Уезжал я из страны умирающей советской власти, а вернулся в Россию победившей «демократии» и потерявшей треть своих исторических территорий. Улицы и площади Москвы вызывали отторжение. Сплошной рынок, а по атмосфере – базар. На руководящих управленческих местах бывшие комсомольские активисты, младшие научные сотрудники, преподаватели научного коммунизма, выскочившие из глухой неизвестности литераторы, публицисты и примкнувшие к ним юристы.
В СМИ долбят СССР, советский опыт, но с одним подтекстом: скорее на Запад, там наше спасение. Часто грабят, стреляют и убивают.В Службе внешней разведки большие изменения. Подал в отставку ещё в начале 1992 года Л.В. Шебаршин, не согласившийся с диктатом откровенных предателей и полных непрофессионалов. Подлая измена бывшего партийного руководителя Бакатина, возглавившего после «путча» КГБ и сдавшего американцам секреты государственной важности, стала толчком к уходу из разведки нескольких сот сотрудников. Среди них были и те, кто сделал это в знак протеста и те, кто оказался слаб духом. Назначение на пост директора СВР Е.М. Примакова изменило ситуацию в позитивном смысле, особенно среди молодых и среднего возраста сотрудников. После нескольких месяцев пробуксовки разведывательный механизм вновь стал набирать обороты. Меня назначили первым заместителем информационно-аналитического управления («РИ»).
Работа в информационно-аналитическом управлении всегда была чрезвычайно напряженной и интенсивной. По этим показателям ни одно другое управление не могло с нами сравниться. Обрабатывался и анализировался огромный поток информации со всего мира. Самое актуальное, важное и достоверное тщательно отбиралось для доклада наверх. И так изо дня в день, включая субботу, а иногда и воскресенье. И это не считая «мозговые штурмы», переговоры с «партнерами» и кучи всяких кадровых, административных, и даже хозяйственных забот. Никто с работы обычно раньше 20 – 20.30 не уезжал.
По утрам мы собирались в кабинете начальника, в том самом, где долгие годы работал наш кумир Н.С. Леонов, и готовили доклад директору СВР. Бойкая секретарь начальника приносит ему какой-то отпечатанный ею текст. Он читает и восклицает: «На одной странице три ошибки! При царе за такое на каторгу отправляли!». «А где сейчас каторга?», – не унимается секретарь. Сидящий рядом со мной зам. по Востоку, недавно направленный к нам из оперативного управления, не отрываясь от редактируемого документа, мрачно произносит: «В «РИ». Мы расхохотались до слёз, так это было сказано искренне, выстрадано…
Как правило, мы заканчивали день в комнате отдыха при кабинете начальника управления. Подводили итоги, намечали темы для аналитических записок, делились наболевшим. Моральная обстановка была довольно тяжелая. Как работать в разведке, когда, отправляя информацию президенту страны, думаешь, а не попадёт ли она в чужие руки, а не провалим ли мы ценную агентуру; когда на твоих глазах, без видимых причин, Россия оставляет свои позиции в Югославии, Болгарии, Словакии.
Со всей ответственностью утверждаю, что болгарские и словацкие руководители обращались к Кремлю за вполне разумной экономической помощью, гарантируя, что их страны в ближайшие годы в НАТО не войдут. Нет, пьяно заявлял Ельцин, идите куда хотите, мы сами туда собираемся. Не хотели они к американцам, ждали поддержки, а получили в Москве от ворот поворот. Как переживали руководители СВР: столько усилий, столько стараний, и пьяное: «да пошли они…».
Вскоре Е.М. Примаков был назначен министром иностранных дел, а директором внешней разведки стал В.И. Трубников. Он начинал разведывательную карьеру в информационно-аналитическом управлении и вообще был аналитиком от Бога. Одновременно Вячеслав Иванович достиг серьёзных результатов в оперативной деятельности. При таком сочетании с ним работать было легко. Новый директор, иркутянин с южным темпераментом, очень болезненно воспринимал происходящие на его глазах негативные процессы в верхах. Я наблюдал случаи, когда Трубников возвращался с доклада Ельцину полностью опустошенным, в тяжёлом пессимистическом настроении.
