Цусимское сражение и З.П. Рожественский. Казнить нельзя помиловать

Лично мне, как автору статей, всегда приятны отклики на мои материалы, пусть даже и критического толка. Конструктивная критика со стороны компетентного читателя особенно хороша. Как минимум она даст начало плодотворной дискуссии, в ходе которой стороны приятно проведут время, даже если в итоге каждый останется при своем мнении.

Но нередко бывает и так, что знающие люди подсказывают мне факты, которые я упустил, снабжают материалами, которых у меня не было, или объясняют, почему мои трактовки того или иного события ошибочны. Благодаря такой обратной связи, я становлюсь компетентнее в вопросах, которые мне интересны и о которых я пишу.

Узнавать новое – само по себе бесценно, да и мои материалы от этого только выигрывают.

И потому – от всей души приветствую уважаемого М. Климова, опубликовавшего статью «Главный виновник Цусимы», в которой автор оппонирует моим многочисленным материалам по указанной тематике. Ведь, в отличие от меня, видевшего боевые корабли только с пляжа, Максим Климов – морской офицер, немалую часть своей жизни отдавший флоту.

От кого, как не от него, следует ждать конструктивной и компетентной критики?

О тезисах

Их у М. Климова настолько много, что одно только их перечисление займет половину статьи. И потому совершенно неудивительно, что для хоть сколько-то развернутого обоснования этих тезисов места автору уже не хватило. А жаль. В первых же абзацах своей работы М. Климов указывает:


Увы, никакого объяснения, почему эта статья заслужила термин «позорная» уважаемый М. Климов не приводит, а ведь было бы очень интересно узнать его аргументацию. К тому же, не приведя никакого доказательства, М. Климов лишает меня возможности возразить по существу.

Мне остается только повторить, что с версией В. Чистякова я во многом согласен и сегодня.

Попросту говоря, японцы обладали столь большим превосходством в скорости, что легко могли навязать русской эскадре свою волю и вступить в сражение в максимально выгодном для них положении. Они этого не сделали: петля Х. Того представляется вынужденным решением, которое пришлось принять японскому флотоводцу, когда он понял, что четверка броненосцев типа «Бородино» все-таки успевает занять свое место в строю, и атаковать на контркурсе придется не слабую левую колонну, а всю русскую эскадру.

Далее мой уважаемый оппонент пишет:


Опять же, никаких объяснений столь суровой характеристики З.П. Рожественского М. Климов не дает.

Так что мне остается лишь напомнить уважаемым читателям, что у маневра, как и у любого действия, есть план и есть исполнение. З.П. Рожественский в показаниях Следственной комиссии представил математическое объяснение своего маневра, оно логично и вполне убедительно: русский адмирал был уверен в том, что выход в голову русской эскадры 1-го броненосного отряда не создаст проблем 2-му.

Но маневр, как мы знаем, не получился – а почему?

Причин может быть две: или З.П. Рожественский неправильно рассчитал, или же исполнители маневра ошиблись при его производстве (например, «Бородино» сильно оттянул в строю). Во втором случае, вероятно, все равно следует говорить об ошибке адмирала, ибо на эскадре он первый после бога и в ответе за все. Но вот термины «неадекватное» и «неврастеническое» в этом случае будут едва ли применимы.

Так вот, если З.П. Рожественский допустил ошибку в перестроении, да не просто ошибку, а ошибку грубую, заставляющую усомниться в его вменяемости, то, вероятно, М. Климову, не понаслышке знакомому с морем, не составило бы труда пояснить, в чем она заключалась. Увы, в его статье ничего такого нет. Зато читаем:


Кто они, эти адвокаты?

Если открыть мою статью «Цусима. Ошибки З.П. Рожественского и гибель «Осляби», то в ней написано:


В чем же тогда меня упрекают?

А вот в чем: в обсуждении статьи «Переживания адмирала Рожественского» в одном из своих комментариев я написал:


С одной стороны, я, наверное, должен гордиться, что достиг уровня, при котором публикуются рецензии не только на мои статьи, но уже и на мои комментарии. Да и не «штафирка» какая публикует – профессионал, офицер флота!

А с другой – уважаемые читатели, я приношу вам свои глубочайшие извинения. Мне, безусловно, не стоило в столь уничижительной форме отзываться о боевом офицере, погибшем вместе со своим броненосцем. Все дело в том, что комментарий обычно не воспринимается, как нечто публичное, это как бы разговор двух людей. А в таком разговоре иной раз и выражения покрепче проскочить могут… И я действительно иной раз позволял себе лишнего. Впредь обязуюсь быть внимательнее к своим словам.

