Недавно экс-президент Украины рассказал, что он поставил перед собой задачу возродить слабое национальное самосознание украинцев. Для этого он готовит «гуманитарный пакет для украинской нации» и строит в подарок Тарасу Шевченко его «хату-мечту». Напомню, что самому Тарасу Шевченко эта хата ни к чему, поскольку он уже 200 лет как лежит в могиле. И эта могила давно стала визитной карточкой Украины.

Приходится признать, что основой националистического режима, последовательно на протяжении многих лет сформированного на Украине, является некрофилия.

Утверждение хунты, захватившей полную власть в стране, началось сторжественных похорон на Евромайдане погибшего 22 января 2014 года Михаила Жизневского (Локи), одного из участников протестов. Он, правда, был убит из того же типа оружия, что и милиционер, тело которого обнаружили 24 января и ответственность за убийство которого взяли на себя националисты. Но кого это волнует?

А помните, как во многих городах, поселках и селах Украины сгоняли детей и взрослых, заставляя их становиться на колени вдоль дорог, провожая кортежи с гробами карателей, поступающих из зоны т.н. АТО?

Любовь «профессиональных» украинцев к торжественным похоронам отметил еще Михаил Грушевский, сам мастерски использовавший эту политтехнологию, устроив торжественные похороны «героев Крут», чтобы отвести от себя обвинения в гибели крутян и перевести стрелки на «полчища Муравьева». Он писал: «Они большие мастера в этом и вкладывают в погребальные церемонии всю душу. Но поддержать по жизни, в борьбе, которую ведут до последнего наиболее энергичные и преданные интересам общественности люди, — не их дело, они придерживаются лозунга «моя хата с краю», принимают нейтралитет и выжидают, кто кого победит: свой или чужой, и когда свой падет — устраивают ему похороны и записывают в национальные святцы...»

* * *

Создается впечатление, что на Украине правится какая-то «черная месса», призванная разбудить самые темные, дремавшие до поры до времени силы. Например, шаманя во время «торжеств», посвященных 75-летию «голодомора», Ющенко пообещал одеть Украину, как покойника, «в белую рубашку». И сегодня украинские некрофилы никак не могут успокоиться и последовательно превращают не только «мать городов русских», но другие населенные пункты в некрополи. Сначала они понастроили пустых «голодоморных могил» на склонах Парка Славы рядом с пустыми могилами «героев Крут». Потом они понаставили на центральных улицах алтари и пустые могилы «небесной сотне», затем перед посольством России. В планах режима строить реальные кладбища для погибших участников т.н. АТО по всей стране.

Украина постепенно превращается в некрофильский полигон, впереди у которого одна Великая Могила. Ведь заявили украинские руководители, что «Путь к могиле Шевченко - дорога в будущее Украины», эксплуатируя некоторые народные предания, что Шевченко не умер, а сидит под горой с огромным железным крестом на груди. Время от времени он выезжает на белом коне посмотреть, как живёт Украина, не обижают ли. Когда же Украина станет свободной, то гора рухнет в Днепр, а душа Тараса наконец обретёт покой.

* * *

Глядя на некрофильский шабаш, который в последние два года устраивают постмайданные режиссеры, кажется, что это все уже описал Николай Гоголь. Недаром в его рассказах эта земля населена чертями и бесами, ведьмами и утопленницами, мертвецами и упырями, а также полудемоническими созданиями типа Пацюка и прочей несметной нечистью. Нечисть эта активно вмешивается в дела людей, оказывая на них свое мертвящее действие (подарки Басаврюка, проделки ведьм и прочее, и без конца). В малороссийском цикле Гоголя постоянно просматривается метафора могилы: из могил и гробов выходят мертвецы и нечисть и множатся во времени и в пространстве, угрожая и кривляясь. Трясет ее закованный главный мертвец, лежащий в Карпатских горах предатель побратима своего, и тут же начинает свои пляски бестиарий.

Доминирует у Гоголя постоянно и тема мертвецкого сна или могилы: «Мертвый сон охватил его. Два дня и две ночи спал Петро без просыпу», «его земляки спят мертвецким сном... но проклятая дремота все туманила перед ним; голова скатилась, и крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый».

У Бунина тоже есть рассказ «Казацким ходом»: плывет по Днепру юноша, гимназист, плывет и наслаждается ландшафтом — и странные мысли лезут ему в голову. Вот плывет он на пароходе и видит могилу Тараса Шевченко, похороненного на высоком холме над Днепром, и думает: «Я опять вспоминал те могилообразные горы, от которых пахнуло на меня старыми преданьями, и невольно переплетал свои мысли с мыслями о жизни Тараса, не спуская глаз с его могилы... Я ушел в каюту, где уже все спали, и до зари без сна лежал на койке. Как в гробу, было темно в ней. И этот мрак, и ровное покачивание, — казалось мне, что я в могиле и вся земля тихо покачивается, — и этот ровный-ровный, однообразный шорох, непрестанный плеск и шум днепровских волн, бегущих у изголовья, еще более странно настраивали и волновали меня... Там, на горах, над угрюмым Днепром, в темноте глубокой ночи, могила молчала вечным молчанием...»

* * *

Глубоко символично, что рождение украинской независимости также начиналось с шевченковской могилы, когда отмечали не дату рождения, не дату смерти Кобзаря, а дату некрофильского перенесения тела Шевченко из Петербурга в Канев, чтобы похоронить на Чернечей горе.

Эта акция была организована львовским Братством поклонников Кобзаря и называлась «Останнiм шляхом Кобзаря».

