу вас не отказать немедленно принять под ваше командование вверенную мне армию и назначить ей участок общего с вверенными вам войсками фронта. Прошу вас доложить мою просьбу эстонскому правительству о принятии Северо-Западной армии под покровительство Эстонии. Для переговоров командирую генерала Родзянко».

Повторилась прошлогодняя история: белые, деморализованные поражением, отступили повсюду и пытались укрыться за границей Эстонии. Однако политическая ситуация изменилась: эстонское правительство желало теперь скорейшего мира с большевиками, и на сей раз добровольцев ждали здесь не отдых и переформирование, а интернирование, голод и тиф, унёсший жизни нескольких тысяч военнослужащих.

Такая же обстановка царила в те дни во всей Прибалтике. Вот характерный отрывок из «Секретного доклада Северо-Западного фронта о положении русских в Эстонии»:

«Русских начали убивать прямо на улице, запирать в тюрьмы и концентрационные лагеря, вообще всячески притеснять всякими способами. С беженцами из Петроградской губернии, число коих было более 10 000, обращались хуже, чем со скотом. Их заставляли сутками лежать на трескучем морозе на шпалах железной дороги. Масса детей и женщин умерло».

22 января 1920 года Северо-Западная армия официально перестала существовать.

На память о ней остался знак ветеранского «Объединения Северо-Западников», в уменьшенном виде повторявший шеврон, который участники неудачного похода носили на рукаве, — «золочёный треугольный щиток — шеврон национальных цветов, в красном поле которого находится белый крест. По бокам креста — золотые буквы «С. З.», а вверху золотом же дата: «1919». Размер знака 2 на 2 см».

Ветераны 5-й «ливенской» дивизии, названной так по имени своего первого командира, светлейшего князя полковника Анатолия Ливена, пожелали иметь собственный памятный знак — «золоченый крест белой эмали, с двумя накрест лежащими золотыми мечами рукоятями вниз. В середине креста щиток, формы гербового, национальных цветов: бело-сине-красного, на нем золотая буква «Л» и памятная дата «1919». Щит увенчан золотою короной. Размер знака 2 на 2 см».

«Батька» Булак-Балахович также впоследствии учредил для своего отряда особый «Крест храбрых» — «белого металла, формы Георгиевского, покрытый белой эмалью, размера 35 на 35 мм. В центре креста штампованный круглый медальон оксидированного серебра, на котором изображена над скрещенным мечом и факелом мертвая голова». Как видим, вкус у польского «батьки» отсутствовал так же, как страх и совесть.