Но вернемся к «Ослябе» и ее командиру. Уважаемый М. Климов совершенно не согласен с моими выкладками и пишет:


Мне остается лишь напомнить моему оппоненту, что маневр перестроения 1-го боевого отряда в голову левой русской колонны продолжался 29 минут. То есть В.И. Бэр почти полчаса наблюдал за тем, как 1-й броненосный отряд выходит в голову его броненосцу. И если Зиновию Петровичу не было видно, что в ходе перестроения его концевой «Орел» не успевает пройти перед «Ослябей», то уж на самом «Ослябе» это было очевидно задолго до того, как создалась реальная угроза столкновения, а «Орел» оказался справа от «Осляби».


Все это я описывал в деталях в вышеупомянутой статье. И в ней я пришел к выводу, что принять меры во избежание можно было задолго до того, как «Орел» оказался справа от «Осляби». Хоть коордонат, хоть простое уменьшение скорости. Выражаясь автомобильными терминами, З.П. Рожественский «подрезал» «Ослябю». На дороге этот маневр опасен, потому что оставляет водителю считанные секунды (а то и доли секунды) на реакцию, а у В.И. Бэра времени было намного больше…

По моему мнению, у флагмана 2-го броненосного отряда было достаточно времени, чтобы исключить возникновение аварийной ситуации. Вместо этого «Ослябя» продолжал идти заданным курсом с заданной скоростью, что называется, «до последнего», а затем совершил «экстренное торможение», причем даже без уведомления следующих за «Ослябей» броненосцев о своем маневре. Это, на мой взгляд, ошибка, причем ошибка весьма грубая: отсюда я и сделал вывод, что оплошность З.П. Рожественского могла быть легко исправлена В.И. Бэром, который вместо этого сильно усугубил ее.

Опровержения этого моего предположения статья «Главный виновник Цусимы» не содержит.

Далее М. Климов пишет:


Но опять не объясняет нам, почему окраска 2-й Тихоокеанской была «крайне неудачной»?

Да, очень многие наши офицеры считали, что японцам будет проще целиться по черно-желтым кораблям. Но вот сами японцы так, похоже, не думали – в доступных мне документах я не увидел ничего такого, а из их рапортов получается, что они плохо наблюдали наши корабли примерно на том же расстоянии, что и мы – японские.


Давайте посмотрим на фото любого русского броненосца той эпохи. «Ослябя» и «Князь Суворов» приведены выше, вот еще.


Сильно ли желтый цвет выделяется на фоне серого неба?

Лучше ли в этом отношении была окраска 1-й Тихоокеанской эскадры и, если да, то насколько?


Понятно, что фотографии – дело такое, там ведь и ретушь сплошь и рядом применялась, которая искажает цветовосприятие, да и черно-белые они. Но да, я действительно высказал предположение, что «не исключено, что З.П. Рожественский, планируя черно-желтой окраской защищать свои корабли от ночных атак, не допустил все же большой ошибки и не облегчил японцам стрельбу так, как сегодня об этом принято считать». Ориентировался я при этом в основном на известные мне японские рапорты. Вполне допускаю, что могу ошибаться, и готов принять аргументированное опровержение.

Где же оно?

Совершенно непонятно, что М. Климов имеет возразить против отказа германских угольщиков сопровождать русскую эскадру далее Мадагаскара. Есть вполне общеизвестные факты – З.П. Рожественский настаивал на скорейшем уходе из Мадагаскара, и отказ германских угольщиков сопровождать 2-ю Тихоокеанскую эскадру стал одним из «стоп-факторов», которые помешали ему это сделать.

Или дело исключительно в том, что я не полностью процитировал соответствующий том официальной истории?

Это да. Я написал:


В то время как в оригинале сказано:


Каюсь, грешен. Однако эта моя ошибка, равно как и ее исправление, не имеют отношения ни к решениям З.П. Рожественского, ни к обстоятельствам задержки эскадры на Мадагаскаре.

Зачем тогда мой уважаемый оппонент тратил на нее время?

Далее М. Климов составил 6 пунктов из претензий к З.П. Рожественскому, перечислять которые я не вижу смысла, потому что ни одна из них не конкретизирована. Ну вот что прикажете отвечать на:


Каких вопросов?

