Пустота внутри или Есть ли жизнь после войны

Луганский синдром

В данной статье я хотел бы обратить внимание читателя на такую серьезную тему, как адаптация солдата к мирной жизни. В нашей стране почему-то этому вопросу всегда уделялось очень мало внимания, его отодвигали на задний план, видимо, надеясь, что все морально-психологические, да и физические проблемы бывших участников боевых действий со временем сойдут на нет.

Обычно всё ограничивается стандартной работой психолога, помощью родных и близких, да копеечными выплатами от государства искалеченным (да, нынешние миллионы за увечья или ранения – это ничто, хоть и подаётся, как достойное вознаграждение за хорошую службу Родине). Речь о тех, кто, по счастью, уцелел физически, но опустошён внутри, вообще не идёт. Видимо, подразумевается – раз выжил на войне, прорвешься и на гражданке.

Мои мысли – это, конечно же, не научная диссертация, просто попытка обывателя проанализировать нынешнюю ситуацию с ветеранами СВО, коих будет много и которым ещё только предстоит долгий и тернистый путь слаживания с мирной жизнью. Прошло только несколько месяцев, боевые действия в самом разгаре, общественное сознание в целом милитаризировано и то, что будет после окончания СВО, честно сказать, мало кого заботит и, по моему мнению, вообще не интересует военное руководство России.

Печальный опыт после Афгана и Чечни мы уже имеем. Да, конечно, есть те, кто смог влиться в мирное русло, даже после многолетнего пьяного угара или наркотического дурмана, и это радует, честь и хвала таким людям. Но велик процент и тех, кто не смог справиться со своими внутренними «демонами», и жизнь пошла по наклонной, как в известном американском фильме с Томом Холландом в главной роли. На личном примере могу сказать, что у меня тоже были и есть друзья, прошедшие Чечню. Кто-то смог преодолеть себя и устроиться более-менее хорошо, а о ком-то я, к сожалению, могу лишь сказать, что земля им пухом, хорошие были ребята.

Как говорится, не все воины – мужчины, не все мужчины – воины.

Воспоминания

Вот лишь некоторые воспоминания людей, прошедших горячие точки, дабы освежить память нам, русским...

Кравченко Владимир Юрьевич, служил в 1985–1987 годах в Афганистане (провинция Газни):

– Мы ехали в танке и подорвались на фугасе. Башню танка оторвало, она улетела метров на шесть. Чудом все остались живы. Это редкое счастье – обычно при таких подрывах наступает летальный исход. Я лежал на башне, командир с наводчиком сидели в люке. Взрывной волной нас унесло. Я лежал под башней, между люками, и меня долго не могли найти.

Когда вернулся, пил водку, лет десять пил. Помогли мне выйти из этого запоя новая работа и семья. Родные – это лучшая адаптация: они умеют ждать, терпеть и любить».

Евгений, служил в 2000–2002 годах в Чечне:

– Перед постами всегда находятся мины, которые взрываются, если ночью решит подобраться враг. Еще на растяжках ставят специальные сигнальные ракеты – если ночью кто-то идет, они взлетают и освещают весь периметр. Их было очень много, потому что отряды постоянно менялись и не все убирали за собой.

Стоял я на посту и решил сходить по нужде. Иду, вокруг трава высокая, роса только выпала – все кайфово. Вдруг у меня вспышка между ног. В голове сразу мысль, что наткнулся на мину. В глазах со скоростью 24 кадра в секунду пролетели все моменты жизни.

Я понимаю, что если сейчас отпрыгну, даже на метр – ноги все равно оборвет. Думаю, что сейчас будет очень больно, состояние бешеное. А это оказалась обычная сигнальная ракета. Ко многим вещам после этого я начал относиться совсем по-другому.

Я родился в деревне, поэтому по возвращении у меня не было времени скучать – работа и быт не давали расслабиться. Сразу же открыл военно-патриотический клуб, стал его руководителем. Пришло много ребят из школ и колледжей, решили сделать секцию по брейк-дансу.

В общем, было чем заняться, чтобы не спиться и не начать употреблять наркотики. Хотя, конечно, родные и друзья ожидали от меня безумств, что я начну кричать, стрелять и убивать. Но у меня были только кошмары ночью, и все. Многое в таком жизненном периоде решает занятость.

Владимир Вячеславович Попов, служил в 1999–2010 годах в Чечне:

– Это два патрона, которые каждый постоянно носил с собой. Один для товарища, второй для себя. Они для того, чтобы ускорить кончину товарища или свою. Если патрон пригодился, его обновляли.

По возвращении на родину чувствуешь себя дико: людей боишься и постоянно пребываешь в каком-то напряжении. Думаешь, где заработать, но что делать, когда ты, кроме воевать, ничего не умеешь, не знаешь? Здесь и начинается ломка – кто-то садится на стакан, кто-то в тюрьму, а есть те, кто начинает употреблять наркотики. Весь этот эмоциональный наплыв так на тебя давит, что если сам не справишься, то все: начинаешь пить, потом соседа ножом ударишь, а тебя на зону заберут. Нас не готовили к тому, что будет с нами после войны. Никто ничего не говорил.

