Исповедь предателя. В Майами по-русски

Я так и не понял, почему ко мне обратился этот человек. Может, накипело. Может, решил отомстить тем, кто сначала окрылил его иллюзиями, а потом поломал всю жизнь и растоптал все надежды. Или действительно решил предостеречь всех тех, кто принял осознанное решение расстаться с ненавистной «рашкой» и ступить на скользкий путь миграции.

Возможно, он таким образом хотел разрубить гордиев узел всех своих проблем. Хотя главная проблема у него теперь одна – выжить. Сам он просил называть его просто – Владимиром Владимировичем. Исповедь его показалась мне крайне интересной.

Ловля на живца

Сам я родился в Средней Азии, в обеспеченной семье. Отец – фронтовик, участник штурма Сапун-горы, кавалер ордена Красного Знамени. Я закончил местную физматшколу, поступил в столичную Бауманку. Распределяли нас в почтовые ящики, где мы ковали оборонный щит Родины.

В массе своей все бауманцы были пламенными патриотами. Но не я. Мне всегда нравился Запад. Я обожал носить джинсы, слушать Deep Purple и Rolling Stones, Smokie и Синатру. Голливудские бестселлеры просто потрясали мое воображение. У Америки, вряд ли кто станет спорить – была мощная музыкальная и кинематографическая культура, и меня она просто завораживала.


И Coca-cola была для меня лучшим напитком на земле. И ещё меня всю жизнь влекли деньги. И мне их всегда было мало. Даже во время учёбы в институте я признавался соседям в общаге: «из всех видов книжек мне больше всего нравится сберегательная».

На этом меня и подловили.

Как я потом понял, меня пасли давно. Американцы тщательно изучили мой психотип – все его сильные и слабые стороны. Они же гениально играют на людских пороках и недостатках. А пороки у меня были. Как потом они же мне и объяснили, слабых сторон у меня было две – полная бездуховность (они это называют эмоциональной кастрацией – emotional castration) и запредельная алчность.

Мне даже неприятно потом было это слышать. Может, именно поэтому я и вышел на вас. Но в чём-то они были правы.

Перепрошивка мозга

Еще в Бауманке американцы подсадили меня на блатные курсы – Miami is luring. В переводе с английского – «Майами манит». Как я потом понял, по этой программе спецслужбы просто затягивали в Майами нужных им людей – с прицелом на будущее. Точнее – на дальнейшую разведдеятельность.

Своих подопечных они называли «лариными» – производная от слова «luring» (манящий). А потом мы сами стали так друг друга называть. Между прочим, курсы были платными. И совсем недешёвыми. То есть они с нас ещё и деньги за это взяли. Но это полностью укладывалось в их мировоззренческую парадигму:


После курсов я стал совершено другим человеком – был нормальным, а стал живым клубком ненависти. Они просто перепрошили мое сознание. Постепенно капля за каплей, шаг за шагом. Это было «мягкое зомбирование», как я сейчас понимаю. И оно практически всегда имело необратимый характер. Это был билет в один конец, точно в бездну. И я прошёл его весь – без остатка.

– Можно показать это «зомбирование» на паре конкретных примеров?

– У американцев есть несколько крылатых выражений, которые, во-первых, хорошо раскрывают их собственный внутренний мир. Во-вторых, обнажают их базовые морально-психологические установки, от которых они отталкиваются при работе с клиентами. В-третьих, показывают сами методы их работы.

Первое. И, пожалуй, самое главное: «Ничего личного – только бизнес». Эта фраза ещё со студенческих времен мне очень нравилась. Её вроде как приписывают Аль Капоне. Но, во-первых, сам Аль Капоне не был слишком умным человеком, чтобы выдавать на-гора такие перлы. А во-вторых, американские гении пропаганды вложили эту фразу в уста бандита, чтобы самим не мараться.

К тому же, как я выяснил потом в Майами – это любимая фраза колумбийских наркобаронов. Здесь, кстати, наркоты тоже хватает. Но гуляет она в основном в мексиканских и цветных кварталах.


Но в более понятном для русского уха варианте фраза звучала бы так: «ничего человеческого – только бизнес». А бизнес – это деньги. Те самые, которые так страстно любил я и миллионы таких же алчных олухов.

И ещё у них есть фраза. Даже типа закон такой – «для того чтобы ты стал богатым, тысячи людей должны стать бедными». Типа издержки производства, ничего не попишешь. Это сейчас я понимаю, что это – полный бред и разводка. Так тебя подсознательно «затачивают» на то, чтобы в будущем вредил своей же стране. А тогда это казалось фундаментальными истинами…

И вот тут мы все, кто учился на этих курсах (а это в основном были «командиры производства»), попали в психологическую ловушку. Согласно англосаксонской логике, для того, чтобы прорваться к деньгам, надо отречься от всего «личного» и стать отморозком.