На что должен был повлиять Рожественский?

Об этом я могу только гадать. Ну а поскольку гадалка из меня так себе, я лучше отвечу на те тезисы моего уважаемого оппонента, которые он подкрепил хоть какими-то доказательствами.

Сражение, «поворот Того» и последний шанс Рожественского

Здесь тезис М. Климова очень прост.

Головному отряду З.П. Рожественского, в составе четверки эскадренных броненосцев типа «Бородино», следовало в завязке боя развить 15-узловый ход и броситься на японский флот. В этом случае, по мнению автора, 1-й броненосный отряд вышел бы на короткую дистанцию (10–12 кабельтов) с броненосцами Х. Того. Тут-то и сказались бы качества русских бронебойных снарядов, которые на такой-то уж дистанции наверняка проломили б японскую броню. В то же время четверка «Бородино» была неплохо защищена от фугасных снарядов и, по М. Климову, не претерпела бы чрезмерного ущерба в бою «накоротке». А вот японцы – еще как претерпели бы, мой уважаемый оппонент прогнозирует, ни много ни мало, гибель нескольких японских броненосцев и выигрыш Цусимского сражения русской эскадрой!



Но для этого, по М. Климову, необходимо было выйти на короткую дистанцию.

В этом последнем утверждении я совершенно солидарен с моим оппонентом.

Если и было расстояние, с которого русские корабли в завязке боя могли нанести решительные повреждения японцам – так это с 10–12 кабельтовых.

Вопрос за малым – какое чудо должен был совершить З.П. Рожественский, чтобы сойтись с «Микасой», «Асахи», «Сикисимой» и «Фудзи» накоротке?

Мне таковое неизвестно, но давайте посмотрим, что предлагает мой уважаемый оппонент. Ниже я буду цитировать М. Климова и давать к нему свои комментарии.


К сожалению, точное расстояние от русских до японских кораблей нам достоверно неизвестно.

По З.П. Рожественскому, когда «Суворов» открыл огонь, до «Микасы» было 32 кабельтова. Но японцы имеют другое мнение – по их данным, «Микаса» открыл огонь по «Суворову» с 6 500 м или с 35–35,5 кабельтов (в зависимости от того, в каких считать – в международных или артиллерийских). «Сикисима» – и вовсе с 6 800 м (36,7–37,1 кабельтов).

Не будем забывать, что японцы в завязке сражения проходили через точку поворота «Петли Того», к которой приближались русские корабли, и потому «Сикисима», открывший огонь, после разворота на новый курс должен был быть заметно ближе к русским кораблям, нежели «Микаса» тремя минутами ранее. Но у японцев выходит наоборот, ведь 37 кабельтов заметно больше, чем 32 кабельтова.

Именно поэтому нельзя утверждать, что сражение началось на 32 кабельтовых.

Можно говорить о том, что сражение началось на дистанции от 32 до 37 кабельтовых. И все, сказанное мною выше – это не тайна за семью печатями, все это имеется в официальных русских и японских источниках, которые доступны уже не один десяток лет.



Нельзя.

Это невозможно геометрически.

Предположим, что М. Климов прав, и что «Суворов» открыл огонь по «Микасе» с расстояния 32 кабельтова. Предположим также, что у З.П. Рожественского была волшебная палочка, которая позволяла моментально увеличить скорость с 11 с небольшим до 15 узлов. Предположим, что «Суворов», как только стал ясен новый курс японской эскадры (т. е. после разворота «Микасы»), бросился на 15-ти узлах к месту нахождения этого самого «Микасы».

Спустя 8 минут «Суворов», пройдет 8 минут*2,5 кабельтова = 20 кабельтов и окажется в 12 кабельтовых от…

Чего?

«Микасы»?

Да ничуть не бывало.

«Суворов» приблизится на 12 кабельтов к точке, в которой восемь минут тому назад находился «Микаса».

Вот только «Микасы» там уже не будет. Потому что он все эти 8 рассчитанных М. Климовым минут уходил от точки, в которой японский флагман находился в момент открытия огня «Суворовым». Уходил на тех же 15 узлах, пройдя за 8 минут все те же 20 кабельтов.



К сожалению, невозможно рассчитать точное расстояние до «Микасы» при таком маневре, так как достоверно неизвестен курсовой угол на «Микасу» с «Суворова» в начале сражения.