19 июля 1997 года на Преображение Господне директор предложил мне возглавить управление внешних связей СВР, главной задачей которого было развитие контактов и, по возможности, взаимодействия с иностранными разведками. Управление было молодое, созданное пару лет назад по инициативе Е.М. Примакова. Имелось в виду, что для многих стран мира появились общие угрозы – международный терроризм, наркотрафик, пиратство. Более того, возникавшие с возрастающей частотой кризисы типа иракского, югославского и других можно было если не остановить, то хотя бы смягчить, задержать развитие на площадке переговоров с руководителями и экспертами зарубежных спецслужб. Появлялся и канал доведения «прямо в ухо» руководству других стран экстренной информации, которую нежелательно было передавать традиционными способами, например, через диппредставительства. Согласие возглавить управление требовало моей «расшифровки», то есть меня должны были представить как официального сотрудника СВР. Долго я не раздумывал, работа новая, интересная, лицом к лицу с нашими противниками. Просто «супер» – для моего характера. Так я на четыре года стал начальником этого управления.
Новая линия работы российской внешней разведки вызвала значительный интерес у иностранных разведок, в том числе большинства натовских стран, которые не очень уютно чувствовали себя под назойливым патронажем ЦРУ и США в целом. Во всем мире в разведслужбах сосредотачиваются патриоты своих стран, нередко убеждённые националисты, которые очень болезненно реагируют на ущемление суверенитета со стороны «старшего брата». Вот характерный пример настроений среди личного состава западных спецслужб. В Париже, после переговоров с французскими партнерами, я спросил за чашкой кофе хорошо знакомого сотрудника местной спецслужбы, за кого он будет голосовать на предстоящих парламентских выборах. «У нас все сотрудники голосуют за Ле Пена», – уверенно заявил он.
На работе не было проблем с нагрузкой, наоборот, механизм контактов до такой степени раскрутился, что порой управление начинало напоминать родную «каторгу» – «РИ». При поддержке руководства СВР удалось сформировать очень крепкий, творческий «верхний эшелон».
Одной из задач управления внешних связей была организация и проведение визитов руководителей иностранных разведок в Москву и поездок на переговоры за рубеж директора СВР и некоторых его замов. Кроме того, практически раз в две-три недели проходили встречи экспертов как у нас в Ясенево, так и за рубежом, в штаб-квартирах иностранных разведок. В центре внимания – темы международного терроризма, региональные кризисы. Мне и моим замам приходилось непосредственно участвовать в переговорах и экспертных консультациях. Они давали представления о реальном отношении спецслужб и руководства зарубежных стран к обсуждавшимся проблемам, что было важно для формирования российской позиции. Часто мы выступали с целью убедить «партнеров» в ошибочности их подходов, которые в перспективе вели к обострению ситуации в кризисных регионах мира.
Бросалось в глаза, что многие иностранные спецслужбы ограничивались констатацией фактов. Анализ последствий, тенденций дальнейшего развития событий находился как бы за рамками их интересов, а может, и возможностей. На тему «что потом» можно было говорить с французами, итальянцами, греками, сербами, болгарами, чехами, венграми, словаками и, конечно, с китайцами, индийцами, вьетнамцами, сирийцами, израильтянами, в известной степени, с финнами. Остальные перечисляли различные данные, цифры и хлопали глазами, когда мы предлагали сделать выводы из этого перечисления на перспективу. Англичане же сидели с глубокомысленным выражением лица и также глубокомысленно отмалчивались. Они вообще стремились свести экспертные консультации к минимуму. Американцы позже других и нехотя втянулись в партнёрскую работу. Вот у кого был «супероригинальный» взгляд на последствия их, как правило, силовых решений:
«США – лидер демократического мира, и то, что мы несём в Югославию, Ирак, в любой другой регион мира, никаких негативных последствий иметь не может. Только позитив!». Практически у них это как мантра, заклинание, фикс-идея. Марксистско-ленинское учение непобедимо, потому что оно верно. Один к одному.
