Как связаны визит главы Белоруссии в Китай и наши идеи Большой Евразии

4 декабря состоялся визит президента Белоруссии А. Лукашенко в Китай, где он провел весьма долгие переговоры (свыше четырех часов) с лидером КНР. В СМИ несколько подивились таймингу и некоторым словесным оборотам, и все.

А очень зря, потому что рассматривать этот визит надо в контексте событий как минимум за квартальный период, а тезисы разбирать подробно. Результаты могут оказаться довольно интересными и дать неплохую пищу для размышлений.

С тезисами вообще складывается занятная картина. Например, по одному слову «диктатор», которое прозвучало в ответе Дж. Байдена перед прессой в Сан-Франциско, были сделаны выводы о том, что переговоры США и Китая на саммите АТЭС окончились ничем, а значит обе стороны разошлись готовиться к схватке за Тайвань.

А между тем, если брать все в контексте, то хоть слово «диктатор» и выглядело не лучшим образом, но произнесено оно было в рамках позиции, что Китай такой, какой есть – коммунистический, а поскольку в любом подобном режиме, в американском понимании, превалирует диктатура, то китайский лидер таков, какова государственная модель.

По сути дела, Дж. Байден своеобразно признал то, чего от него прямым текстом требовал китайский визави – признать право Китая на своеобразие. И там очень много было подобных обменов мнениями, где в контексте имелось в виду одно, а пресса по традиции вытаскивала, что горячее или лучше ложится в повестку.

Так и с визитом А. Лукашенко, который встречу на форуме «Один пояс, один путь» пропустил, зато не прошло и двух недель как приехал по отдельному приглашению и с отдельной программой, которая в финале, как оказалось, практически на 100 % стыкуется с главными установками Пекина: экономической – «Пояс и путь» и концептуальной – «Сообщество единой судьбы человечества».

Как уже рассматривалось в материале «О некоторых итогах китайского форума «Один пояс, один путь», именно с концептуальной частью у Пекина возникают определенные сложности. Логистику и инвестиции хотят все, а вот ценностная модель Китая пока еще в новинку. Но именно ценности и идеи превращают экономическое сообщество во внешнеполитический блок или его прообраз.


Но вот на что следует обратить особое внимание, так это не следующее заявление:


Вот это, по крайней мере, для постсоветского пространства, уже новация. Ранее подобные формулировки употреблялись разве что между Москвой и Пекином.

Как минимум шесть раз китайский лидер упомянул о том, что Китай и Белоруссия строят теперь «Сообщество единой судьбы человечества». Однако и А. Лукашенко ответил однозначно:


Итак, что мы имеем.

В мае страны Центральной Азии («центральноазиатская пятерка») подписывают Сианьскую декларацию, где подтверждается масштабная торгово-инвестиционная программа Китая в регионе в рамках расширения «Пояса и пути», и одновременно пятерка подтверждает приверженность идеям «Сообщества единой судьбы человечества». В декабре Минск фактически делает то же самое.

Однако Москва на форуме «Один пояс, один путь» месяц назад выступает со своим предложением: строить «коридоры» Россия планирует на юг и юго-восток, где-то вместе с инициативами Китая, но не как часть системного проекта Китая, а насчет идей «Сообщества единой судьбы человечества» – мы не только не подписались под концепцией, но прямо заявили, что возвращаемся к концепту «Большой Евразии». Автор подробно разбирал, что не просто так в наших заявлениях вместе звучали как действующая интеграционная форма – ЕАЭС, так и прошлая – ЕврАзЭС («Форум «Один пояс, один путь». Важные аспекты позиций России и Китая»).

Можно сравнить обороты: «взаимодействие между Евразийским союзом и Китаем в сфере торговой политики и цифровизации транспортных контуров» или «имеется конкретная договоренность России и Китая о параллельном и скоординированном развитии ЕврАзЭС и программы «Один пояс, один путь».

Это не упражнения автора в герменевтике, как может показаться на первый взгляд, а вполне реалистичное указание на то, что Россия собирается строить отдельный проект с опорой на страны Центральной Азии и участников ЕАЭС с вектором на Юг. Координируясь с Китаем, сотрудничая, но отдельным проектом, а не общим.

И есть некоторые основания считать, что если Таджикистан и Киргизия пропустили китайский форум по причине необходимости подтверждения инвестиций (а лучшего способа мотивировать Пекин, чем показать, что мы раздумываем и над российскими идеями, тут вряд ли найдешь), то для Минска ситуация сложнее – он в Союзном государстве.

А. Лукашенко пропускает форум, но едет отдельно, где лично проговаривает и новые инвестиции, и свою роль в логистике, и в обмен на принятие китайской ценностной концепции даже говорит о некоем «участии в реформировании глобального управления».

Таджикистан же и Киргизия по линии межправительственных соглашений и диалоговых площадок ШОС за месяц получают гарантии по проектам больше, чем как бы не за весь нынешний год. Т. е. китайское ухо оказалось довольно чутким, а глаз внимательным.

Наши идеи «Большой Евразии» во многом конкурентны китайским, хотя у них есть и стыковочные узлы. И Пекин за тот же месяц резко активизировал практические шаги в Центральной Азии.