Если правы японцы, то оно будет много больше, чем если правы русские. Но ни в каком случае ни о каких 12 кабельтовых и речи идти не может.

И да, конечно, русские броненосцы могли повернуть не к точке поворота, а наперерез японскому броненосцу, чтобы максимально сблизиться с ним с учетом скорости и направления его движения. Но такая точка будет отстоять от начальной позиции «Суворова» куда как дальше 32 кабельтов, так что о сближении на 10–12 (откуда все же взялись эти 10 кабельтов у М. Климова? 32–20=12) кабельтов нельзя и мечтать.

Ну ладно, что это мы все про «Микасу», как будто это единственный японский броненосец?

Были ведь и другие! Но вот, к примеру, четвертый в строю «Асахи» последним из броненосцев прошел точку поворота и лег на новый курс примерно через 3–4 минуты после открытия огня «Суворовым». Но для того чтобы сблизиться с ним на означенные М. Климовым 12 кабельтов, русской эскадре следовало преодолеть 20 кабельтов не за 8, а за 3–4 минуты. Путем нехитрых вычислений видим, что для этого нашим броненосцам понадобилось бы развить скорость уже не 15, а всего каких-то 30–40 узлов.

Вынужден констатировать, что уважаемый М. Климов в своем расчете перепутал понятия «скорость русской эскадры» и «скорость сближения русской эскадры с японской».

Как бы это объяснить в двух словах?

Если я бегу со скоростью 10 км в час к человеку, который стоит на месте, наша скорость сближения 10 км/ч. Но если этот человек отвернулся и уходит от меня со скоростью 4 км/ч, то, невзирая на мою скорость 10 км/ч, расстояние между нами сокращается всего на 6 км/ч. Если мне не изменяет память, более подробные пояснения содержит учебник математики за пятый класс.

На самом же деле на момент открытия огня «Суворовым» дистанция между ним и «Микасой» составляла 32–37 кабельтов. Если бы русские броненосцы немедленно бросились бы к точке, где находился японский флагман, причем – сразу же развили 15 узлов, то, спустя примерно 4 минуты, в ней (или около нее) находился бы четвертый в строю «Асахи», и расстояние между «Суворовым» и «Асахи» было бы 22–27 кабельтов и далее – уже не сокращалась бы.

Попросту говоря, в идеальном для русских варианте, дающем скорейшее сокращение расстояния, курсы русских броненосцев «на рывке» и японского отряда были перпендикулярны. Дистанция от «Суворова» до «Асахи» становилась бы гипотенузой прямоугольного треугольника.

Наши корабли сокращали бы один из катетов со скоростью в 15 узлов, но «Асахи» с той же скоростью увеличивал бы второй катет, отчего гипотенуза (то бишь расстояние между «Суворовым» и «Асахи») оставалась бы неизменной. Остальные русские броненосцы, очевидно, находились бы от «Асахи» еще дальше, так как в завязке боя расстояние между ними и «Микасой» было больше 32–37 кабельтов.

Я совершенно не склонен обвинять М. Климова в сознательной подтасовке фактов.

Но очень прошу его в следующей статье, посвященной разгрому умопостроений «диванного флотоводца Колобова», отнестись внимательнее как к историческим фактам, так и к собственным расчетам.

Тут ведь как?

Поторопился – получил реальную возможность выйти на 10–12 кабельтов и перетопить все броненосцы Х. Того. А ведь стоило заметить ошибку в расчете – и исчисленные 10–12 кабельтов превращаются в 22. Стоило проверить данные по дистанции в начале боя – и даже эти 22 кабельтова превращаются уже в 22–27.

А если еще перед тем, как писать про


который русские броненосцы якобы могли развить при таком вот броске, с карандашом в руках смоделировать движение русских кораблей и посмотреть на сектора обстрела их орудий…

Да, после этого от версии о возможности выхода лучших русских броненосцев на «кинжальный» огонь – не остается уже камня на камне.

Ну так мы же истину пытаемся найти, а не собственные теории любой ценой подтвердить, разве нет?

Чего бы добился З.П. Рожественский, последуй он рекомендациям уважаемого М. Климова?

В сущности, только одного – сблизился примерно на 15 кабельтов с концевым японской колонны «Ниссином», «упираясь» при этом «Суворовым» в строй броненосных крейсеров Камимуры.

Был ли при этом шанс уничтожить японский броненосный крейсер сосредоточенным огнем лучших русских броненосцев?

Да, был. Мизерный.