С отдельными представителями иностранных спецслужб в Москве у меня установились хорошие личные отношения, особенно с итальянцем, большим любителем русской музыкальной культуры и анекдотов, и голландцем, настоящим аристократом с грамотой XIV века, подтверждающей дворянство его рода. Меломаном, настоящим поклонником оперы был и руководитель итальянской разведки адмирал Н. Бателли.
Нередко визиты и переговоры в Москве носили не совсем лояльный характер. Месяц мы готовили приезд в СВР директора МИ-6 сэра Спэдинга. Он настойчиво просил о снятии запрета на въезд в Россию своему первому заместителю Скарлетту, который, работая резидентом в Москве, был выдворен усилиями ФСБ из нашей страны за вмешательство во внутренние дела. В конечном итоге все просьбы МИ-6 были удовлетворены: Скарлетту на пять дней отменили запрет, программа пребывания согласована. Но за два дня до приезда англичане просят включить в программу посещение Троице-Сергиевой лавры. Мы несказанно удивились: кроме греков и киприотов никто в православные храмы и монастыри не просился. Я решил, что раз такое дело, поеду-ка в Лавру вместе с англичанами. После окончания переговоров выехали, со мной ещё был шеф протокола СВР. Интересная и насыщенная экскурсия длилась больше часа, по программе надо было обедать и возвращаться в Москву, где гостей ждало «Лебединое озеро» в Большом. Но Спэдинг и Скарлетт неожиданно попросили дать им возможность погулять по территории Лавры. Чтобы не выбиться из графика, дал им двадцать минут. Англичане стали бродить по монастырю, заглядывая в лица монахов и паломников. А их, несмотря на будний день, как всегда, полно. Я начал поторапливать гостей, и Спэдинг не выдержал: «Хорошо, мы заканчиваем.
Но объясните, пожалуйста, почему вы, генерал, достаточно молодой ещё человек, выходя из церкви, креститесь, целуете иконы? Ваш сотрудник делает то же самое (всё заметили!). Почему здесь так много народа? Что они здесь делают? Почему русских тянет к этим бородатым людям? Мы показали вам путь к свету, к свободе, демократии. Почему ваш народ не хочет идти этим путем? Почему русские снова поворачиваются к темноте, к прошлому?». Глубокие бездонные глаза сэра Спэдинга горят черным огнём. Переводивший речь своего шефа Скарлетт смотрит в сторону, видно, ему неудобно, что всегда сдержанный, чопорный директор МИ-6 так возбудился. Ну что можно было объяснить матёрому врагу России, русского народа, православной веры?! Вдруг вижу, идёт писатель В.Н. Крупин, преподававший в Лавре в Духовной академии. Говорю взволнованному сэру, что сейчас вам всё разъяснит русский писатель.
Подвожу к англичанам Владимира Николаевича, представляю, а Спэдинг восклицает: «О, Крупин! Из группы писателей-деревенщиков!». Здесь даже я застыл от удивления, не говоря уже о Крупине. Начальник МИ-6, влиятельнейшая персона в Великобритании, знает поименно писателей-деревенщиков!
Я люблю Владимира Николаевича Крупина, считаю его очень хорошим русским писателем, но, к сожалению, подавляющее большинство нашей элиты не слышало о нем. Вот как изучают наши противники процессы и настроения в России! Вот чего они больше всего боятся – возрождения православного духа, исторических традиций русского народа. Иначе, чего бы это они попёрлись в Троице-Сергиеву лавру? По поводу наших ответов на заданные англичанином вопросы скажу только одно – бесполезно. Господь сказал: не мечите бисер перед свиньями.