А «личное» – это друзья, семья, родители. И, только отказавшись от всего этого, ты станешь успешным «новым американцем». И пополнишь миллионную армию других сукиных сынов, которые во имя доллара отказались от своей системы ценностей, в которой выросли.

Следующим шагом новоиспеченного «сукиного сына» должно было стать желание уничтожить всех тех, от кого он отказался. Потому что они мешают ему жить одним фактом своего существования. Они будут для него вечным укором, дамокловым мечом сознания. Они мешают ему жить и комфортно чувствовать себя в Штатах.

Этот эффект очень хорошо описал Гоголь в повести «Тарас Бульба». Предав отца, мать, брата, родину, друзей детства и юности, его сын Андрий начал их убивать. Единственный человек, кого он не смог убить, был его отец.

Всем этим «лариным» (а все выпускники курсов MIL встретились в Майами), как правило, нет необходимости убивать своих отцов. У одних отцы умерли. С другими можно просто не общаться, обозвав их старыми дураками. Но память о них убить очень даже реально.

Да и отца, собственно, тоже можно убить. Он же живой человек, из крови и плоти. Так что «ларины» могут пойти еще дальше. И тогда это будут уже совсем американские «сукины сыны», готовые на все ради денег.

– А какие еще установки они внедряли в сознание (или подсознание) этим «лариным»?

– Их хватало. Ну, например – «о чем бы мы не говорили, мы всегда говорим о деньгах».

– Ну а если мы говорим о родителях? Или о детях? Или о любимой женщине? Это все – тоже деньги?

– Конечно. Родители – это деньги на лекарство. Дети – это деньги на образование. Любимая женщина – это деньги на цветы. И так во всем. Но Россия – это не про деньги. И уж точно не про общество потребления. Это – про вечность. Про Русский мир. Про мессианскую идею. Это страна, которую Христос босиком исходил. А деньги рулят в Храме Сатаны на Сияющем граде на холме. Это точно его инструмент.

И ещё мне внушали, что я – гений, и эта страна, этот презренный «совок» меня, гениального, недостойна абсолютно. Я начал чувствовать себя недооценённым. Мне всегда хотелось большего. Это при том, что я в своё время прошел путь от мастера до директора завода. Правда, завод я потом обанкротил.

– А почему?

– Да всё по той же причине. Презрение к какому-то абстрактному «совку» плавно перетекло в презрение ко всему российскому, а потом – ко всему русскому. Парадокс в том, что сам-то я – русский. Чистой воды. Но они и тут нашли «лазейку-отводняк». Мне внушили, что я – приятное исключение из этой многомиллионной армии варваров.

И я стал ненавидеть свой народ. Удивительно, но факт. Фактор недовостребованности для амбициозного человека – очень больная тема. Он может быть очень разрушительным. Я думаю, я подсознательно был настроен на то, чтобы убить вверенное мне производство. И убил. Несколько тысяч человек благодаря мне оказались на улице. Вот так я с подачи американцев «отомстил» совку.

Но парадокс в том, что, заманив меня в Майами, здесь они мне ничего путного не предложили. В итоге директор завода в России стал сантехником в Америке. «Унитазником», грубо говоря.

– Так это катастрофическая потеря статуса…

– В том-то и дело. После этого ты начинаешь ненавидеть весь мир. И ненависть твоя ищет выхода. И тут возникает психологический парадокс. Ненавидеть себя, любимого, за собственную глупость невозможно.


Американцев, которые тебя обмишулили – ненавидеть просто опасно. Ты же начнешь её наружу транслировать. А за это могут обратно в Россию пинком отправить – да еще с клеймом неудачника. А многие мои сокурсники-бауманцы в России за это время сделали блистательную карьеру. Что только усугубило мою глупость.

Вербовка и отбраковка

А в Майами я и сотни других таких же же «лариных» стали огромным питательным планктоном для спецслужб. В том же Майами проживает порядка десяти тысяч русских и несколько сот тысяч латиносов (мексиканцев, пуэрториканцев, колумбийцев, боливийцев).

И смешно бы было, если бы оперативники и аналитики ЦРУ и ФБР не попытались их использовать в качестве агентуры для работы на исторической родине. Но при вербовке «подсобного аппарата» из этой среды возник целый ряд проблем. «Дяди Бакенбарды» (вербовщики ЦРУ) пытались ангажировать в ЧРК и меня, и многих моих знакомых мексиканцев.

– И насколько успешно?

– С мексиканцами у них получается плохо.