Какой ценой?

Это вполне очевидно, ведь русская эскадра попыталась проделать схожий маневр, когда «Александр III» повернул под корму ушедшему вперед 1-му боевому отряду Того. Мне остается лишь напомнить хронометраж:

14:26 – «Суворов» выходит из строя. «Александр III» сперва следует за ним, потом, поняв, что флагман З.П. Рожественского не управляется, возвращается на прежний курс и затем поворачивает на японский строй.

14:40 – «Александр III», совершенно избитый, выходит из строя. В дальнейшем занял место то ли позади «Орла», то ли позади «Сисоя Великого», но эскадру вести не мог и существенного влияния на бой оказать не мог тоже.

Итого – японской эскадре, с их «беспомощными» фугасными снарядами, хватило от силы 14 минут (при плохом курсовом угле для четверки броненосцев Х. Того), чтобы выбить атакующий их строй броненосец типа «Бородино». При том, что стреляли они в это время, конечно же, не только по «Александру III».

Фактически, бросив вперед 1-й броненосный отряд, можно было бы при удаче разменять его (а за ним – и всю остальную эскадру, неспособную сколько-то долго продержаться под японским огнем) на один броненосный крейсер японцев, счастье – если на два, но последнее – крайне сомнительно. А вот вероятность того, что не удастся потопить даже и один японский корабль – весьма велика.

На такое можно было решиться, лишь заранее зная, что Цусимское сражение будет проиграно нами всухую. Но ни один морской бой Русско-японской войны, ни перестрелка 27 января 1904 года, ни бой при Шантунге, ни сражение «России», «Громобоя» и «Рюрика» с крейсерами Х. Камимуры – никак не свидетельствовали о том, что японцам такое под силу.

Соответственно и жертвовать своими лучшими кораблями в завязке сражения З.П. Рожественскому не было никакого резона.

О пристрелке, калибрах, дальности стрельбы и «связке» методов управления огнем с маневром

Рассуждая о дистанциях артиллерийского боя, М. Климов пишет:


В данном случае М. Климов, на мой взгляд, снова допускает ошибку, но она вполне извинительна. Он, конечно, морской офицер, но (вроде бы) не артиллерист.

С удовольствием поясняю, что управление огнем на больших дистанциях – это не рукописная заметка о том, что «оно возможно». Это – методика, и я настоятельно рекомендую М. Климову ознакомиться… Ну, например, с этим:


Здесь очень доступно излагаются общие положения методики успешной стрельбы, в том числе и на расстояния свыше 50 кабельтов.

Да, это более поздняя книга (1927), но в этом плюс – она содержит опыт не только Русско-японской, но и Первой мировой войны. Готов выслать эту книгу уважаемому М. Климову, чтобы он получил возможность сравнить и увидеть, насколько далеки были размышления Кладо от реальных механизмов успешного артогня.

Написать о возможности стрелять на 53 каб – не новаторство. Новаторство – начать учиться стрелять на большие для тех лет расстояния и пытаться выработать механизмы, позволяющие не только стрелять на них, но и попадать.

Можно спорить, на какие именно дистанции учил своих комендоров стрелять З.П. Рожественский, но именно он пошел на увеличение дистанции артиллерийской стрельбы от того, что было до него. А что не дошел до идеальной методики – так до нее никто, ни один флот к началу Русско-японской не дошел.

Дальнейшие рассуждения М. Климова о пристрелке интересны, но, увы, не имеют никакого отношения к обсуждаемому вопросу.

Новаторство З.П. Рожественского заключается не в том, что он применил пристрелку, она использовалась на всех соединениях кораблей, сражавшихся в Русско-японскую (в том числе и вооруженных старыми орудиями, для которых М. Климов почему-то считает пристрелку невозможной), а в том, что он лично ввел метод «вилки» в качестве обязательного.

И да, М. Климов абсолютно прав в том, что и пристрелка, и «вилка» были известны задолго до описываемых событий, но факт в том, что до З.П. Рожественского принцип «вилки» не был введен в качестве обязательного ни на одном соединении русских кораблей.

Я не буду изображать знатока, утверждая, что знаю, почему такое произошло (потому что – не знаю), но выскажу одну догадку.