Апофеозом моих встреч с подобными типами в период руководства управлением внешних связей был приезд в Москву директора ЦРУ Тэннета. Это случилось через два дня после трагедии с подводной лодкой «Курск», которая, по-видимому, произошла не без участия американцев. Тэннета никто не приглашал. Он сам позвонил по «горячей линии» директору СВР С.Н. Лебедеву, недавно сменившему В.И. Трубникова, и, сказав, что находится в Румынии, выразил желание прилететь в Москву на день-два, чтобы обсудить «актуальные дела». Очевидно, намеревался лично прощупать, как чувствуют себя русские после страшного удара. Директор СВР, получив санкцию российского руководства, дал согласие. По протоколу я встречал Тэннета, который прилетел на военном самолёте с низком входом, практически в полутора метрах от земли. Я смог заглянуть вовнутрь, и увидел большой операционный зал, заполненный компьютерами. Сначала из самолёта выскочила служебная собака в сопровождении некоего «мордоворота». Она обнюхала меня, нашего протокольщика, посла США и пошла нюхать шеренгу посольских американцев. В этот момент вышел Тэннет с потухшей сигарой в зубах. Лицом он был очень похож на известного в 90-х годах российского телеведущего Любимова. Кавалькада американских автомобилей с дипломатическими номерами, выстроившихся около самолёта, насчитывала 23 единицы.
Перед началом переговоров Сергей Николаевич Лебедев собрал всех участников с российской стороны, человек 7-8, и попросил держаться уверенно, где надо пошутить, где надо говорить жестко, чтобы этот «проверяльщик не расслаблялся». Американцев было 11 человек из руководящего состава ЦРУ. Начали с выступления американского аналитика, который понёс какую-то ерунду по поводу Косово, Сербии, «диктатуры Милошевича». Взявший слово генерал З. так начал «размазывать» американца убойными данными и оценками, что директор ЦРУ предложил свернуть дискуссию и поговорить свободно «за жизнь».
Как и ожидалось, основная цель цэрэушников была прощупать наши настроения. Не исключаю, что была и другая задача, ведь Тэннет был принят на самом верху, но я об этом ничего не знал. На мой вопрос Сергею Николаевичу: «Что там было?» он ответил просто: «Всё то же». На официальном ужине я рассказал анекдот, как ЦРУ заслало в Сибирь своего агента, который и водку пьёт стаканами, и на русском говорит безупречно, и в ушанке, ватнике и сапогах выглядит органично. Забросили его самолётом в Сибирь, вошел он в ближайшее село, а у первой же избы старушенция сидит. «Здравствуй бабушка», – жизнерадостно крикнул агент. «Здравствуй, американский шпион», – отвечает бабуля. «Откуда ты знаешь, что я американский шпион?». «Так ты же негр. 87 лет здесь живу, никогда негров не видела». Тэннет вынул потухшую сигару изо рта, злобно посмотрел на меня и сквозь зубы вымолвил: «Не смешно!». А сотрудники его давятся от смеха, один даже хрюкнул. «Довольны ли вы поездкой?», – спросил я директора ЦРУ, провожая его в аэропорту. «Доволен, – заметил он. Но вам, русским, верить нельзя, вы же азиаты». Отомстил за негра-агента. Хотя, в принципе, так они к нам и относятся.
В конце 90-х В.И. Трубников поручил мне поддерживать связь между ним и послом Союзной республики Югославия в Москве Бориславом Милошевичем, который одновременно был личным представителем президента СРЮ Слободана Милошевича и руководителя УДБ И. Станишича. С Б. Милошевичем формально я был знаком ещё со времён своей работы в Белграде. Он тогда являлся заведующим международным отделом ЦК СКЮ, а я лишь вторым секретарём посольства. Совместная работа на важном канале связи нас сблизила, и мы до кончины Борислава в 2006 году – дружили.