8 мая 1991 года начался поход-реквием по маршруту Петербург - Москва - Киев - Канев. Процессию с малиновым стягом «Братства Шевченко», с копией посмертной маски поэта, с его портретом, украшенным вышитым рушником, с желто-голубыми флагами и хоругвями торжественно встречали в городах. Открывали памятные знаки и памятные верстовые столбы, проводили гражданские панихиды и митинги, декламировали стихи самого Шевченко и стихи о нем, пели песни.

Этот поход Леонид Кравчук охарактеризовал как «своеобразную примету возрождения исторической памяти». У могилы Шевченко на митинге, завершавшем поход-реквием, Леонид Кравчук сказал: «Мы хотим сделать Канев и эту гору нашей Меккой Украинской». Именно так, с большой буквы именуют этот памятник Т. Шевченко в книге, посвященной этому походу.

* * *

Показательно, что эта процессия дублировала, но уже совсем в иных масштабах процессию 130-летней давности. Разница в масштабах очевидна: в 1861 году тело сопровождали двое друзей покойного — А. М. Лазаревский и Г. Н. Честоховский, в то время как в 1991 году только официальный состав участников похода состоял из 50 человек. Танатологическая акция была восторженно принята украинскими идеологами и в 1861 году, и в 1991-м. Эту акцию снимали и показывали по ТВ, широко освещали в прессе, митинги транслировали по радио, а впоследствии выпустили роскошно изданный альбом «Останнiм шляхом Кобзаря».

Этот гигантский хэппенинг подавался властями и политически ангажированной общественностью как центральное событие духовной жизни современной Украины. После этого второй за год референдум уже с вопросом о независимости Украины прошел на «ура».

Примечательно, что сам Шевченко при всем благоговейном отношении к степным казацким могилам крайне отрицательно относился к сакральному разрыванию могил. Он негодовал, узнав об археологических раскопках курганов. В своем «журнале»-дневнике 13 августа 1857 года онсделал запись: «Я вполне осознаю пользу этих раскапываний. Но лучше бы не раскапывали нашей Савор-Могилы». То есть «разрытая могила» выступает у Шевченко метафорой зла, цинизма, кощунства.

* * *

Сегодняшние постановщики некрофильских спектаклей, прикрываясь именем Шевченко, идут путем, прямо противоположным шевченковским призывам, наследуя в своей некрофилии идеям националистических представителей «расстрелянного украинского возрождения», связанных с мистическими европейскими учениями периода расцвета фашизма.

Неоднократно мелькали сообщения о связи многих чисток 30-х годов с борьбой между собой различных оккультных группировок и связанных с ними культурных деятелей. Ну а потом оставшихся накануне большой войны «зачистил» Сталин, поскольку посвященные этих тайных орденов хранили верность материнскому центру, а не своему государству. Я задалась вопросом: а может быть, то же самое произошло и на Украине?

И я обнаружила признание бывшего режиссера и бывшего депутата Леся Танюка об увлечении некоторых представителей «расстрелянного возрождения» идеями одного из членов Теософского общества и основателя антропософии Рудольфа Штейнера: «Рудольф Штайнер увлек в начале века молодого Курбаса верой в то, что новый виток цивилизации и культуры начнется в Киеве, - именно там, где в течение долгих веков было пролито много человеческой крови. Эта историческая кровь и даст толчок рождению новой художественной Мекки; Курбас покидает Вену и Львов и переезжает в Киев, чтобы творить там новую цивилизацию. К вере в мессианскую роль Киева за Штайнером присоединится впоследствии Тычина, а еще позже Микола Хвылевой».

Более того, в Киеве в начале 60-х был образован Клуб творческой молодежи, увлеченной как творчеством Курбаса, так и идеями антропософии и штейнерианства. Одни закончили жизнь трагически, как художница Алла Горская, зарубленная своим свекром, другие, как Стус, секретарь комсомольской организации Киевской ГЭС, Вячеслав Чорновил, Сверстюк, пошли в диссидентство и лагеря, третьи, как сам Танюк, сумели устроиться под защитой Москвы...

Пару слов о самом Курбасе из статьи Нелли Корниенко, одной из организаторов того КТМ: «Курбас был увлечен штайнеровской идеей возвращения к колыбельным формам театра, когда театр был «такой разновидностью действа, в котором непосредственно участвуют все, кто сошелся его править». В обществе таких мыслителей, как Андрей Белый и Вячеслав Иванов, Штайнера больше ценили как теософа и мистика — Курбаса же больше интересовала театральная сторона дела, попытка объединить сознание зрителя с сознанием и переживаниями героя. Участвуя в спектаклях Штайнера, Курбас убеждался в возможности полного слияния сцены и зала и приходил к выводу, что и актеры, и зрители должны исповедовать одну и ту же моральную религию».

Какое гениальное предвидение и описание сцены Евромайдана!

В 1920 году Курбас запишет в дневнике: «Искусство, особенно театр, должно вернуться к своей первоначальной форме - форме религиозного акта. Оно... по сути - акт религиозный. Сравни — Штайнер — понятие искусства как люциферического начала».

Объявив в театре эру импровизаций на темы эпох и стилей, Курбас ставит в обязанность... замену реальной среды античного мира его ощущением. Ставится задача заменить физическое психическим, а вещь - впечатлением от нее. Спектакль выстраивался в соответствии с эпической метафорой погребения Ума. Образуется метатекст, где крайне сближены портрет мира, превратившийся в зазеркалье, и «внутренний» мир, который теряет самоценность, впитывается «внешними» фабулами и сюжетами. Под прикрытием трагикомедийного дискурса Курбас моделирует народную трагедию.

Теперь совершенно очевидно, что постмайданные режиссеры совершенно осознанно превращают спектакль под названием «возрождение Украины после Революции достоинства» в страшную в своей сути мистическую церемонию люциферианских сил.