Русские моряки ближе к Русско-японской войне собирались пристреливаться на недолетах, избегая «перебрасывать» снаряд через цель, потому что стреляли снарядами, не взрывающимися при ударе о воду. Всплески таких боеприпасов видны плохо, но лучше всего – на фоне цели. Соответственно, вроде бы логично было дать сперва недолет, а затем, корректируя дальность, приближать падения вплоть до накрытия цели – таким образом достигалась хорошая наблюдаемость за падениями собственных снарядов.

Этими соображениями руководствовались наши морские офицеры или какими-то другими? Но, повторяю, именно принцип «вилки» стал впоследствии обязательным даже при стрельбе бронебойными снарядами, не дававшими разрыва о воду. И в нашем флоте назначил его таковым именно З.П. Рожественский.

Я, понятное дело, тоже не артиллерист, и могу ошибаться. Но, если это и так, то М. Климов не раскрывает моих ошибок. Более того – вынужден с сожалением констатировать, что мой уважаемый оппонент, принявшись рассуждать о японских кораблях, не потрудился изучить ни статистику, ни особенности управления огнем на них. Так, М. Климов пишет:


В бою 27 января 1904 г. японцы израсходовали 79 снарядов калибром 305-мм, добившись 8 попаданий в русские корабли. Точность составила 10,1 %, что для эскадры, впервые вступившей в сражение, едва ли заслуживает эпитета «бледно». Тем более что она могла быть и еще выше, если некоторое количество 305-мм снарядов японцы сознательно израсходовали не по русской эскадре, а по городу.

Отмечу также, что полгода спустя, в сражении в Желтом море японцы, израсходовав 633 254–305-мм снарядов добились 58 попаданий (за все время сражения), точность их главного калибра составила 9,16 %. Она, понятное дело, не снизилась, просто там были совсем другие и куда более сложные условия стрельбы.

Русская эскадра из тяжелых орудий при Шантунге добилась от силы 19 попаданий, израсходовав 567 снарядов, то есть точность наших тяжелых орудий оказалась почти втрое ниже (3,35 %).


Как ни странно, наши работали тоже – в результате в Цусиме русская эскадра продемонстрировала куда более высокий класс стрельбы, нежели 1-я Тихоокеанская. Подробнее – тут «О качестве стрельбы русской эскадры в Цусимском сражении»; «О результативности стрельбы главных сил японцев в бою при Шантунге» и «О точности русских кораблей в Цусиме и японских – при Шантунге».

Поэтому вывод М. Климова о том, что


совершенно не соответствует действительности.

Кроме того, в рассуждениях моего уважаемого оппонента присутствует забавное противоречие.

М. Климов говорит о том, что нужно было учиться стрелять на достаточно большие дистанции (по Кладо – так 53 каб), в то время как «решительно и настойчиво» повышавший уровень боевой и политической подготовки Х. Того почему-то пришел к тому, что в Цусиме следует вести бой не далее чем на 33 кабельтовых и уж во всяком случае не более чем 38 кабельтов (7 000 м).

Лично я, изучая доступные мне источники, пришел к выводу, что состояние материальной части, уровень теории артиллерийского дела и т. д. и т. п. позволяли кораблям эпохи Русско-японской войны вести эффективный огневой бой на 25–45 кабельтов. И я не увидел у М. Климова решительно ничего, что могло бы опровергнуть этот вывод.

Факты таковы, что Российский императорский флот после появления скорострельных орудий в предвоенные годы действительно «искал себя», пытаясь нащупать наиболее эффективные методы управления огнем. И что на этом пути наши действующие морские офицеры-артиллеристы наделали ряд ошибок – чего стоило устойчивое мнение о том, что пристрелка вообще не нужна и вредна. Также верно и то, что имеющиеся у нас методики управления огнем были далеки от оптимальных. Все это было раскрыто мною в моем «цусимском» цикле статей.

Но З.П. Рожественский совершил важный вклад в становление артиллерийского дела – утвержденный им принцип «вилки» в сочетании с повышенной интенсивностью артиллерийской подготовки и переходу к учениям на повышенную дальность (свыше 25 кабельтов) дали вполне закономерный результат – в завязке Цусимы 2-я Тихоокеанская стреляла весьма и весьма хорошо – на уровне японцев в Желтом море.

Другой вопрос, что русские артиллеристы находились в заведомо худших условиях – снаряды не рвались при падении в воду и попаданиях, что затрудняло управление огнем, оптические прицелы массово рассогласовывались с линией прицела и т. д.

То есть у Российского флота был некоторый уровень, З.П. Рожественский предпринял определенные меры, которые привели к позитивному результату.