Трагедия Югославии, начавшаяся в 1992–93 годах, вылилась в распад государства, в жестокую гражданскую войну. США и НАТО, стоявшие в сердцевине всех этих событий, в конце 90-х делали всё, чтобы разбить союз Сербии и Черногории, подорвать жизненные силы сербского народа, единственного в Югославии не пошедшего добровольно под натовское ярмо и оказывавшего героическое сопротивление западному диктату. Сербы, окруженные со всех сторон, надеялись на помощь России. Настроения в командной среде российской армии, спецслужб да и в МИДе были в пользу поддержки Белграда. Но как помогать, если президент, правительство, верхушка ряда ведомств всё время оглядывались на Вашингтон, а тот транслировал только одно «пожелание»: «сидите и не рыпайтесь». Преобладающая часть нашего народа симпатизировала сербам, немало добровольцев сражалось в горах Боснии. В этой ситуации Ельцин и его приспешники вынуждены были изображать сочувствие Белграду, даже намекать на возможную помощь. Таким «раздвоением» (согласие с США и притворная солидарность с Белградом) пользовались патриотически настроенные представители руководящих структур Минобороны, ГРУ, СВР, ФСБ.
Поздно вечером, чаще в ночь, я приезжал из Ясенево на Мосфильмовскую, в посольство к Б. Милошевичу. Там в шифровальной комнате мы вместе готовили сообщение его брату-президенту или начальнику УДБ со слов или по письменной информации, которую мне поручал В.И. Трубников передать Бориславу. Разговоры с ним не всегда были приятными, особенно когда он раз за разом спрашивал, почему официальная Россия слабо помогает. Не мог же я ему ответить, что об этом лучше знает Вашингтон. В кризисный момент угрозы начала натовской наземной операции Борислав, ссылаясь на поручение президента Слободана Милошевича, прямо поставил вопрос: «Будет ли Россия воевать за Сербию?». «Возможно, но только если Сербия начнёт воевать с НАТО», – был мой ответ. Б. Милошевич обиделся: «Ты хочешь, чтобы погиб сербский народ?». «А ты, чтобы русские вновь умирали за кого-то?». В моей позиции была правда. Американские бомбардировки не дали сколь-нибудь серьёзных результатов, в военном отношении югославская армия не понесла ощутимого ущерба. Натовцы справедливо её опасались, но без наземной операции С. Милошевича победить было весьма трудно.
Повторить подвиг сербского монарха, отказавшегося в 1914 году капитулировать перед лицом агрессии более сильной Австро-Венгрии и стоявшей за ней Германии, он не смог. Тем более, «друзья» из США, где в финансовой сфере Слободан Милошевич проработал немало лет, убеждали его идти на «переговоры», то есть на практике просто сдаться.
Поэтому Борислав спрашивал «в лоб», будет ли Россия воевать за Сербию? Такой же вопрос сербский президент задал В.И. Трубникову, который прилетел в Белград по поручению Ельцина. Я сопровождал нашего директора, и, хотя на самой встрече с глазу на глаз не присутствовал, знал, что С. Милошевичу была обещана солидная помощь. К сожалению, у нас не было уверенности, что он реально намерен сражаться: о его негласных контактах с американцами и натовцами СВР располагала достоверной информацией. Во время этой поездки мы летали на вертолёте на базу сербского спецназа в Косово, провели переговоры с сербским военными в Белграде. Твердо убеждён, что югославская армия представляла на тот момент серьёзную силу, и в случае наземной операции натовцев ждали большие потери и, скорее всего, провал. Так же считали и наши военные. Мотором оказания помощи Белграду был генерал Л.Г. Ивашов. Мы тогда не раз встречались, обсуждали, что можно сделать. Различными ухищрениями ему и его коллегам удавалось подталкивать Ельцина хотя бы к половинчатым решениям в пользу Сербии.
Однако последнее слово оставалось за Слободаном Милошевичем. Он, боясь оказаться один на один с США, решил капитулировать. Естественно, все обещания западников, как обычно, ими быстро были забыты, и сербский президент, выданный своими предателями и практически лишённый нашей поддержки, очутился на безобразном судилище «трибунала» в Гааге. Всем, кто тогда напрямую работал с сербами, было крайне сложно.