Когда я вернулся, то вставал по малейшему шороху. Все вокруг казалось слишком ярким, любое движение и звук. Первые шесть месяцев было очень тяжело привыкнуть, что люди могут просто так ходить, а машины ездить. Каждый хлопок заставлял вздрагивать и озираться в поисках опасности.

Я ходил по городу и замечал – вот на эту крышу можно было бы снайпера поставить, а сюда – пулемет.

Очень помогало наше военное братство. В нем мы поддерживаем друг друга, ходим на встречи, созваниваемся. Даже просто выговориться приятнее сослуживцу, чем психологу. Сейчас я работаю охранником.

Вообще, конечно, всё это индивидуально, каждый человек имеет свой «предел». И можно долго спорить по поводу природы хомосапиенс, дескать, нам свойственно убивать, это в крови. Но тогда возникает вопрос, насколько хватит твоей нервной системы в подобной стрессовой ситуации? Ведь война – это колоссальное напряжение для всего организма в целом.

Поддержка родных, конечно же, способствует заживлению душевных ран, но и государству не стоит отварачиваться от бывшего солдата после того, как он выполнил свои профессиональные обязанности, тем более сейчас, с акцентом на контрактников в зоне проведения СВО. Помощь никогда никому не помешает, хотя и есть эта внутренняя установка, да и растиражированная в обществе мысль о стойкости русского мужика.

США

Думаю, что многие читали сравнения психологической устойчивости российского солдата и военнослужащего НАТО (США), где последний оказывается не очень крепок психикой. Полагаю, что есть тут и от лукавство, если взять армию США, где представлен симбиоз наций и вероисповеданий, в том числе и славян, то не такой уж и большой разрыв получится. Солдаты НАТО – это не пришельцы с другой планеты.

На примере североамериканских штатов можно с уверенностью сказать, что там быт и жизнь ветеранов, в том числе и инвалидов, выглядит намного лучше российской действительности. «Сберечь солдата в бою» – это и не забыть о нём дома.

Есть там такая структура, как Министерство по делам ветеранов США. Данное ведомство (МДВ) является органом исполнительной власти США, отвечающим за вопросы социальной защиты и медицинского обеспечения ветеранов военной службы и членов их семей.

Эта структура была образована 15 марта 1989 года в соответствии с федеральным законом «О Министерстве по делам ветеранов». До момента ее создания соответствующие функции выполняла администрация по делам ветеранов, учрежденная в 1930 году на основании исполнительного распоряжения президента США № 5398. Вот как все серьёзно, и это правильный подход в стране с большой армией, задействованной по всему миру.

Так вот, согласно законодательству, граждане Соединенных Штатов, находившиеся на действительной военной службе не менее 180 дней (продолжительность курса подготовки новобранца) и уволенные (или освобожденные от служебных обязанностей) по причине, не связанной с недостойным поведением, получают право на пользование определенными льготами как лица, причисленные к категории «ветеран вооруженных сил США». В случае увольнения по инвалидности какого-либо «минимального показателя» продолжительности службы не существует.

Основными задачами МДВ являются:

– реализация различных программ реабилитации бывших военнослужащих;

– оказание помощи в получении дополнительного образования и трудоустройстве;

– предоставление льготных медицинских услуг;

– оказание финансовой поддержки (выплата пособий, компенсаций и пенсий по инвалидности, содействие в получении кредитов и займов, предоставление страховых услуг, налоговых послаблений и т. д.);

– обеспечение захоронений и поддержание системы кладбищ для бывших военнослужащих.

Конечно, кто-то скажет, что и у них в загнивающей Америке большой процент самоубийств, домашнего насилия, алкоголизма и наркомании среди ветеранов Ирака и Афганистана. Но, во-первых, такие люди могут оперировать фактами, потому что это не скрывается, значит – наличие проблемы признают. Во-вторых, кто ведёт печальную статистику такого рода в России, вернее сказать, кому это вообще надо?

Заключение

Умалчивание, утаивание, скрытность – всё это прикрывается такими модными газетными формулировками, как «секретная информация, которая может нанести вред имиджу Вооруженных сил России».

Минобороны РФ пора взять это на заметку, так как в связи с характером боевых действий, общей военной обстановкой неизвестно, сколько ещё военнослужащих пройдет через горнило СВО.

Да, неплохо, конечно, когда по телевидению рапортуют о посещении госпиталя с ранеными бойцами из зоны проведения СВО высокими начальниками или именитыми артистами. Хотя бы создаётся впечатление о «заботе» государственных мужей о верных сынах Отечества.

Умиляют детские рисунки в руках наших солдат или акции в поддержку. Но что творится в душе у человека, постоянно находящегося на грани жизни и смерти, тревожат ли его мысли о том, что с ним будет через год или через пять лет, не забудет ли о нем государство и не выбросит, как использованный мужской контрацептив? Кто его знает, да и кто скажет об этом...

Перефразируя известную цитату, скажу, что, по моему мнению, война заканчивается не только, когда будет похоронен последний погибший, но и когда наступит душевное спокойствие у выживших. Оставшись живым снаружи, можно быть мертвым внутри.