В чем же его обвинять?

В том, что не дошел до идеальной техники ведения огневого боя?

Так, повторяю, в те годы никто к ней не пришел.

Следующий аргумент моего уважаемого оппонента:


Тут возникает несколько вопросов к М. Климову.

Почему в качестве иллюстрации успешности довоенной подготовки британского флота используются данные послевоенных стрельб?

Разве М. Климову неизвестно, что британские наблюдатели находились на японских кораблях бессменно и имели возможность передавать бесценный боевой опыт адмиралтейству Туманного Альбиона, не дожидаясь окончания военных действий?

Почему в качестве иллюстрации взят лучший результат учений?

И почему этот лучший результат не сравнивается с лучшими результатами учений З.П. Рожественского?

Согласно письма младшего минного офицера корабля лейтенанта П.А. Вырубова 1-го, во время третьей учебной стрельбы на Мадагаскаре, состоявшейся 19 января 1905 г., из шести учебных снарядов, выпущенных носовой башней главного калибра, в щит попало пять (83 %). Дистанция точно неизвестна, но, с учетом воспоминаний артиллерийских офицеров 2-й Тихоокеанской, она составляла порядка 25–40 кабельтов (возможно, и больше) против 30 кабельтов у англичан. И этот результат достигнут после тяжелых переходов, в тропиках, в общем – условия едва ли сопоставимы с британскими.

Отдельно хотелось бы сказать о «маневрировании со стрельбой», о котором пишет М. Климов.

Безусловно, условия артиллерийских учений должны быть максимально приближены к боевым. Но точно также верно и то, что до Русско-японской войны практически во всех флотах учения эти были весьма далеки от такого. Собственно, если какой-то флот и отрабатывал эскадренную стрельбу в движении (не маневр, но всё-таки) – так это как раз Российский императорский флот и был.

Да, он делал это далеко не лучшим способом, но он это делал.

Возможно, М. Климов во 2-й части своего материала расскажет нам об аналогичных учениях японского флота?

Мне лично о таковых неизвестно.

Могу также отметить, что учения по маневрированию на 2-й Тихоокеанской проводились весьма регулярно.


Соглашусь с тем, что массовый выход из строя оптических прицелов сыграл свою роль. Но не могу не отметить, что оптический прицел – это всего лишь один из элементов системы управления артиллерийским огнем. У этой системы очень много задач, которые необходимо разрешить для успешного поражения противника, но в решении которых оптический прицел помочь не может. Тут и необходимость определения дистанции и параметров движения цели, тут и расчет поправок, и наблюдение за падениями снарядов и многое-многое другое. Русские корабли с началом сражения терпели ущерб по всем направлениям – тот же выход из строя централизованного управления огнем с передачей его в плутонги.

Поэтому сводить все исключительно к прицелам никак нельзя.

Но забавно и другое.

М. Климов столько нелестных слов высказывает по части недостаточной подготовки Российского флота, отсутствию методик и прочего. А тут, с его слов, получается: ничего этого не надо было – достаточно было хорошие прицелы поставить, и вот – отличные результаты стрельбы гарантированы…

Ну и наконец, к фугасным снарядам.

По М. Климову:


Подтверждение этому тезису одно – оказывается, о полезности фугасных снарядов говорил сам Кладо в 1898 году! А вот З.П. Рожественский не прислушался, проигнорировал, а значит – виноват!

Что ж, довожу до сведения уважаемого М. Климова, как на самом деле обстояли дела с фугасными снарядами у русского флота.

Хотя – стоп!

Перед тем, как перейти к снарядам, вынужден напомнить, что З.П. Рожественский в 1903–1904 гг. не был (да и не мог быть) начальником МГШ, просто потому, что МГШ (Морской генеральный штаб) появился в Российской империи в 1906 году. А З.П. Рожественский был начальником ГМШ (Генеральный морской штаб).

Вроде бы – какая разница: ну подумаешь – опечатка, с кем не бывает, я и сам иной раз в публикации мог такое сморозить, что стыдно было потом читать...

И я бы не стал заострять на этом внимания уважаемого читателя, если бы не одно «но».

Все дело в том, что у ГМШ и МГШ имелись принципиальные отличия.

В 1903–1904 гг. ГМШ состоял из военно-морского учётного отдела и отдела личного состава. Все! Вооружением занимались другие структуры. Потому требовать от начальника ГМШ фугасных снарядов, мягко говоря, не по адресу.