Мы любили этот жизнестойкий и оптимистический народ, старались организовать хоть какую-то поддержку его противостоянию агрессорам. Однако для оказания масштабной помощи надо было, по сути, бороться со своей властью, с президентом России.
Ельцинские времена для патриотов, особенно сторонников исторической России, оказались жизнью во враждебной среде. Либеральная, по сути, предательская и нравственно разлагающая пропаганда лезла из всех «щелей» и забивала любые ростки русской православной мысли. Пытавшиеся противостоять им коммунисты и другие левые упрямо носились со своей химерой: «социалистической справедливостью» и обанкротившимся в молниеносный исторический срок СССРом. Пустота духовная, моральная, умственная. Для меня спасением была вера, Русская православная церковь, Новоспасский монастырь, архиепископ Алексий.
Постепенно восстановились дружеские связи с находившимися на пенсии Л.В. Шебаршиным и Н.С. Леоновым. Мы нередко собирались в домашней обстановке, говорили «на злобу дня», о судьбах и будущем России. Помню, вместе были в храме Христа Спасителя на торжественном акте прославления новомучеников российских, пострадавших от большевистского режима. Все восприняли это замечательное событие как предвестие позитивных изменений в нашей стране. Отдохновением были встречи с В.Г. Распутиным.
Слова Ельцина «я ухожу» встретил с восторгом, радовались все мои родные и близкие, сослуживцы, друзья. Наконец-то слез с России. Я уже много написал об этом человеке. Скажу только, что для меня он был типичным представителем советской партийно-хозяйственной номенклатуры, денационализированный, алкоголизированный, малокультурный типаж. Таких в СССР и КПСС было немало. Ельцин, вероятно, хотел сделать что-то хорошее для страны, но не знал, что и как. Были лишь огромные амбиции и чудовищная животная интуиция, выработанная в среде советской номенклатуры, главной целью которой было всегда оставаться «в обойме». Историческую задачу освободить Россию от наследия большевизма Ельцин решить не мог, так как сам был плоть от плоти порождением советской системы. Во многом им управляло окружение, члены которого ещё при позднем СССР ориентировались на Запад, как на путеводную звезду, и легко подсели под него, когда США и мировой закулисе советский проект перестал быть нужным.
Ушел, и слава Богу! Я и сейчас крещусь, вспоминая те дни. А вот пришедшего на президентскую вершину В.В. Путина я уже знал. Точнее, знал о нём и даже «пересекался». В 1999 году в СВР приехал на переговоры руководитель спецслужбы Финляндии. Он нанес визит и в ФСБ, директором которой был В.В. Путин. Финский посол пригласил на ужин в честь гостя из Хельсинки В.И. Трубникова, его помощника К. и меня. От ФСБ –В.В. Путина, С.Б. Иванова и ещё двух сотрудников. Ужин начали с задержкой, ибо Путин опаздывал. Тогда ещё никто не знал, что это у него привычка такая. Встреча была в разгаре, когда появился В.В. Он произвёл на меня очень сильное впечатление своей достойной манерой держаться, чётким, логичным построением речи, её осмысленным содержанием «без воды», чувствовалось, что он обладает какой-то притягательной силой, «харизмой». Я даже не удержался и шепнул рядом сидящему бывшему коллеге по разведке С.Б. Иванову: «Какой у вас необычный директор».
Рассказал об этом начальнику управления «РИ» Д., а он мне: «В 1990-м, когда ты меня упрашивал дать тебе в отдел эксперта по Германии дело В. Путина лежало у меня на столе. Он тогда возвращался из долгосрочной командировки в Германии, и кадры предлагали его нам. Но я держал это место для И., который тоже заканчивал работу в Берлине. А так бы В.В. Путин мог бы оказаться в твоём отделе».
Человек предполагает, а Господь располагает. Окажись Владимир Владимирович у нас, затянула бы его наша «каторга», и не стал бы он президентом. Путину был уготован другой путь, другая судьба.
Л.П. Решетников
Свежие комментарии