Во-первых, среди них не так много интеллектуалов. В массе своей «мексы» работают на почасовых работах, где не нужна высокая квалификация, и в сфере обслуживания. А в разведке надо думать, соображать, анализировать и уметь прогнозировать. Это не про них.

Во-вторых, «латиносы» обожают жить в режиме расслабленной синекуры. Сами они называют это «manian mode» – «жить в режиме маньяна». «Маньяна» по-испански – это «завтра». Если латинос обещает тебе что-либо сделать завтра, то, скорее всего, он этого не сделает никогда в жизни. Сначала – «завтра», потом – позже, затем – опосля, после дождичка в четверг и вообще – отвалите от меня. Так в разведке не работают.

Третье: латиносы по сути своей – интриганы. Но интриганы в массе своей какие-то мелкие – на уровне кухонных семейных разборок. Главная интрига – сходить налево, а потом в кругу семьи изображать из себя образцового семьянина. А потом лопаться от гордости – надо же, какой я ушлый lover-мачо!


Наконец, четвертое – местные «доны Педро» чрезвычайно болтливы и хвастливы. Язык у них болтается как колокольчик на ветру. А это для разведчика – первый признак профнепригодности.

– А русские эмигранты?

– Совсем другое дело. Здесь есть ребята и с интеллектом, и с понятийным аппаратом, и с амбициями, и язык за зубами держать умеют. Не то, что я.

– А тебе самому делали предложение?

– Разумеется. Во-первых, обязывает сам статус «ларина». Я же по их программе приехал. Во-вторых, у меня были амбиции. Я же в Союзе был большим начальником. Привык людьми командовать. А здесь пришлось работать «мужем на час» – унитазы неграм ставить. Моя гордость была ущемлена, естественно.

И «бакенбарды» хотели меня подловить на этом. Всё предлагали – и деньги, и статус, и командировки, и кредиты беспроцентные. Даже «медовую ловушку» предлагали. Мол, хватит мексиканками пробавляться – у нас более достойные кандидатуры есть – белее снега, мягче перины. Джинна Лоллобриджида отдыхает. Но я отказался.

– А что так?

– У них вход – рубль, выход – десять. Да и не хотелось против своей страны работать. Заставят еще какой-нибудь Крымский мост взрывать. Или газопровод. С них станется.

– И «бакенбарды» спокойно от тебя отцепились?

– Не совсем. В отместку они приклеили мне прозвище «larin-latrine» («ларин – отхожее место») и разогнали его по всей русскоговорящей общине. Чем изрядно подпортили мне бизнес. Он у меня, конечно, специфичный – сантехнический. Местные острословы и так склоняют меня на все корки – «король унитазов Авентуры» (The King of Аventura toilets) и еще кое-как (Авентура – один из русскоязычных районов Майами).

Но лучше я буду «королем унитазов», чем стану работать с «бакенбардами». Хотя и мой бизнес они чуть было не обрушили своими проверками. То медики, то налоговики, то пожарные…

А вот другие эмигранты соглашались. И для них сразу начиналась совершено другая жизнь. Их материальное благосостояние росло на глазах. Сначала они работали внештатными агентами – на гонораре. Потом штатными.

А потом те, кто поумнее – уходили в частные разведывательные структуры. И непосредственно в ЦРУ. И уезжали на Украину. Нетрудно догадаться, чем они там занимаются. Эти «бакенбарды» мне всю душу наизнанку вывернули. И продолжают это делать.

Из-за них распалась моя семья. Из-за них я перессорился со всеми своими друзьями из прошлой жизни. Они же чувствуют, кем я здесь стал. Называют меня «власовцем», «бегунком». Я же был вынужден слить «бакенбардам» все свои старые связи. После этого чувствуешь себя конченым подонком. И тоска тебя после этого временами накрывает тяжёлая и беспробудная, как похмелье после трёхдневной попойки.

Порой сидишь после такого допроса на берегу океана, и под шелест волны всех друзей своих из прошлой жизни вспоминаешь. Некоторых уже и нет на этом свете. Мне ведь тоже не двадцать лет. Думаешь, скоро ведь приду я к вам, Сережка-Бомбей, Вован Зирналиев, Ворчун-Кубышка...

Только что я там вам всем скажу? Что я родину предал, на чужбину уехал, чтоб здесь окончательно потеряться? Получается, и родина меня отторгла, и Америка не приняла. Не думал, что в старости по чужим квартирам буду рассекать, неграм и мексиканцам в местных хрущёвках сантехнику делать.

– А зачем вы мне все это говорите, Владимир Владимирович?

– Считай, что я просто исповедовался. Сдвиги в мире идут тектонические. И все вокруг страны, где кости моих предков лежат. Сейчас в России – время героев и предателей. Я знаю – десятки тысяч потенциальных «лариных» встают на мой путь. Путь в никуда.