Да, это может показаться странным, но в 1903 году ГМШ не то что вооружением, он даже стратегией и тактикой боя толком заниматься не мог.

Да, стратегическая часть должна была ведать вопросами:

1. Боевого использования кораблей флота, соединений кораблей, мореплавания, стратегии и тактики боя, совершенствованием форм и способов боевых действий сил ВМФ.

2. Обеспечения всеми необходимыми запасами кораблей в море.

3. Сбора и обработки информации о деятельности военных флотов других государств.

4. Использования новых технических средств вооружения, совершенствования образования всех категорий личного состава ВМФ, разработки и издания руководящих документов по деятельности кораблей и флотов.

Но в составе ГМШ она появилась только на основании приказа за № 28 от 14 февраля 1904 года в соответствии с Высочайшим указом от 2 февраля того же года.

И да, у кого-то может возникнуть вопрос: «А почему З.П. Рожественский сразу не потребовал себе необходимых полномочий?»

Вопрос по делу, отвечаю – о необходимости создания в составе ГМШ такого отделения наши офицеры и адмиралы говорили и писали с 1888 года. В 1903 году этого пытался добиться не кто иной, как Ф.К. Авелан, который в том же году становится управляющим Морским министерством. И по сравнению с которым новоиспеченный «начштаба» З.П. Рожественский... Ну, вы поняли, кто такой по калибру?

Но даже и у генерал-адьютанта Ф.К. Авелана это получилось годом позже, уже после начала Русско-японской войны!

Со своей стороны, могу только просить моего уважаемого оппонента в будущем, давая оценку деятельности З.П. Рожественского на посту начальника ГМШ все-таки учитывать то, чем в реальности был ГМШ в период 1903–1904 гг.

Но вернемся к снарядам.

Необходимость фугасных снарядов с высоким содержанием ВВ была осознана аж в 1889 г. Проблема заключалась в том, что отечественная промышленность просто не могла тогда производить тонкостенные снаряды, что было необходимо для обеспечения большого содержания ВВ. В итоге выпускали то, что наша промышленность может производить.

Решение об отказе от испытаний «цусимских» фугасных снарядов было принято в 1897 г., причем не на уровне начальника Генерального Морского Штаба, а на уровне Управляющего Морским Министерством (на тот момент – Тыртова). Но в дальнейшем, в 1901–1902 гг. какие-то ограниченные испытания все-таки провели (Черноморский флот, стрельбы по береговой батарее на Тендровской косе) и сочли эффект 152-мм фугасных снарядов вполне удовлетворительным. Более подробно обо всем этом уважаемый М. Климов может узнать из документа:


Сам З.П. Рожественский в момент проведения этих испытаний служил на Балтийском флоте и присутствовать на них не мог, а затем – знал о них лишь из отчетов.

В силу вышесказанного, как М. Климов возлагает ответственность за отсутствие у нас фугасных снарядов на З.П. Рожественского – для меня загадка.

Но представим себе, что сразу после назначения на новую должность в 1903 году, в письменном столе своего предшественника на посту начальника ГМШ З.П. Рожественский нашел волшебную палочку. Да-да, ту самую, при помощи которой наши броненосцы должны были в завязке Цусимского сражения моментально увеличить скорость с 11,5 до 15 узлов или более. И, взмахнув ею, обрел необходимые полномочия для решения вопроса по фугасным снарядам.

Дальше-то что?

Производственных мощностей для тонкостенных снарядов – как не было, так и нет, пироксилина для их снаряжения – как не было, так и нет. Да и самих снарядов нет.

Просто напомню, что неплохие фугасные снаряды, даже когда потребность в них была осознана, были разработаны (а не поставлены на флот, разницу М. Климов, я уверен, знает отлично) только в 1907 году, то есть спустя 2 года после Цусимы.

Ну вот вроде бы и все.

В завершении статьи, хочу сказать уважаемому Максиму Климову, что я очень рад видеть в его лице нового автора, пишущего на тему Русско-японской войны на электронных страницах «ВО».

Я благодарю М. Климова за неравнодушие к «делам давно минувших дней» и с нетерпением жду продолжение его критики моих скромных трудов. Ведь если моему уважаемому оппоненту в будущем удастся опровергнуть мои «диванно-адмиральские» тезисы (ну, хотя бы один из них), то это, бесспорно, пойдет на пользу всем – и мне, и уважаемым читателям.