Ведь интересно получилось – за последние полтора года центральноазиатская пятерка стала работать как единый организм, в Сиане подписывалась именно пятерка. В сентябре перед саммитом «5+1» США делают определенные попытки этот организм раздергать, и безуспешно, но на форум в Пекин уже из пяти участников едут лидерами только трое, и при этом мы выступаем с отдельным проектом. Проектом не антагонистичным китайскому, но все-таки потенциально конкурентным. Впрочем, пускай это будут просто совпадения, хотя все это слишком уж цепляется одно за другое.

После саммита «Россия – Африка 2023» и после саммита БРИКС+ у нас необычайно оживилась дискуссия о «просыпающемся Глобальном Юге». Сложно даже подсчитать количество сообщений, где Глобальный Юг выступает чуть ли не как субъект экономики и геополитики. Термин вытащили с полки, встряхнули, вернулись к обсуждению того, сколько сотен миллиардов долларов он принесет на торговле в будущем.

На уровне общего обсуждения вроде «Россия – большой рынок, Индия – огромный рынок, между ними еще два крупных рынка» это как-то работает, но как только каждый аспект начинаешь просматривать в деталях, то выясняется, что на этом пути не просто зигзаги, а пропасти и Эвересты. Автор недавно делал материал на тему индийской экономики: «Специфика и чудеса индийской экономической модели», и еще большой вопрос, что надо будет сделать, чтобы из этого взаимодействия выжать нечто большее, чем плюс-минус пару десятков миллиардов долларов несырьевого оборота.

Но что еще больше настораживает, так это уже даже не отрытая дискуссия, а утверждения среди обозревателей о том, что мы возить из Индии будем потребительские товары. А какая разница, откуда их возить: из Малайзии, из Китая или из Индии? Так из Китая проще – юань продается и покупается на бирже. США, к примеру, уже пятый год пытаются найти способы стыковки экономической модели Индии и стран Персидского залива. И не сказать, что успехи у них впечатляющие, хотя они есть. А ведь там не надо строить глобальных коридоров.

Все это пока похоже на то, что нам крайне важно показать свое позиционирование как отдельного геополитического полюса, взаимодействующего с Глобальным Югом. Бог с ним, что никто толком не знает, что такое это Глобальный Юг, где его границы и кто в него конкретно входит.

Ирония заключается в том, что, работая в рамках китайской концепции, нам, собственно, никто не мешает делать этот путь на юг, поскольку Пакистан и Иран сами по себе могли бы дать увеличение торговли.

Причем сделать это можно было бы, как раньше любил говорить китаевед А. Девятов: «вместе с Китаем, на плечах Китая и за счет Китая». Последнее в наше время можно поставить на первое место.

Но вот вопрос, а в той конструкции, которая у нас вырисовывается как «Большая Евразия» – «Север – Юг», каков инвестиционный интерес Пекина, а еще насколько бодро в нее будут стремиться, а не демонстрировать стремление, страны Центральной Азии?

Не закончится ли это в итоге тем, что мы достигнем определенного потолка по поставкам сырья в Индию, подпитаем новые фабрики Китая в Центральной Азии энергоносителями, чтобы в итоге получать промтовары?

Китай, как можно увидеть на многих нюансах, занимает крайне взвешенную позицию, хотя стоит обратить внимание на такую фразу Си Цзиньпина как:


Однако также следует обратить внимание и на то, что, по всей видимости, именно Пекин настоял на том, чтобы Россия была представлена на саммите АТЭС. Было заметно, что США не хотели допустить участия россиян в Сан-Франциско.

Рост энергопроектов в Центральной Азии стратегически выгоден Китаю, транспортные маршруты в Иране также ложатся в рамки его стратегии.

Как нечто реалистичное в стратегиях работы с Глобальным Югом, пока выглядят отношения России и стран ряда стран Персидского залива. Например, последний визит российского лидера был организован со стороны Абу-Даби и Эр-Рияда, можно сказать, демонстративно по отношению к ЕС и США. Хотя именно в этом визите могут быть свои нюансы.

Впрочем, и без всяких нюансов, учитывая, что сегодня по нефти имеются три крупнейших экспортных игрока: Саудовская Аравия, Россия и США, здесь всегда есть потенциал влияния. Но, опять-таки, этот потенциал не зависит от концепций Китая, не противоречит им и может быть реализован «вместе с Китаем, на плечах Китая и за счет Китая».

По большому счету тут идет отдельная игра «на три», где США не могут серьезно играть в ценовые потолки, поскольку российский демпинг ударит рикошетом по их же экспортным доходам от поставок в ЕС. Вообще, Штаты, по всей видимости, скоро все свое производство будут отправлять на продажу, а дешевый импорт заводить на свои нужды.

Хочется ошибаться, но очень похоже, что концептуальные идеи Китая мы пока воспринимаем как своего рода угрозу позиции России как «отдельного полюса», причем воспринимаем довольно болезненно.

При этом Китай до конца нынешнего года, в общем-то, всегда был готов нам подыграть, подождать, подправить ситуацию. Однако саммит в Сан-Франциско уже показывает, что, если полюса и будут, то будет их все-таки согласно физическим законам два. Но убедиться в этом окончательно мы, видимо, сможем только в том случае, если Вашингтон и Пекин разыграют партию на Тайване также «на двоих».